Золотая пуля

Возможно, это что-то значит в загробном мире. Роб пожал плечами. Возможно, ничего. А он просто сентиментальный дурак. Роб поднялся и пошел прочь.

Он прошел через весь город, уже не замечая чудовищной вони разложения, набрал воды в колодце на повороте дороги, напился сам и наполнил флягу. Тошноты не было. Человек ко всему привыкает, даже к жизни на бойнях.

А потом он вернулся к ведьме.

Распятое нагое женское тело. Роб медленно и не торопясь, оглядел ведьму с ног до головы. Несмотря на ситуацию, он вдруг на мгновение почувствовал желание — особенно неуместное здесь и сейчас, посреди этой кровавой вакханалии.

А вот жалости не было. После смерти Медведя — нет, совсем нет. Впрочем, о Медведе он тоже не жалел. Но охотник был ему другом… и не заслуживал такой смерти. Любой другой — пожалуйста. Медведь нагрешил за свою недолгую скверную жизнь на два Ада и пару чистилищ... Но не такой.

— Эй, — окликнул он Аэлиту. — Живые есть?

Ведьма мучительным усилием открыла глаза. Рядом с ее головой на перекладине солидно сидели две вороны. Когда Аэлита очнулась, одна ворона попыталась клюнуть ее в глаз, но промахнулась. Ведьма дернула головой и застонала. Ворона примерилась клюнуть еще.

Роб вынул «уокер» и аккуратно прицелился в ворону.

— Бам! — сказал Роб.

Ворона, взмахнув крыльями, сорвалась с перекладины, вслед за ней — вторая птица. Кар-кар, крикнули они с безопасной высоты. Кар-кар. Видимо, так звучит «ну ты мудак» по-вороньи… Умные птички.

Ведьма перевела взгляд на Роба — с усилием, словно у нее заржавели глазные яблоки.

— Убей меня, — сказала она, — или помоги.

Роб помедлил. Оба варианта ему не нравились.

— Я подумаю, — пообещал он. Убрал револьвер в кобуру.

В конце-концов, именно ведьма привела сюда их обоих — и Роба, и Медведя. Это она во всем виновата. Долбаный сукин сын Мормо пришил Медведя к человеческой многоножке. Роб опасался, что увиденное останется с ним навсегда.

Возможно, оставить Аэлиту умирать на кресте будет лучшим выходом. А вороны еще вернутся...

Возможно.

Роб оглядел крест, посмотрел на гвозди, вбитые в запястья ведьмы, затем на обрубок собственной правой руки. Кажется, это будет довольно мучительно… Нужно найти инструменты.

— Никуда не уходи, — сказал он ведьме. — Я скоро вернусь.

I.IV

* * *

Крест наконец упал.

Роб нашел ржавый заступ. Сжимая его непривычной левой рукой, пошел освобождать Аэлиту. Каждый удар болью отдавался в обрубке. Роб матерился и рычал. Пытался петь, но слова застревали в глотке, а перед глазами вставал Медведь, прежний, живой, с вечной дебильной ухмылкой и мохнатыми гусеницами бровей. Медведь улыбался, щерил редкие зубы.

Роб работал, но мысленно все время возвращался к надписи кровью. Надпись принимала разную форму, смысл, интонацию. «Отступи. Оступись. Отстань. Отстранись. Отвали. Отвянь». Рубка отвлекала едва-едва.

Когда крест закачался, времени на раздумья не осталось. Дерево затрещало, Роб в последний момент отпрянул.

Крест обрушился с грохотом, подпрыгнул. Голова Аэлиты треснулась о перекладину, ведьма закричала, из-под волос потекла кровь, но Робу было уже не до мелочей, он подошел и взялся за нож. Стрелок раскачивал и тянул, кровь брызгала в лицо, пальцы скользили, не держали рукоять. Наконец он выдернул нож и отбросил в сторону. Затем защемлял курком «Уокера» трехдюймовые иглы в руках ведьмы и выдирал их, пихал оторванный кусок своей рубашки в дыру у нее под ребрами, как вдруг оказалось, что крови больше нет, ведьма села и хлещет его по щекам, отгоняя, а сама мычит какой-то варварский напев. Роб зашипел от обиды, отступил, но тут на его глазах раны сжали челюсти и зарубцевались тонкими злыми полумесяцами.

