Охрана отвлеклась. Что и требовалось тому, кто занялся ими вплотную, а точнее стремился добраться до Циклопа — тенью промелькнул мимо множественного вооружённого контингента уголовников.
Никто ничего подозрительного так и не уловил за исключением бодания с бараном. Животное схватили за рога и повалили, однако резать не стали. Все ждали, что им выдаст Халява, а тот был в состоянии не стояния, и ему требовалась срочная медицинская помощь, которую на словах оказывал Ништяк, уверяя:
— Всё будет ништяк! Ты главное расслабься и попрыгай, а лучше поприседай...
В ответ неслась матерщина с блататой, которую не могли расшифровать даже те из числа охраны Циклопа, кому шконка на зоне была роднее кровати. В итоге пришли к выводу: участь послания Араба должен решить пахан. К Циклопу и подался Ништяк, стремясь убраться в дом с улицы. Очень уж ему не хотелось маячить на открытом месте. Всякое могло случиться — и он оказаться со всеми остальными на мушке у джигитов Араба. Поскольку ни для кого не секрет: Араб отсылал деньги боевикам на Кавказ, а те порой присылали ему террористов. И он помогал им устраивать теракты. Столкнись они с ними — им всем вилы — не избежать "братской" могилы.
В подставе Ништяк и подозревал Меха. Не зря говорят: шило в мешке не утаишь. Соответственно сделал вывод: происки силовиков — Шилова. А Мешков — подстава. Их собирались поиметь вместе с Арабом. Знать и дело с наёмным убийцей останется и дальше не раскрытым. По всему видно: работает на силовое ведомство — по их указке убирает криминальных лидеров и не только, а неугодных чиновников и неугомонных политиков — зарвавшихся и заворовавшихся. Так проще, поскольку попробуй ещё поймать за руку и посадить. А нет человека — нет проблемы.
Не девяностые и разгул преступности, но тоже всё искусственно. А обыденно. Люди за последние десятилетия привыкли и к громким убийствам и просто виду крови на улицах. А в последнее время о них старались помалкивать в СМИ. И лишь по "лицензии" имели право освещать события, которые подсовывались "свободной" прессе "силовиками".
— Пахан... — окликнул Ништяк Циклопа, не застав на привычном месте в гостиной у журнального столика на диване перед экраном. Бросил на монитор косой взгляд.
Баран не трепыхался. Бойцы Халявы держали его по рукам и ногам — за копыта ног и даже рога. А сам начальник охраны лупил животное прикладом от РПК меж глаз.
— Бестолочь! Одно слово — долба... "Шлёп", а даже не дятел... — ухмыльнулся Ништяк, опускаясь на диван в позе "горниста" с бутылкой в руках.
Это то, что сейчас было необходимо ему — снять нервное напряжение. Вдруг уловил краем уха и глаза: он не один здесь. Похоже, что объявился Циклоп. Зажмурился. И не сам, ему помогли.
Раздался звон битого стекла, донёсшийся до уборной, где прикорнул Циклоп. И также нервно встрепенулся, как и его люди, реагируя на него. Однако и с места не сдвинулся.
Нутро свело, из утробы вырвался предательский звук. Циклопу показалось: у него выскочило сердце из груди, но как оказалось нечто иное и из прямо противоположного места. Захрипел, пуская пену изо рта. У него и впрямь случился сердечный приступ.
Когда люди Халявы ворвались в дом, перед ними на диване с пулевым отверстием во лбу истекая кровью, лежал, запрокинувшись на спинку...
— Ништяк... — сорвался начальник охраны в крик и с места, подскочив к напарнику. Измазался в крови, проверяя пульс.
Никаких признаков жизни.
— Спёкся... — кто-то позволил себе отпустить в его адрес короткую реплику из людей Халявы.
— Какая падла... вила нас? Искать у-у-убийцу-у-у... — затянул Халява.
Но кого нашли и в плачевном состоянии Циклопа.
К моменту объявления на даче у него Араба, его уже увезли в неизвестном направлении, куда вслед пожаловали "силовики"...
