Босая блондинка за решеткой

Теодора плаксиво произнесла:

— Вы мне обещали дать подумать!

Анатолий Павлович сделал злобный взгляд:

— А что вам мало времени, чтобы понять, что такое тюрьма? — Следователь сжал кулаки, пробурчал. — Ну ладно думать будете СИЗО. Только помните, шмон по прибытию в следственный изолятор обязателен. И поместят вас не курортные условия.

Следователь махнул рукой. Полицейские бросились на Теодору, завели сзади руки, и плотно захлопнули на запястьях наручники. Потом зажали их посильнее. Девушка заскрипела от боли зубами. Как въелся металл в нежные, девичьи запястья.

Потом ей еще нацепили кандалы на ноги. И спустили цепь. Идти стало неудобно, широкий шаг не сделаешь. Девушка побрела гусиным шагом, подталкиваемая штыком автомата.

Ее подсадили в черный, закрытый воронок. И приковали цепь к бронированной впадине к стальной стене. Закрепили... И повезли девчонку в тюрьму. Практически ничего девушке не было видно. Только узкая полоса забранная решеткой.

Теодоре, стало очень тоскливо. Она как птица в клетке, и везут ее в неволю. Грустно и тяжело. Да и страшно. Тюрьма. Решетки, заборы, злые собаки, полицейские, и что особенно пугает — злые сокамерницы. Но она Теодора сумеет постоять за себя. Девушка звякнула цепями. Как больно сжатым запястьям, немеют пальцы. Скрутили изверги, фашисты! Но разве можно так поступать?

Теодора дернулась, попробовала разорвать наручники, но взвыла от боли. Да это жестко. Хотя она и тренированная девушка.

Вот бы эту стерву Екатерину Моисеевну поймать и избить. Возможно даже ногами. И сломать ей ребра!

Теодора прошипела:

— Нет пощады, нет пощады врагу! Ради славы, ради славы, я ментов посеку!

Вот ее ввели в тюремный двор, следственного изолятора Бутырской тюрьмы.

Вывели в наручниках и ножных кандалах. Приклеенный каблук отвалился, и Теодора прихрамывала. Вот ей и лицо ударил запах тюрьмы и хлорки. Ввели в коридор. Девушка прихрамывала. Навстречу вели какого-то зека в татуировках. Тот испустил пошлую шутку. Теодора вздрогнула и постаралась унять страх. Ее вели в приемный покой. Сначала, все пошло по привычному: фамилия, имя, отчество. Какие вещи с собой?

Теодора была налегке. Но сопровождающий полицейский крикнул:

— Она особо опасная и нуждается в самом тщательном обыске.

Теодора еле слышно пробормотала:

— Нет! Не надо...

Ее отвели в особую комнату для досмотра с зеркалами. Женщина полицейский снова стала кричать:

— Платье!

Потом повысив голос:

— Лифчик!

— Трусы!

— Туфли!

Когда Теодора оказалась совершенно голой, другая, очень крупная и мужеподобная надзирательница схватила Теодору за волосы, поставила ее подбородком на впадину, деревянного квадрата.

Несколько женщин и какой-то профессор в очках стали осматривать девушки. Смотрели на ее тело через увеличительные приборы, фотографировали, переписывала приметы.

От этого Теодору бросало то в жар, то в холод. Потом ей приказали приседать.

Девушка легко присела раз десять. Снова ее поставили в деревянный квадрат. Женщина-горилла надавила на подбородок и полезла руками прямо в рот. Руку и нее были не совсем чистые, волосатые как обезьяны, и у Теодоры затошнило по настоящем.

Девушка вырвалась и заорала:

— Не смейте лезть в рот немытыми руками! Сначала оденьте перчатки, и лишь потом суйте.

Женщина-полицейский видимо главная тут, крикнула:

— Надень перчатки! И обыщи ее с головы до пят!

Надзирательница с трудом натянула на лапы, резину. Она была явно недовольно. После чего приступила к досмотру. Грубо растрепала Теодоре, волосы, едва не вырвав их с корнем. Потом начала давить на уши. Крутила их... Загляну в ноздри. Проревела: прокашляй.

