Хьюза

Есть еще "Великое исцеление". Судя по тому, что я про него читал, оно может моментально исцелить практически любую физическую рану. Вот только применять его может как минимум мастер магии Жизни — а это практически вершина возможностей магов. До такого звания нужно "пахать" лет двести-триста, и то не факт, что дорастешь. О количестве маны, которое нужно для "Великого исцеления" даже и говорить нечего — мне столько и за год не насобирать. Короче, о таком остается только мечтать...

А руна "Алур" продолжает висеть надо мною. Зеленое светящееся переплетение линий силы, видимое только магическим зрением. Постепенно я "прибавляю" еще одну руну, и еще... Минут за десять я справился, и теперь полтора десятка рун висели надо мною. Осталось дело за малым — активировать это конструкцию. Сосредоточившись в последний раз, я объединил все руны в строгой последовательности. Вспыхнув уже в видимом спектре все руны слились в бесформенный ком, из которого на меня полилось зеленоватое, едва видимое свечение.

Боль, которая сопровождала каждый вздох, пока никуда не делась. Но в дополнение прибавилось еще и чувство жжения, охватившее левый бок. Деваться некуда — сжав зубы, терплю. Я знаю, что "Среднее исцеление", которое я активировал, проработает примерно полтора часа, а потом развеется. Кажется, вроде бы недолго. Но сейчас, для меня каждая минута тянется вечность. Самое обидное, что я знаю обезболивающее заклинание, но применять его одновременно со "Средним исцелением" нельзя. Так что терпеть, и снова терпеть. Под конец боль почему-то усилилась, так что я уже с трудом удерживался.

Наконец, заклинание отработало, и развеялось. Боль постепенно стала тише. Я буквально "плаваю" в собственном поту. Сознание гаснет...

Новое пробуждение. Самочувствие неплохое, за окном явно раннее утро. Там же, за окном, раздаются вопли какого-то сдуревшего животного. И чего, спрашивается, орать с утра?! Утром нужно спать. С трудом, спросонья, формирую "Малое исцеление", активирую его на себя, и вырубаюсь.

За окном день — солнце уже высоко, и даже немного припекает. Я лежу под простыней, голый, но на удивление чистый. Приятно. Потихоньку сел. Все еще побаливают внутренности, но уже несильно. Накладываю на себя "Малое исцеление". От "Среднего исцеления" оно отличается меньшей силой, но проще, да и можно двигаться. И потихоньку, с помощью рук встаю. Параллельно осматриваю комнату. Стены из обтесанных бревен, пол слегка поскрипывает под ногами сухими досками. Потолок аккуратно побелен. Чистенько, опрятно. В комнате из мебели только две кровати, на одной из которых я и лежал. Приоткрыв тяжелую дверь, опираясь рукой на стену, я "пополз" к выходу. Внутренности протестующее заныли, но я не сдался, и добрел до выхода. Сил идти дальше не было, поэтому я опустился на крыльцо. Сквозь простыню, в которую я завернулся, продувал легкий летний ветерок. Я привалился к косяку.

Возле меня спокойно прошли две крупные птицы. Скорей всего, это куры — я читал про них. Дальше мое внимание привлекли две девочки, метрах в двадцати от меня. Они азартно молотили палками с железными наконечниками по земле, в каких-то зарослях. Очевидно, это им нужно, любопытно было бы узнать зачем. А в нескольких шагах от девочек гордо высилось огромное дерево, вокруг которого лазил малыш в одной рубашке. Он что-то рисовал на голой земле вокруг ствола палочкой. При этом издавая забавные звуки — то ли пел, то ли рассказывал что-то сам себе...