* * *
— Командир... — раздался голос Мешкова над ухом Шилова, и касание рукой плеча. Зря. Помощник едва не лишился "клешни".
Даже спросонья реакция полковника была таковой, что он мог бы лишить его жизни, а не только руку сломать.
Кость затрещала, а с ней в крик майор.
— Это я, командир — Мешок...
— С дерьмом! Что стряслось? — покосился на наручные часы с подсветкой Шилов.
Была глубокая ночь. Время перевалило далеко за полночь.
— Как всегда — тревога! Тут такое началось...
Адрес Мешков знал наверняка. И там уже орудовали его ребята.
— Айда со мной, командир...
— Ну чё, поехали... кататься... — осознал Шилов: выспаться ему после вчерашнего или позавчерашнего не удастся, а голова до сих пор была тяжёлой, если не отметить больше — налитой свинца. Подъём дался тяжело. Годы — без них никуда. А и боевые ранения не добавляли здоровья. Да и жизнь на работе — в кабинете на диване — не прибавляла энергии. Поэтому дремал по дороге, откинувшись на спинку сидения, не обращая внимания на завывания сирен в машине.
— Приехали, командир... — толкнул Мешков плечом в бок Шилова.
— Уже? Так быстро?.. — не поверил полковник, вновь покосившись на ручные часы.
Ошибка была очевидна: он спал больше часа. Встряхнулся, и вышел на свежий воздух. Прохлада сняла последние остатки дремоты.
— Эх... — раздвинул руки в стороны Шилов. — Хорошо-то как!
Ему захотелось станцевать.
— Асса...
— Ты как догадался, ком... — завёл о чём-то своём речь помощник.
— А... — опомнился полковник, реагируя на майора. — Что-то не так?
— Араб...
— Неужели, а я думал: мы на даче у Циклопа? Не раздавили ещё этого клопа?
— Да тут работы — непочатый край! Конь не валялся! Война и немцы...
Зато нашёлся баран. Животному хоть бы хны, а вот кругом людских трупов, как брёвен на лесоповале.
— И чё за ураган здесь был? Учения проходили? — покосился Шилов на Мешкова.
— Не... не наши это были... — уверил тот. — Слишком поздно на вызов явились. Опоздали...
— Как впрочем, и всегда, — не стал полковник журить своих людей. — Обычная в таких случаях практика. Лучше поздно, чем никогда!
Шилов бродил меж трупов, стараясь распознать их по лицам. Ни одной знакомого изображения, а точнее обезображенной физиономии, не попадалось на глаза. Зато в доме первый сюрприз. И полная неожиданность.
— Где я мог видеть его? — никак не мог вспомнить полковник. — Определённо...
Подсказал майор.
— Ништяк...
— А?..
— Он это — его погремуха в банде Циклопа. Из наших органов — "шестёрка".
Дальше Мешков мог не продолжать, Шилову хватило одной подсказки. В голове тут же калейдоскопом завертелись лица тех, на кого они "охотились" помимо "универсала".
— Что думаешь? Чья это работа? Его или...
— Араба... — напомнил Мешков про барана.
— Знать можем спать спокойно...
— Чего, командир? Не понял — типа шутка юмора?
— Ага. Ни одно ж животное не пострадало...
— А эти... — указал Мешков на бандита с пробитым "лобовиком" на диване.
— Ни в счёт. Гринпис нас не тронет. Скажешь им: баран спасён...
— Ну, командир... — пожурил его в свою очередь помощник.
— Работай, Мех! И помни: шило в мешке не утаишь! Нельзя, чтобы на нас спихнули всё это...
— Привет, мальчишки... — подал неожиданно голос криминалист.
— И те, не хворать, деточка, — отреагировал Мешков на Деточкина.
— Я — капитан!
— А я — майор! Короче!
— Это ваш случай...
— Как... — обернулся Шилов, — так...
— Вот... — продемонстрировал криминалист на раскрытой ладони в перчатке стреляную гильзу с хорошо всем известной буквой "У". — И была здесь в единственном числе.
