Юность Екатерины Великой. В золотой клетке

Екатерина почувствовала как начали пылать ее щеки, глянула на мужа — у того горели уши, на лице читалось глупейшее недоумение.

— Али забыл ты, Петр Федорович, кому милостью обязан?! — императрица повысила голос, и чем сильнее он становился, тем более увеличивалась бледность, прогоняя красный стыд, с лица наследника, — Твой поступок показывает, насколько ты неблагодарен мне, вытащившей тебя из грязи в великие князья! Так я напомню тебе историю рода нашего, которую ты так плохо усвоил! Твой дед, мой отец Петр I тоже имел сына, неблагодарного мальчишку. Тебе напомнить, что он с ним сделал?.. Лишил наследства! Ты этого хочешь? Ты ставишь свою персону выше моей, что позволяешь вторгаться в мою личную жизнь?!. Когда я жила при императрице Анне, то никогда не позволяла ни словом, ни делом, ни намеком ее обидеть — только уважение, подобающее помазаннице Божией! Но императрица Анна так же не любила подобных шуток. Да и вообще шуток. Она сажала в крепость и за меньшие проступки! Вы — бессовестный и неблагодарный мальчишка, Петр! Но я сумею Вас проучить!

— Ваше Им-им-ператорское Величество... — пробормотал Петр, слегка заикаясь, пытаясь что-то сказать, но императрица уже настолько себя распалила, что перебила его.

— Молчать! Мне не надобны Ваши оправдания! Вы — распущенный и наглый мальчишка, нищий, которого я вытащила и обласкала! Да я в любой миг могу бросить Вас в казематы, приказать пороть!

— Я не просил Вас привозить меня в Россию! — рассердился Петр и шлепнул себя колпаком по ноге.

— Как ты смеешь говорить мне такое?! Неблагодарный!

Екатерина застыла испуганно, она никогда еще не видела такой ярости у императрицы. Неожиданно ей стало жалко Елизавету как женщину, на глазах проступили слезы, что было тут же замечено:

— То, что я говорю, к вам не относится. Не ревите! Я знаю, что вы не принимали участия в этом гнусном спектакле, Вы не подсматривали и не хотели подсматривать через дверь! Вы не предавали меня, Екатерина, и я рада, что не ошиблась в Вашей порядочности! Возможно, со временем Вы сможете привить чувства благодарности и такта этому великовозрастному болвану, который станет императором, если не усугубит своей никчемностью положения и не доведет меня до необходимости заточить его в крепость! — выпалив, Елизавета взмахнула платком у раскрасневшегося лица, остужаясь, и пошла на выход.

Великий князь усмехнулся и ушел к себе закончить переодевание, предупредив, что будет обедать у Екатерины, и всем гостям надобно отказать. Едва он вышел, появилась Крузе, помогла госпоже поменять платье. Вид у дамы был загадочно-довольный, она порывалась вызвать Екатерину на разговор, но та отмалчивалась, либо отвечала односложно. Никак не могла прийти в себя.

За маленьким столом накрыли для двоих. Великий князь не заставил себя ждать. Они сели, пришлось обождать, пока слуги подадут и выйдут.

— Она была так зла, что походила на фурию, — хихикнул Петр, — Ей бы волосы распущенные, да хламиду вместо фижм!

— Ее гнев меня напугал. Я до сих пор не могу успокоиться! — прошептала Екатерина.

— Мы смогли отвлечь ее от Вашей персоны. У нас все получилось!

— Но такой ценой! Она высказала все, о чем мы догадывались, в любой момент может передумать и отправить нас в крепость!

— Не отправит! Но теперь Вы видите, как шатко наше с Вами положение. Я был прав, когда начал организовывать из верных нам людей маленькую гвардию!

— Ваше Высочество, Все Ваше войско умещается в Ваших покоях... — грустно улыбнулась Екатерина, — Не слишком ли она комнатная?

— А какая разница, где обучать офицеров моей комнатной гвардии? Малый размер — меньше подозрений, больше умений и внимания к каждому!