Партор и Мила возвращались домой с деревенской церкви. Каждую среду практически все взрослое население причащалось к вековой мудрости в скромном деревянном здании, выстроенном сообща. Священник как обычно цитировал священное писание Всемилостивого Света, и призывал очистить душу от грешных помыслов, заодно призывая благодать на всех присутствующих. Однако кузнец, стоявший ближе всех на проповеди, сумел учуять солидный перегар, исходивший от святого отца. И это не смотря на то, что согласно писанию Света, пьянство — один из тяжких грехов. Впрочем, этим никого удивить нельзя — любые новости в маленькой деревушке разносятся моментально, быстрее магической чумы и королевских вестников. Так что уже все знают о радости священника — его молодая жена благополучно разродилась первенцем. Радость служитель Света проявлял самым человеческим образом — "накачиваясь" третий день подряд брагой. А четвертым днем была среда — день благодати. Не устроить проповедь — конщунство. Вот и мучился священник, запинаясь, вытирая влажный лоб платком, да прерывая речь и прикладываясь к кружке с водой.

— А наш-то, матерый оказался — упражнялся в ехидстве Партор — после трех дней запоя я бы и двух слов не связал, а он — проповедь!

Мила с недовольной миной на лице ткнула мужа в бок локтем:

— Нельзя так говорить...

— Да ладно тебе. Думаешь, я один заметил, что из него еще не весь "градус" вышел?!

— Все равно. Нехорошо так потешатся над священником.

— Да брось! Они тоже люди, точно такие же, как и мы. Две руки, две ноги, и бездонное пузо для подаяний... в смысле, для скромных радостей жизни...

— Партор!

Жена надулась, и снова ткнула мужа под ребра локтем. А он в ответ приготовился вновь сказать что-нибудь ехидное в адрес священника. Кузнец не испытывал пиетета, или похожих чувств в отношении Всемилостивого Света, считая, что тому нет никакого дела до мелких людишек-букашек. Мила наоборот, воспитывалась с верой в Свет, и считала поведение мужа богохульством. Так что от ругани с женой кузнеца спасла необычная картина, которую, замерев, рассматривала Мила. Да и сам Партор застыл в первое мгновение.

Их сын, Сора, с довольными криками бегал вокруг груши, играя с необычным, волшебным созданием. Это был большой шар, размером с голову лошади, цвета земли. Он ловко уворачивался от Соры. К тому же, при каждой остановке на шаре неведомым образом протаивали два утолщения, напоминающих глаза, и темный провал рта, из которого показывался такой же темный, как и весь шар, язык. Пришелец дразнил Сору! А мальчик носился за ним, как угорелый, хоть и явно подуставший.

Мила испуганно вцепилась в мужа:

— Пар, что это?!

В минуты сильного волнения она, бывало, сокращала имя мужа, не замечая этого. В обычном состоянии Мила никогда не позволяла себе такого, считая, что такими сокращениями унижает.

Сам кузнец отреагировал спокойней — увиденное не показалось ему опасным. Так что он огляделся для начала. Дочки бросили полоть ряды с картошкой. Вместо этого с открытыми ртами наблюдают за Сорой. Они не выглядели испуганно — в их глазах удивление смешивалось с восторгом и азартом.

Взгляд переместился дальше, на крыльцо. Там оказался спасенный им парень. Он сидел на ступеньках, закутанный в простыню. На лице легкая улыбка. Руки вытянуты немного вперед, ладонями вниз. Пальцы странно шевелятся. Движения напоминают заезжих артистов-кукольников. Они очень похоже шевелили пальцами, "оживляя" таким образом кукол. А крошечные деревянные человечки послушно подпрыгивают, кланяются, машут руками и танцуют, повинуясь легким движениям ловких пальцев...

В этот момент запыхавшийся и раскрасневшийся Сора умудрился достать неведомое существо. А может, и оно тоже устало. Как бы там ни было, когда мальчик попытался схватить шар рукой, пришелец рассыпался невесомой дорожной пылью. Сора испуганно замер — мальчику явно не хотелось лишится неожиданного чуда.

Пока он с огорчением рассматривал место, где исчез его новый друг, позади него в воздух поднялось небольшое облачко пыли, которое собралось в шар. И этот шар несильно толкнул Сору. Мальчик испуганно ойкнул, дернувшись от неожиданности. Развернулся. Звонкий вопль восторга — и снова шар убегает, а Сора пытается поймать его.

Партор усмехнулся, и погладил по спине жену:

— Спокойно, Мила. Это наш "найденыш" ожил, и балуется. А парень-то чародей, оказывается. Вот чего он так быстро поправился. Ну, пошли знакомиться, что ли?