— Он это нам специально подсунул, командир... — отказывался верить Мешков. — Засада! Подстава...
— Дай-ка сюда... для коллекции... — протянул руку Шилов, удостоверившись. — Все данные мне на стол... к утру!
Он ещё раз взглянул на "жмурика" на диване.
— Кому ж ты перешёл дорогу, а? Неужели напали на след "универсала"?
— Я это выясню, командир! Я буду не я, если...
— Землю рой, но выясни всё, что здесь произошло... — распрощался Шилов с помощником, отправившись к машине. Двинул в одиночку назад в столицу. По дороге он едва не сбил какого-то карлика.
— И привидится же такое посреди ночи... — вздрогнул он, стряхивая с себя дремоту. Всё же дал по тормозам и вышел, оглядываясь. Прошёлся. Нигде ничего и никого на обочине дороги. Даже вмятины. — Какая скотина здесь блуждает непривязанная? А...
В ответ ни звука — тишина.
— Знать и впрямь показалось...
* * *
— Ма... — пробился детский голос сквозь затуманенное подсознание матери. — Ну, ма...
Никакой ответной реакции.
— Па... — побеспокоил всё тот же назойливо-надоедливый голос дочери самосознание отца полный возмущения и протеста. — Сговорились что ли?
— А... — откликнулся он чуть погодя, садясь на кровать.
— И чем это вы занимались здесь без меня, пока я спала?
— Ой... — подскочила мама, хватаясь руками за грудь. Обошлось. Нижнее бельё было на месте. Родители до сих пор стыдились дочери, стараясь не выдавать себя тем, чем обычно взрослые люди любят порой заниматься в спальне, а не только спать. Дети же не сами собой появляются на свет. А в басни про аиста и капусту давно уже не прокатывали у дочери. Но пока что рассказывать ей обо всём не спешили, считая: мала для таких разговоров. Вот пройдёт годика два, тогда может быть, а, скорее всего, придётся кое-что обсудить, иначе... — Ты чего озорничаешь с утра пораньше, додик?
— Не я — сами! Время видели...
Дарья подсунула родителям будильник. Тот предательски зазвенел, заставляя маму с папой сморщиться недовольно и зажмуриться, заткнув попутно уши.
Дочь дождалась, когда у них пройдёт шок — родители отняли руки — продолжила их обработку.
— На работу не проспите...
Родители разом вскочили с кровати и бросились кто куда — мама в ванную комнату приводить себя в порядок, а папа проследовал по соседству в уборную.
Дочь запустила на ручных часах секундомер, выясняя скорость сборов родителей. Победитель так и не был выявлен. Оба опоздали...
— На работу вы сегодня у меня не пойдёте... — выдала она в продолжение утренней экзекуции над взрослыми.
— Чё на этот раз придумала, додя? — заинтересовался папа.
— Да ничего особенного — всё очень просто — сегодня ж выходной! Если забыли... — напомнила дочь.
— Додик! — не сдержалась мама. — Мы могли ещё спокойно спать, а ты... Ты...
У мамы не было слов выразить свои чувства. Мозг захлестнули эмоции и били через край.
— Ладно... — уступил первым папа, стремясь вызнать у дочери, что она затеяла на сегодня, а за мероприятие намечалось у них, да пока не предупредила их.
— Слушать сюда — меня, взрослые...
Мама всплеснула руками, хлопнув по лбу ладонью, а затем спустила на глаза и далее уши.
— Ничего не хочу слышать! И знать не желаю!
— Ну, милая... — попросил муж жену, вступаясь за дочь. — Будь милой, а всегда остаёшься ей благодаря своему имени.
— Нет, нет и ещё раз нет! — стояла на своём сугубо личном мнении мама.
— Ну, ма... — придвинулась к ней дочка. — Не начинай! А то я первой...
— Чего вам надо от меня — хотите? Хотя чего я говорю и кому, когда требуете, а постоянно! Жить спокойно не даёте — поспать и то!
— В воскресенье отоспишься, а сегодня только суббота...
— Я помню: день забот и хлопот...
— Сегодня ведь праздник — гуляния...