Все, кроме дыр на запястьях. Стигматы.

Роб отполз к стене дома, прикинул, что будет, если положить весь барабан ведьме в голову, золотая пуля к золотой пуле, вздохнул, завернулся в вонючее зеленое пончо и камнем ушел на дно.

* * *

Он залил ее ранки на запястьях перекисью водорода, Аэлита вздрогнула. Ш-ш-ш. Шипение, словно жаришь бекон на сковороде. Много-много бекона. Ш-ш-ш. Перекись Роб нашел в ее походной сумке, вместе с чистыми бинтами. Еще бы банку древней «живздоровки»… Говорят, эта штука восстанавливала даже потерянные пальцы. Не повезло. Только перекись и бинты. Хотя, судя по тому, как заживают раны ведьмы, «живздоровка» у нее в крови.

«Если нацедить пару стаканов и выпить, моя рука отрастет заново?», — цинично подумал Роб.

Когда раны очистились, Роб помог ей забинтовать запястья.

Ведьма потерла повязки, выпрямилась. Посмотрела на него исподлобья. Обнаженная, в крови, грязи и нечистотах, в царапинах и бинтах, ведьма сидела раскованно и жестко, как царица. Никакой благодарности в ее взгляде Роб не заметил.

Ну, не очень и хотелось.

— Кто такой Джек Мормо? — спросил Роб. — Он хотя бы человек?

Стрелок устроился напротив ведьмы, вытащил из кобуры револьвер. Машинально проверил патроны. Мышцы ныли так, что ляг и умри. Он взвел курок, барабан провернулся.

Ведьма покачала головой. Нет. Или — не знаю.

— Когда-то эта земля принадлежала им, — сказала Аэлита, — они были господами, а индейцы, которых вы безжалостно истребляете — рабами предков Мормо. Их пищей и рабочим скотом.

— А кто тогда ты?

— Я? — ее глаза расширились.

Выстрел.

Пороховой дым развеялся. Ведьма сидела, съежившись. На расстоянии ладони от ее головы в стене темнела дыра от пули.

— Прости, что перебил тебя, — сказал Роб. Аккуратно убрал еще горячий «уокер» в кобуру. — Давай договоримся. Я подумал, если ты вдруг захочешь сделать со мной то, что сделала с Медведем, то я лучше убью тебя сразу. И потом я подумал…

Ведьма с усилием мотнула головой.

— Да?

— …что я, в общем-то, не согласен.

Роб помолчал. Почему-то именно сейчас он почувствовал невероятную усталость. Голова раскалывалась.

— Я убедительно донес свою точку зрения? — сказал он и неожиданно понял, как глупо звучат его слова. Особенно здесь, в этом мертвом городе. Пафос среди кишок. Словно до этого момента все было настоящее, а сейчас Роб сорвался на банальность, от которой ему стало неловко. Как те болтливые «типа крутые» в салунах. Просто треп. Роб передернул плечами и выпрямился.

— Прости, — сказал он.

Это прозвучало ненамного умнее, Роб решил, что в следующий раз вообще не будет ничего говорить. «Да, это лучше всего».

В следующий раз — это когда? Когда ее снова распнут?

— Я буду молчать, — пообещала ведьма.

…Его толкнули в плечо.

— Эй!

Роб открыл глаза. Заморгал. Он сам не заметил, как провалился в сон.

— Я нашла одежду, — сказала ведьма. — Можем идти.

Роб посмотрел и вздохнул. Мда. Не то, чтобы он отличался особо тонким вкусом. Но… видимо, сам того не зная, все же отличался.

Она нашла алое платье — длинное, с разрезом по бедру, открывающее длинные ноги. Алая ведьма, подумал Роб. Хотя скорее — алая шлюха.

Алое ей не шло.