— Вы забываете, что у нас их постоянно забирают, едва начинают подозревать в неблагонадежности.

— От этого они не перестают быть моими верными слугами! — рассердился Петр, — Они продолжают быть преданны мне и только мне. Я всегда смогу рассчитывать на них!

'Я смогу всегда рассчитывать на них' — сильно резануло слух Екатерине, она непроизвольно посмотрела на супруга-наследника и, вдруг, весьма отчетливо поняла не очень приятную правду. Люди, которых готовил Петр, будут преданы ему, а не им обоим, не ей, что рискует не меньше, добывая для комнатной гвардии необходимую амуницию и вооружение. Он — наследник, как бы ни было в прошлой истории Российской империи, но Елизавета сто раз подумает, накажет его, но сохранит ему и статус и жизнь. А ей, Екатерине, грозит смерть, наверняка Тайная канцелярия обвинит и припишет все проступки наследника по организации заговора против императрицы. Над открытием следовало подумать. И в голове маленькой семнадцатилетней княгини возник план собственного спасения. От кого? От собственного мужа, если он предаст их дружбу.

После ухода супруга, в комнату вошла Крузе, она сделала реверанс перед Екатериной и сразу затараторила:

— Я восхищаюсь нашей матушкой-императрицей, ее мудростью: согласитесь, она поступила как настоящая мать! Объяснила Петру Федоровичу, в чем смысл его проступка, и какое наказание ждет! Истинно матушка, любящая детей своих!

Крузе крутилась перед Екатериной, пытаясь вызвать ее на разговор. Но маленькая княжна спряталась за чтением книги и демонстрировала полное безучастие к словесному фонтану восхищения императрицей. Только Крузе не унималась, и Екатерина решила, что дама специально прислана к ней: Елизавету интересует ее мнение. Нужно было дать достойный ответ.

— Ее величество, поступила как мать, которая ругает детей для их блага! А Вы, Ваше Высочество должны были оба поклониться и ответить: 'Виноваты, матушка!', как должно детям неразумным, и все — она бы остыла и простила Вас сразу! — щебетала Крузе.

— Я настолько была смущена поступком великого князя, растеряна и напугана гневом нашей императрицы, что видит Бог, не могла найти слов, и повиниться перед нею, — пролепетала Екатерина, скромно опуская взгляд в распахнутую книгу, — И единственное, что могла в тот момент сделать — молча стоять и краснеть, слушать и внимать словам матушки-императрицы. Чтобы не вызвать ее дополнительного расстройства и гнева.

— Запомните мои слова, Ваше Высочество, 'виновата, матушка'! Всегда их говорите, еже ли государыня сердиться начнет. Позвольте Вас покинуть? — довольная разговором Крузе поклонилась и вышла. Екатерина не сомневалась, что она побежала доложить о разговоре императрице.

'Какие простые слова, а ведь я не раз их слышала, даже вот, недавно камердинер так сказал, и гнев Елизаветы сразу поутих. Видно, это волшебные слова в России? Недаром существует поговорка 'Повинную голову меч не сечет'. Достаточно повиниться и тебя простят? Нужно запомнить'

Наследник Елизаветы любил музыку, а больше всего играть на скрипке. При дворе была необычайная скука, и для развлечения он организовывал концерты днем, на которые собирался весь Малый двор. Петр Федорович решил не изменять привычкам и устроил небольшой концерт. Екатерина любила балы, она хорошо танцевала. Но вот такие самодеятельные концерты у нее вызывали раздражение и скуку, к тому же проходили они в дневное время, когда в летнюю жару нестерпимо тянуло спать. Так и в этот раз, демонстративно подавляя зевок за зевком, великая княгиня тихо выскользнула из комнаты, прикрыла дверь и поспешила к себе. В покоях стояла тишина, летали с жужжанием мухи. Крузе в этот день уехала к дочери, и в покоях никого не было. Читать не хотелось, в окно смотреть тоже. Екатерина открыла дверь в большую залу Летнего дворца, решив посмотреть, как далеко продвинулись художники, что работали над росписью потолка. Зал был в строительных лесах и пуст, очевидно, работники ушли на обед. Екатерина задрала голову вверх и залюбовалась участками уже обновленной росписи. Держать так голову оказалось неудобно, и занятие ей быстро наскучило, великая княгиня пошла к себе. Но внезапно тишину прорезал скрип в противоположной стороне. В приоткрытую дверь выглянул камергер наследника — Андрей Чернышев.