— Вот гулёны вы у меня! Ничего бы не случилось, если бы поспали лишний часок и...
— Проспали бы всё самое интересное на свете! Айда гулять... — сорвалась дочь с места, кинувшись к входной двери.
— Держи её, дорогуша! Останови! Задержи...
Идти в рабочем костюме мама не собиралась. Всё-таки суббота — выходной день. Сменила строгий наряд на платье. Хотя поначалу стремилась влезть в джинсы и блузку. Да муж запротестовал, пообещав надеть в отместку жене спортивный костюм. В итоге облачился в шорты и рубашку.
— Шляпу не забудь... — сунула дочь панаму отцу. — И стёкла тонированные нацепи!
Дополнительно напомнила она про солнцезащитные очки. Запела:
— Лето, ах лето...
— Какая-то не современная она у нас, дорогуша... — отметила жена, шепча на ухо мужу.
И дочь подыграла, запев строки из песни "Лето" группы "Чи-Ли":
— Лето взяло в руки краски...
А потом перешла на иную "Преступление"...
— Вот только не надо ля-ля, додик, — попросила мама.
— Скажешь тоже, милая, — вступился папа за Дарью. — Она ж не "Мурку" затянула...
— Мне бы котика... — ухватилась дочь.
— Животных в доме я не потерплю! С меня достаточно и вас в качестве них...
— Кажется, собрались — готовы... — отметила дочь: у родителей праздничное настроение — и поднялось, достигнув нужного градуса кипения.
Сергачёвы пропустили экстренный выпуск новостей о разгуле криминала в столичном регионе. Так что праздник ничем не был омрачён — с одной стороны, а с иной — у них всё было впереди.
* * *
Сбежав с дачи — избежав расправы — Циклоп с Халявой прятались в людской толпе, затерявшись среди гуляющего народа. Гуляния получились массовые и многотысячные, поэтому вычислить их или узнать было сложно.
Циклоп отсиживался в тире, где не сразу определишь, какое оружие пневматическое, а какое нарезное. Его прикрывали уцелевшие люди из охраны.
Праздник проходил на нейтральной территории, и случись встреча с людьми Араба: перестрелки удастся избежать, но вот резни... кто знает. Всё-таки выходцы с Кавказа — дети гор — дикий и воинствующий народ. Однако расчёт был на то, что явка не провалиться. К тому же Циклоп шустрил посредством своих "шестёрок" о перемирии.
Ох, и не вовремя отправился в мир иной Азиат. Перемирие тут же было нарушено стычкой меж боевиками двух противоборствующих сторон. И самое главное — непримиримых. Все удивлялись, как ему удалось примирить их, в итоге это стоило ему жизни.
Что ж за "универсал" такой валит их? Не шло из головы ни у Циклопа, ни у Араба. А оба точили один на другого — и не зуб, готовясь к новому столкновению. Искали его — особенно Араб. Он явился со своей свитой на "стрелку" и его джигитов покрошили на фарш. Теперь ход был за ним — порубать конкурента на шашлык. Ну или прирезать аки барашка.
Ходили вокруг да около и те, и другие, стараясь подобраться незаметно один к другому и нанести последний удар.
* * *
— А здесь весело, — не сходила улыбка с лица Дарьи в людской толпе.
Родители держали её за руки, понимая: стоит одному из них дать слабину или отпустить, тут же вырвется и тогда будет, как один раз уже проходили, а через милицию. Где им и сдали на руки дочь, пожурив за неосмотрительность.
Не на поводок же её сажать им, как собаку, да и смысл, а толку — всё одно сорвётся и уйдёт. Поэтому загодя взяли с неё слово: она будет держаться их, как родителей, а они следовать за ней, куда им укажет. Зря уступили дочери. Она едва не свела их с ума.
— Вот туда хочу — там покататься, — ткнула Дарья на головокружительный аттракцион.
— Смерти нашей хочешь, додик? — возмутилась мама. — И потом я в платье, а не брюках...
Мама сделала вид: опасается, что подол платья задерётся ей на голову, и люди увидят то, чего не должны.