И снова полезла в рот. Крутила язык и колупалась, давило на небе. В конце концов, девушку вырвало. Она облевала надзирательницу рвотой. Тут же не ней подскочили женщины с дубинками, и нанесли несколько ударов по спине и груди.

Старшая тюремщица крикнула на них:

— Прекратить избиение! А вы все же осторожнее. Мы не пытаем, а обыскиваем особо опасную преступницу.

Надзирательница-горилла вытерлась и продолжила досмотр. В рот больше не лезла, но грубо щупала груди. Очень грубо, стараясь причинить Теодоре, как можно больше боли. Девушка скрежетала зубами, но старалась не выдать муки.

Надзирательница-горилла с ухмылкой заметила:

— Какие сисечки! Ты, наверное, была проституткой в борделе!

Главная полицейская подтвердила:

— Да это шлюха! Любовница миллиардера. Она же и замочила!

Надзирательницы захохотали, и с рыкнули:

— Оно и видно краля!

Мужеподобная надзирательница надавила под мышками, погладила руки, посмотрела между пальцами. Потом стала крутить пупок. Но крепкий пресс Тореадоры мешал, как следует ухватиться горилле.

Тогда та надавила из-за всех сил. От боли девушка согнулась... Послышались смешки.

Но самое унизительное и жестоко было впереди. Когда мощная лапа впилась в самое чувствительное место. И делала это грубо. Боль была такая, что Тореадора оттолкнула на надзирательницу и сбила с ног еще двоих полицейских, проорав:

— Нет! Не за что!

На нее навалилось сразу семь крупных тренированных женщин-надзирательниц. Тореадора была физически сильной, но не обученной драться. Ее защелкнули сзади наручники и вывернули руки. Потом раздвинули ноги, закрепив в специальном станке. Тут было такое приспособление для самых сильных и агрессивных заключенных, не желающих подвергаться личному обыску.

Тореадора зависла в цепях, буквально распятая, за руки и ноги. И крупная женщина с лапами-лопатами безжалостно обследовала ее.

Залезала глубоко, очень грубо, специально стремилась причинить больше боли. Давила и тискала, так что даже выступила кровь. Личный обыск перешел в пытку.

А когда эта лапа сунулась в задний проход, то Тореадора от боли и невыносимого стыда потеряла сознание.

Женщина в белом халате сделала ей укол. А старшая полицейская прикрикнула:

— Ну, хватит для первого раза! А то привыкнет, и не будет пугаться. Давай осмотри ноги и переходим к другим процедурам.

Надзирательница-горилла грубо щупала ноги, и по очереди вывернула, из-за всех сил давя на босые пальчики. Ей хотелось максимально помучить Тореадору. Она пощекотала пятку девушке, и по конец достала из-за пояса дубинку, и со всего размаха огрела Тореадору по подошвам.

Старшая тюремщица крикнула:

— Я сказала, хватит! Она может одуматься! И теперь в другой зал.

Тореадору отвели в другое помещение. Там ее снова фотографировали под прожекторами. Только уже голую, со всех сторон. И сбоку, и с полубоку, и спереди и сзади и даже сняли ступни, а также сверху.

Измерили рост: старшая надзирательница заметила:

— Крупная дылда 184....

Потом взвесили... Потянула на 85 килограммов.

Надзирательница-горилла заметила:

— А по виду не скажешь, ни капли жира!

Измерили ее и плечи, и талию, и груди и бедра, все занося в банк компьютера.

Снова сняли отпечатки. И не только с тыльной стороны ладони, но и кулака, локтей, подошвы, голени, ушей, губ. И оттиснули даже голые груди. Так переписали ее...

Просветили рентгеном, проверяя, нет ли чего внутри. Не было ли у нее переломов, или шрамов. Тело у Тореадоры чистое, почти нет родинок, ни одного ожога или шрама.

Врач опросила девушку. Не болела ли чем, если ли аллергия, и так далее.