Екатерина обрадовалась: Чернышев был приятен в общении. Она, вернулась к себе, махнула ему рукою, подзывая.

Чернышев, не скрывая испуга от неловкого положения, робея, все ж подошел.

— Сударь, скоро ли вернется императрица? — начала невинный разговор Екатерина, стоя в своей комнате и держа дверь полуоткрытой.

— Ваше Императорское Высочество, впустите меня в комнату, тут очень шумно, — попросил Чернышев, рукой опираясь на дверь. Екатерина перехватила инициативу и удержала порыв молодого человека.

— Нет. Мы можем говорить только так, — она уже была и не рада, что позвала его.

— Я давно хотел Вам сказать, что Вы — предмет моего обожания, я не могу жить без Вас, каждое поручение Вашего супруга к Вам я принимаю как дар — я могу видеть, слышать Вас... Это такое счастье! Не гневайтесь на меня. Я Ваш покорный слуга!

— Немедленно прекратите! Вы меня компрометируете!

— У меня нет сил скрывать свои чувства к Вам!

Екатерина оглянулась и увидела: дверь в комнату была открыта, но она ее закрыла, когда пришла. Скорее ощутила, чем заметила непонятное шевеление за портьерами.

— Держите себя в руках, сударь! Прощайте! Мне не следует слушать такие речи! — она резко захлопнула дверь и обернулась: в комнату вошел камергер Петра — граф Дивьер. Екатерина всегда подозревала этого человека в слежке за Малым двором.

— Ваше Императорское Высочество, великий князь заметил Ваше отсутствие и желает Вас видеть, — камергер вежливо поклонился.

— Благодарю Вас, — Екатерина прошла в покои супруга, гадая, насколько случайной могла быть встреча ее с Чернышевым и последующее появление графа Дивьера.

Вечером великий князь пришел в спальню необычайно возбужденный — красные пятна украшали его лицо.

— Представляете, у меня забрали трех камер-лакеев, наших верных братьев Чернышевых. Прямо в передней им зачитали приказ о зачислении их поручиками в полк рядом с Оренбургом. Я ничего не понимаю! Я привык, что моих любимых слуг забирают и меняют, тасуют людьми как картами в колоде, но Чернышевых! Я не выдержал и пошел к императрице, а она еще не вернулась. Я не смог спасти своих солдат!

На следующий день Петр, когда они были на ужине у императрицы, прошептал Екатерине:

— Боюсь, наша тайна раскрыта! Тайная канцелярия арестовала: Румберга, Долгова, Леонтьева.

— Амуниция и оружие спрятаны хорошо? — побледнела Екатерина.

— Надеюсь. Не будут же они обыскивать мои покои?!

— В Вашем присутствии не посмеют, а в отсутствии им никто не помешает, если кто из доносчиков не донесет.

— О тайнике знают Чернышевы.

— Ой-ля-ля...

Тем временем в кабинете Елизаветы всесильный канцлер Бестужев зачитывал специальные инструкции новому обер-гофмейстеру наследника князю Василию Аникитичу Репнину — генерал-губернатору Санкт-Петербурга, который был огорошен новым назначением, а потому, от растерянности не слишком внимательно вслушивался в читаемые инструкции:

— ...Для соблюдения должного себе респекта всякой пагубной фамильярности с комнатными и многими другими служителями воздерживаться имеет. Мы повелеваем их в пристойных пределах содержать. Никому из них не позволять с докладами, до службы их не касающимися, и иными внушениями или наущениями к Его Высочеству подходить и им всякую фамильярность, податливость, притаскивание всяких непристойных вещей, а именно: палаток, ружей, барабанов и мундиров и прочее — накрепко и под опасением наказания запретить...