Это здорово! Ребенок был просто счастлив, эмоции били через край. От его радости хотелось самому вскочить, и побежать наперегонки. Такие яркие эмоции я переживаю впервые. Точнее, сопереживаю. Читал про такой эффект. Ментальные маги могут чувствовать эмоции окружающих. Мне пока не доводилось испытывать подобное. Ведь я всю свою жизнь общался только с Учителем, а он всегда носил ментальный щит. Любопытно, я теперь буду чувствовать эмоции окружающих? Для понимания собеседника это, пожалуй, плюс. Но если вокруг будет слишком много людей — вполне возможно, чужие эмоции будут создавать сильное давление. Да и ведь существуют не только положительные, отрицательные чувства тоже есть. Не думаю, что мне понравится сопереживать чужому горю, боли или ярости. Нужно будет заняться экспериментами, чтобы научится блокировать чужие эмоции. Ну, а пока... пока что я наслаждаюсь радостью ребенка, и ничего не хочу менять...

От этого приятного занятия меня отвлекло появление мужчины и женщины. Причем я настолько увлекся управлением примитивным големом, развлекавшим ребенка, что заметил их только когда они приблизились на расстояние нескольких шагов. С сожалением убрал подпитку заклинания, и голем в виде шара недленно рассыпался. Ребенок тут же остановился, и начал озираться по сторонам. Я же перевел свое внимание на взрослых.

— Как ты себя чувствуешь? — обратился ко мне мужчина. Высокий, выше меня, кажется, головы на полторы. Мускулы играют при каждом движении, наверное, руками работает, или, может, это воин?

От него веяло любопытством вместе с благожелательностью. А от невысокой женщины тянуло таким же любопытством, но смешанным с опаской. Интересно, почему?

Впрочем, стоит задуматься над ответом. Что мужчина имел ввиду? Как это "как я себя чувствую"? Я в сознании, следовательно, я полностью контролирую и чувствую себя. Или он имел ввиду, при помощи чего я себя ощущаю? Бессмыслица какая-то. Ладно. Кажется, обычно люди здороваются, если видят кого-то впервые за день. Учитель, правда, не обременял себя всеми этими условностями, но в одной книге я встречал упоминание об этом.

— Здравствуйте.

Мужчина и женщина переглянулись. Их чувства сменились на удивление. Хм, похоже, здороваться все же не стоило. Или это не принято делать сидя на ступеньках?

— Здравствуй. Так что, как ты себя чувствуешь? — проявил настойчивость мужчина.

Вот снова этот непонятный вопрос. И что я должен ответить?

... Спасенный парень уже давно спал в выделенной ему комнате, а Партор и Мила продолжали сидеть за столом.

— ... Странный он. С головой вроде дружит. Но при этом... не знаю, никогда не видела такого. Какой-то он...

Мила сделала вращающее движение кистью, пытаясь подобрать слова, и растерянно умолкла, не закончив фразу.

— Да ладно тебе! — возмущенно пробасил Партор — Нормальный парень, точнее, чародей. Ты не забывай его рассказ. За всю жизнь он общался с одним-единственным человеком — своим учителем, давным-давно ушедшим от людей. Такой чародей наверное, разговаривает только по праздникам. Тут радоваться надо, что он не вырос совсем диким. А все остальное — ерунда. Поживет среди людей, привыкнет говорить правильные слова.

А еще он владеет магией Земли, и это значит, что парень может озолотить любого кузнеца. — Вот это Партор уже не стал говорить вслух. Хотя такая надежда была. В конце концов, именно он вытащил парня из лап смерти, он и его жена. Стало быть, он обязан им. В ходе осторожных расспросов выяснилось, что Хьюзе (кстати, чудное имечко досталось ему, нездешнее) известна благодарность. Так что можно будет договориться, чтобы он хотя бы месяц обрабатывал руду кузнеца энергией Земли. Предметы, скованные из такой руды, крепче обычных во много раз. Голубая сталь — именно так называется то, что получается в результате совместной работы кузнеца и мага. Стоимость таких изделий порой в десятки раз дороже обычных. Вот только маги берут за свои услуги столько, что покрыть расходы обычный мастер не в состоянии, не смотря на стоимость изделий из голубой стали...