Тореадора была деревенской, здоровой девчонкой. Бегала в детстве босая, от морозов и до морозов и ни разу не подхватила даже насморка.

Врач осмотрел рот и удивленно заметил:

— Какие зубы, ни одного пятнышка!

Потом Тореадоре, измерили давление, и сняли кардиограмму. Показатели у нее идеальные.

Взяли у девушки кровь с пальца и вены. Проверили и мочу. Тореадора была в категории особо важных и опасных преступниц, и в двадцать первом веке ее, конечно же, на здоровье проверяют.

Самое неприятное, когда и в без того истерзанный задний проход сунули зонд. Тоже проверили кишечник, добавив страданий. Тореадора подумала, что может быть они, таким образом, хотят усилить ее пытку. А заодно проверить и то, что не нашли с помощью рентгена. Ведь верно рентген не все видит.

Далее девушку отвели к окулисту. Зрение у Тореадоры впрочем, как у орла, слух тоже великолепный.

Сделали ей и УЗИ некоторых частей тела. Данные показали в полном порядке.

Короче говоря, процедуры затянулись до полуночи и более. Под конец ей даже сделали энцефалограмму мозга.

И всюду водили голую, даже без трусиков.

Напоследок засняли, специальным прибором и радужную оболочку глаз. И отвели в специальную комнату.

Обмыли сначала холодной, потом горячей, а затем снова холодной струей воды. И подсушили гигантским феном, вместо полотенца.

Потом, в помещение для переодевания.

Главная надзирательница выдала ей серую тюремную робу, с уже готовым номерком и фамилией. Она смотрелась на Тореадоре просто ужасно, напоминая монашескую рясу.

Девушка была широкоплечей, и роба жала ей в плечах, но висела мешком на талии. Причем, надеть пришлось прямо на голое тело.

Тореадора возмутилась:

— Почему вы даете мне такое рванье!

Главная надзирательница холодно ответила:

— Ты особо опасная преступница и должна быть в робе! Тебя будут обыскивать каждый день, и держать в камере под постоянным видеонаблюдением. Так уже получилось девочка!

И сурово сдвинув брови, надзирательница добавила:

— Мы тебя еще и наголо обрить можем! Только жалко резать такие чудные, золотистые волосы! Так что потерпи... Может, быть условия заключения еще изменяться.

Тореадора шлепнула босой, изящной ножкой по бетону и заметила:

— Ночью уже холодно и зябко. Может, дадите мне хоть какую-то обувь. Я так босиком за последние годы немного отвыкла.

Надзирательница покачала головой:

— Та обувь, которую выдают особо опасным заключенным слишком грубая, и может, если ее долго носить испортить твои прекрасные как у принцессы ступни. Так что пока тепло, походишь босая! Ты ведь здоровая как лошадь.

Тореадора с улыбкой произнесла:

— Ну ладно босая, так босая. Я с апреля, по октябрь бегала в деревне босая даже в школу. Да и зимой часто носилась без валенок, закаляясь. Может, даже это лучше, чем ужасные, тюремные башмаки одевать.

Старшая надзирательница кивнула и подтвердила:

— Да у тебя очень эротичные и грациозные ноги...И фигура, такая что хочется ею любоваться... Такая как ты и на зоне будет жить как королева!

Тореадора кивнула, и улыбнувшись произнесла:

— Эх, на воле все-таки лучше!

Главная надзирательница спросила девчонку:

— Раз ты особо опасная, то в общую камеру тебе нельзя. Предпочитаешь одиночную или с напарницей?

Тореадора пожала плечами и ответила:

— Я сама не знаю... Хотя сейчас мне бы хотелось побыть одной!

Главная надзирательница усмехнулась, и ответила:

— Ну-да... В одиночке спокойнее. Знала бы ты, что такое попасть в общую камеру в Бутырке. Сейчас, правда, получше, но в девяностые годы, в камеру на двадцать пять человек запихивали больше сотни. Кошмар! А ты будешь сидеть одна... Пока нам не придет распоряжение что делать с тобой дальше.

. ГЛАВА ? 3.