'О, Господи, помилуй!' — перекрестился Репнин, — 'Прям тюрьма!'— и прослушал следующую фразу, но поднатужился и услышал остальное, отчего генерала прошиб холодный пот.

''...Великой княгине должно быть прилежно применяться более покорно, чем прежде, со вкусами мужа, казаться услужливой, приятной, влюбленной, пылкой даже в случае надобности, употреблять, наконец, все свои посильные средства, чтобы добиться нежности своего супруга и выполнить свой долг...'

Елизавета усмехнулась:

— Все что вы, князь, здесь услышали — величайшая государственная тайна. Вам оказывают высочайшее доверие. Я приветствую интерес наследника к военному искусству, но больно много людишек могут воспользоваться слабостью и неопытностью наследника нашего. Потому, жесточайше придерживайтесь сей инструкции. Будьте предельно осторожны с великой княгиней, — мастерицей обласкивать людей к ней приближенных. Судьба России в ваших руках, князь!

— Государыня-матушка, помилуйте, больно напуган я таким документом. По силам ли милость Ваша?

— Сам понимаешь, князюшка, наследнику нужно знать военное дело, но не создавать своей армии... Мало ли куда его подтолкнут лживые люди. Молод еще, разобраться в правде-то. Мы, чтобы тебе помочь, устроим так, что не будет у наследника постоянной прислуги, канцлер уже указ подписал. Каждую неделю лакеи будут сменяться. Так что остальное за тобой! Не подведи меня.

Екатерина подозревала, что тайные занятия военной наукой Петра с камергерами и камердинерами были открыты шпионами Елизаветы. Через пару дней она получила подтверждение своим догадкам. На удивление, императрица была радостной и приветливой — небывалый случай, пригласив супругов к себе, осчастливила новостями:

— Радует меня, Петр, Ваше стремление и любовь к военным знаниям. Токмо, что ж это за занятия с камердинерами и лакеями? Чему они Вас научить могут, здесь нужен муж грамотный в военном деле, да и не все по книжкам можно изучить. Решила я назначить тебе наставника, что всегда при тебе будет, и растолковывать знания разные.

Петр и Екатерина переглянулись: вместо гнева милость? Неслыханное дело! Наставник в военном деле? Радость! А в чем подвох-то?

— И кого же Вы, матушка-государыня, ко мне назначили? — не стал скрывать заинтересованности наследник.

— Да ты его знаешь, это наш славный генерал-губернатор Петербурга, князь Василий Аникитич Репнин, человек бывалый, в походах участвовавший. Да и в остальных вопросах порядочный и честный человек.

— Генерал Репнин? — удивленно протянул Петр, стремительно пытаясь вспомнить о названном человеке всю информацию и определить для себя: хорошее или плохое назначение. Екатерина тоже непроизвольно сморщила носик и быстрее Петра поняла — это хороший подарок, очень неожиданный, но им с Петром нужный.

— Я уже сообщила князю о назначении его обер-гофмейстером Вашего Малого двора, с завтрашнего дня он приступит к новым обязанностям. А бездельников: графа Брюммера и обер-камергера Бергхольца от занимаемых ими должностей при Великом Князе я приказала освободить. Довольно. Ну-с, вижу, вы довольны, Петр Федорович? Угодила. А теперь побалую я и Вас, княгиня Екатерина Алексеевна! Так и быть, назначаю к Вам обер-гофмейстериной свою родственницу — графиню Марию Чоглокову! Дама известная своими добродетелями и преданностью! Вы с нею знакомы.

— Благодарю Вас, Ваше Величество! — побледнела Екатерина. Она хорошо знала новую статс-даму — двоюродную сестру императрицы. С одной стороны назначение ей в услужение столь знатной женщины — особая милость, но с другой — надзор за княгиней ужесточался прямо пропорционально. Гофмейстерина должна всегда быть рядом с Екатериной, общение любого человека с княгиней только через нее.