Партор вовсе не был алчный. Но при этом цену деньгам знал. Он вырос в семье купца, владевшего несколькими лавками. Наука отца не шла так, как хотелось его родителю, несмотря на обучение сызмальства. Зато его неожиданно увлекло кузнечное дело. Выучившись на мастера, он уехал в глухую деревню на краю Леса Смерти. Тут никто не мешал заниматься любимым делом. Но деньги требовались везде. Так что Партор всерьез рассчитывал, что Хьюза поможет заработать немало. Он помог парню — вытащил из цепких лап смерти — вполне нормально, что теперь чародей поможет ему. "Ты мне — я тебе" — древнейший закон человеческих отношений, на нем все и держится.

— Долго еще до этой поганой деревушки? — процедил сквозь зубы полноватый юноша в роскошном камзоле, обращаясь к своим телохранителям. Презрительно изогнутые губы, пронзительно-наглый взгляд серых глаз, взгляд человека, привыкшего получать все, что пожелает. Он не вызывал симпатии, наоборот, от него хотелось оказаться подальше.

— Пол часа, господин. Осмелюсь напомнить, что...

Юноша зло глянул на говорившего, и тот поперхнулся собственными словами. Больше никто из четверых всадников не проронил ни слова. Тишину дороги нарушал только звук, с которым копыта врезались в землю, и тяжелое дыхание уставших лошадей. Юный Ракорро из рода Дежо ехал развлекаться. Искусно вышитая серебром корона на левом плече юноши недобро поблескивала в лучах заходящего солнца.

На высоком холме темнел могучей глыбой замок. В сумерках он казался несокрушимой и могущественной твердыней. Конечно, если бы сейчас было светло, то стало бы видно, в каком он плачевном состоянии на самом деле. Ров заплыл, зарос, и превратился в неглубокую канаву. Камни обветшали, и кое-где вывалились из старой кладки. Вместо подъемного моста — хитроумного защитного механизма, через остатки рва были перекинуты обычные бревна, стесанные сверху и плотно пригнанные друг к другу. Лишь старые ворота, оббитые железом, как и раньше, плотно заперты. Казалось, что лишь они сохранились в первозданном виде. Но это иллюзия — они настолько заржавели, что не открывались. Впрочем, нынешних хозяев это устраивало. Они пользовались небольшой дверью сбоку. Сейчас туда отчаянно ломился сельский мужик в потрепанных штанах и латанной-перелатанной рубахе.

— Господин! Господин! Откройте! Беда! Господин! Беда! Помогите! — непрерывно орал он, продолжая колотить в дверь руками и ногами.

Через некоторое время старческий ворчливый голос ответил ему:

— Да слышу я, слышу, чего ж так колотить то?! Уж пожди, ежели чего понапрасну стучишь — уж я то пожалуюсь, уж отведаешь розог господина-то...

— Гапро, открой! Открой, старик! Это я, Жозе! Жозе Кривая Нога!

Громко лязгнул запор, открывая тяжелую дверь. Легкий скрип и — стучавшего залил свет ночного фонаря.

— Действительно, Жозе.

— Беда Гапо! Отведи меня к господину. Он должен это узнать!

— Их четверо. Один аристократ, сучий потрох, проглоти его Тьма! И трое с мечами. Они схватили дочку пастуха, Таху, ну, ей еще аккурат прошлой седьмицей четырнадцать годочков стукнуло. Ладная девка, все при ней. Вот. И потащили. А рядом был брат ее старшой, Вадир. Он ухватил здоровенный дрын, которым подпирают дверь в сарае, и кинулся на пришельцев. Так один из тех, с мечами, как-то ловко увернулся, и отчекрыжил парню голову. А эти... отрыжки Тьмы оттащили Таху в сторону, и начали насильничать. Сначала этот, аристократ который. А потом и остальные. Уж как она страшно кричала, страх просто. Народ собрался, но отбивать не решились — боязно. Куда ж мы сопротив воинов-то? Все ж тама и поляжем — а им одна забава будет. Вот. Помогите, господин! — деревенский мужичек упал на колени.