Роб никак не мог выкинуть из головы гладкое бедро ведьмы, мелькнувшее в разрезе платья. Алое подчеркивало ее… женственность? распутность?

Впрочем… Роб пожал плечами. Какое мне дело, как она одевается? Да пусть хоть седло на себя напялит, хоть веревкой обмотается!

«Главное, чтобы она привела меня к убийце Медведя».

На голову ведьма накрутила что-то вроде тюрбана — из длинного куска розовой ткани. Возможно, какая-то юная девушка хранила ее для будущей свадьбы. Еще один дар мертвого города.

Возможно, из-за тюрбана черты ее лица больше не казались девичьими. На Роба смотрела взрослая молодая женщина — строгая и жесткая. И красивая.

— Ты должен найти его. Мормо. И убить.

— Я что, похож на сраного регулятора? — хрипло спросил Роб.

Ведьма покачала головой.

— Это неважно.

— Правда? А что тогда важно?

— То, что ты не остался в стороне. Ты пошел за мной. Чтобы спасти своего друга, который угодил в лапы суки-ведьмы. Так?

— Медведь мне не друг.

— Посмотри на себя, Роб.

Он засмеялся. Ведьма вздрогнула.

— Самая дурацкая фраза, что я слышал в жизни! — сказал Роб.

— Тем не менее, посмотри на себя. Это ты шел за нами, с искалеченной рукой, без еды и отдыха. День за днем. Ночь за ночью. И теперь ты здесь и сейчас. Что это говорит о тебе?

Роб пожал плечами. В обрубке боль опять запела огненную песнь.

— Ни хрена это не говорит обо мне.

Аэлита хмыкнула.

— Возможно, так и есть. Возможно, ни хрена это не говорит о тебе. А еще может быть, что это говорит о тебе больше, чем ты думаешь.

* * *

На ферму овцеводов они натолкнулись ближе к вечеру.

Пропыленные, заросшие люди, несколько взрослых и с десяток детей загнали стадо небольших замученных овец в ограду. Роб и ведьма остановились, ожидая, пока пыль уляжется. Было странно видеть живых после всех этих залежей мертвецов, что им встретились по пути. Было удивительно, что эти люди продолжают двигаться, говорить, что на них нет крови и они не тянут за собой синеватые гирлянды выпущенных кишок. Странно, но обычные живые люди вызвали у Роба сильнейшее чувство ирреальности. Словно он пьян или даже одурманен.

Ведьма посмотрела на Роба, а он — на нее. Затем Роб мотнул головой в сторону загона. Ведьма посмотрела и кивнула.

У овцеводов были мулы. Пять или шесть облезлых, странной ржавой масти, но крепких и выносливых животных. Робу с ведьмой они бы точно пригодились. Путники двинулись к ферме.

Овцеводы увидели путников и встали навстречу, чумазые детишки выстроились, как на парад — глядя на них настороженно и даже, как показалось Робу, зло.

Роб положил ладонь на револьвер. Затем помедлил и убрал руку. Аэлита смотрела на него молча.

Роб усмехнулся и наклонил голову к плечу.

— Ну, что, ведьма. Твой ход.

Аэлита помедлила, кивнула и пошла к овцеводам. Она шла к ним неторопливо и властно, алое платье развевалось на ветру. Роб смотрел на ее длинные голые ноги и не мог избавиться от ощущения, что она ему нравится. «Черт побери. Этого только не хватало».

Овцеводы смотрели на приближение ведьмы настороженно. Старший, в круглой шляпе с откушенным краем, шагнул вперед — у него была клочковатая пегая борода и загорелое, иссеченное морщинами лицо. Старший задрал голову — кадык на худой шее дернулся — и промычал что-то неразборчивое. Может, приветствие, может, вопрос.

Ведьма остановилась и заговорила мягко. Глубоким, красивым и слегка звенящим голосом;

— Мулы ушли. Утром вы проснулись, а их нет. Два мула ушли. Вы проснулись, а их нет. Откройте загон.