Вдова миллиардера Екатерина Моисеева... Та еще стерва. Позвонила Анатолию Павловичу и сообщила:

— На брата этой шлюхи есть компромат. Можно повесить убийство!

Следователь по особо важным делам заметил:

— Ну, наркоту мы могли бы и так подбросить!

Екатерина жестко заявила:

— Банально! Я думаю, эту упрямицу легче будет сломать если срок будет грозить и ее брату! Высылаю данные по факсу!

Анатолий Павлович просматривал данные экспертизы трупа. В том числе и компьютерную графику. Удалось восстановить практически целиком прижизненный профиль и портрет убиенной девчонки. Экспертиза показала, что девушку долго и систематически избивали. Что к пяткам подносили огонь, предварительно смазав их маслом, а руки выкручивали на дыбе. Наносили девушке удары плеткой и раскаленной проволокой. А прикончили удушением, причем чем-то резиновым. Понятно, что едва ли такое по силам пацану. Но прокурор под давление всесильного брата Екатерины уже распорядился арестовать мальчишку.

Сашку взяли прямо на дому, не дав даже обуться. Наручники защелкнулись на руках подростка и мальчика повезли в участок. Пацан здорово испугался, когда к нему ввалились полицейские. Он завопил:

— Я ничего не делал! Не надо!

Мальчишку так прямо и повезли в наручниках, и босого в шортах и майке. В воронке приковав цепью к стене. Александру мерещились всякие страхи и страшные уголовники. Сквозь частую решетку было видно Москву, и улицы переполненные машинами.

Мальчишку привезли в тюремный двор. Вывели светловолосого мальчика из кабины. Подтолкнули прикладом. Босые ноги Сашки увязли в тюремной пыли дворика. Мальчик сильно испугался собак, которые могли вырвать клыками целые куски из голых ног. Но псов придержали полицейские. Так вот и вывели мальчишку, введя в холодный холл. На входе появилась женщина в перчатках. Она стала щупать Александра, проведя поверхностный допрос. Мальчику стало щекотно, и он улыбнулся.

Потом пацана отвели в тесный бокс и закрыли там. Неуютное место. Сверху светит яркая лампочка, а сесть некуда. Только стой себе, и шагу не сделаешь. Боевой мальчишка наклонил светлую голову, чтобы не так било в глаза и прислонился к стене. За что его арестовали? Неужели за связь с учительницей? Но ведь он несовершеннолетний, и наказать могут только взрослую даму. А так?

Сашка постарался сдержать слезы. И собраться с мужеством. Он должен выстоять и выдержать — показать себя мужчиной.

Мальчишку вызвали на допрос. Руки сковали сзади наручниками и повели. Поднялись второй этаж к следователю. Анатолий Павлович ожидал пацана.

Разлегся в кресле и с презрением посмотрел на мальчишку. Светловолосый, с желтизной волосами мальчик, стройный, видно мускулистый в одной майке на голое тело. Босой и в шортах выглядит совсем ребенком. Конечно, внешне смазливый Сашка совсем не похож на преступника. Но внешность как знал Крысин по собственному опыту, может быть весьма обманчива. Да пацан физически хорошо развит, и вполне мог сам или с дружками придушить взрослую женщину. А если не он, то лишний способ надавить на Тореадору.

Анатолий задал несколько дежурных вопросов: Имя, фамилия, отчество.

Сашка отвечал несколько вяло. Было видно, пацан нервничает и боится.

Потом Павлович перешел к вопросам о связи с учительницей. Сашка сразу же замялся. Стал что-то бурчать невнятное. Анатолий надавил на него.

Сашка испугано пролепетал:

— Ничего не знаю! Я только делал с нею уроки! И ничего между нами не было!

Анатолий жестко ухмыльнулся:

— Так она тебя соблазняла?

Сашка, рискуя оторвать себе шею, отрицательно замотал головой:

— Нет! Она только помогала делать домашние задание! Мы с ней не спали! Клянусь!

Мальчишка хоть и понимал что это грех, но как и все подростки рассуждал( врать во спасение можно!) и перекрестился.