Дети смотрели на нее настороженно. Старший из овцеводов сплюнул. Ведьма пошла, продолжая говорить:

— Я открываю загон и забираю мулов. Мулы ушли, вы их не видели, они исчезли. Нас вы тоже не видели…

Старший вдруг заступил ведьме дорогу. Поднял винтовку. Ведьма остановилась, недоуменно глядя на него. Роб внимательно смотрел на овцеводов, затем понял и усмехнулся. «Ну-ну, давай».

Ведьма продолжала говорить, но на овцеводов это не действовало. Даже дети смотрели на нее с презрением, один покрутил пальцем у виска. Женщины засмеялись. Ведьма остановилась.

— Что?

Старший овцевод наставил на Аэлиту винтовку.

«Оружие? Это все облегчает». Роб выпрямился, опустил руку на кобуру. Старший замычал неразборчиво и зло, ведьма отшатнулась. Роб смотрел и видел, как палец старшего овцевода ползет к спусковому крючку. Вот, вот. В мгновение ока Роб выхватил револьвер и выстрелил. Эхо выстрела разлетелось над фермой, спугнула овец. Мулы запряли длинными ушами.

Пуля выбила винтовку из рук овцевода, подкинула в воздух. Роб выстрелил еще раз — винтовку снесло. Кувыркаясь, она отлетела назад и грохнулась об землю.

Овцеводы не разбежались, даже не пригнулись, а стояли и смотрели на Роба недоуменно. Стрелок пошел к ним. На ходу убрал револьвер в кобуру, прошел мимо ведьмы, мимо застывших овцеводов, открыл загон, выбрал двух мулов покрепче и вывел их наружу. Мулы шли, кивая рыжими мордами.

Роб подошел к старшему. Остановился. Глядя в лицо старшему овцеводу, сказал:

— Я их забираю.

Лицо старшего дрогнуло.

— Не стоит, — сказал Роб.

К старшему подбежал один из детей, принес покореженную винтовку. И протянул руку. Старший хотя выругать его, но увидел, что там, и застыл с открытым ртом. На грязной маленькой ладошке лежали две сплющенные золотые пули.

Старший открыл рот и перевел взгляд на стрелка. Роб кивнул.

— Два мула, две пули. В расчете. Согласен?

Старший закивал так часто, что чуть не упал. Роб двинулся прочь, таща мулов за собой.

— Пошли, — сказал он ведьме. Они долго шли прочь, мулы топали за ними, качая длинными ушами.

— Не понимаю, — сказала Аэлита. Она все время терпела, а теперь вдруг нарушила молчание.

— Не понимаю, почему… — продолжала она.

— Он глухой, — сказал Роб.

— Что?!

Ведьма остановилась. Роб пожал плечами, усмехнулся:

— Он читал по губам.

— Правда? Но…

— Они все глухие, вся семья. Даже дети.

— Мы ограбили глухих? — Аэлита выглядела потрясенной.

Роб пожал плечами.

— А чем они лучше остальных?

Они сели на мулов и поехали.

I.V

* * *

У заброшенного колодца они остановились напоить мулов.

— Он предупреждал меня, — сказал Роб и замолчал. Он так и не рассказал ведьме о надписи кровью. Что тут скажешь? Что Мормо пугал, останавливал его… Разве мясной ком из двадцати девяти людей и надпись кровью — это повод слушать ублюдка-альбиноса?

«ОТСТУПИСЬ», увидел он, как наяву.

— Я не справлюсь с ним одна, — сказала Аэлита, словно прочитав мысли Роба. — Серьезно. Я не справлюсь с ним одна, без твоей помощи.

— Вы встречались?

Ведьма помедлила.

— Однажды, — сказала она нехотя.

— Старые счеты? Месть? — Роб ждал ответа. С таким дерьмом не стоило связываться. Роб встречал людей, захлебнувшихся местью. Они производили впечатление живых трупов, по недосмотру выбравшихся из могилы. Месть стоило закапывать поглубже, иначе она прорастет гнилью внутрь тебя.

— Мы были посланы правительством. Нашим правительством, -— подчеркнула Аэлита, и Роб поднял руку, предупреждая.