| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Результаты скоротечной стычки лежали рядом на траве. Сетуньца, шедшего первым, застрелил егерь. Владелец "Сайги" получил две пули в грудь из "Тауруса" и долго кашлял кровью, умоляя о спасении. Увы, усилия Егора и Бича ни к чему не привели — бедняга отдал концы несколько минут назад. Третьему, лежащему ничком там, где он упал, Егор накрыл голову его же курткой: разрубленный затылок являл собой не слишком аппетитное зрелище. Белка старалась не смотреть в сторону убитого и даже отказывалась брать в руки свой трумбаш — егерю пришлось самому оттирать его от крови и вдевать в портупею.
— Ладно, отличилась... Он тебя не задел?
— Нет, только вот ... — белка протянула ему хвост, отрубленный у самого основания.
— Ещё чуть-чуть, и отхватил бы ломоть от твоей очаровательной попки... — ухмыльнулся Бич, рассматривая трофей. — Какой тогда от тебя прок? Даже но заднице не шлёпнешь...
— Дурак такой! — Яська выдернула повреждённый аксессуар из рук насмешника. — Вот возьму и уйду прямо сейчас...
— Ну-ну, не сердись, я тебя и с половинкой люблю... ой! Полегче, сумасшедшая, я ж пораненный!
Вконец рассвирепевшая белка подскочила к обидчику и замолотила по его груди маленькими острыми кулачками. Егерь, не ожидавший такого яростного нападения, выронил костыль и с хохотом повалился на траву.
— Повеселились? — Егор оттеснил жаждущую отмщения Яську и помог напарнику подняться. — Лучше думай, что с этой делать будем?
Четвёртый член разгромленного отряда — та самая, шедшая второй девица — пребывала в беспамятстве. Глаза закрыты, веки чуть заметно подрагивают, на лбу вздулась громадная сине-красная шишка. Егор сдвинул платок, прикрывавший её лицо, и остолбенел, узнав свою недавнюю знакомую.
— Тяжёлый сотряс — поставил диагноз егерь. Он вложил в губы Лины два маленьких, с половинку ногтя, бурых комочка и застучал горлышком фляги о стиснутые зубы. — Повезло дуре, что такая твердолобая: рогатка у Яськи мощная, могло и череп пробить. Ничего, часа через три-четыре очнётся, тогда и побеседуем. Заодно, и посговорчивее будет — пилюли у меня не простые, а с секретом..
Он повернулся к белке.
— Ясь, метнись до Шмуля, а? Если у него кто-нибудь сидит — пусть вышлет до нас. А то у меня что-то нога разболелась, Егор один с двумя калеками не справится. Да и трупы надо бы зарыть — не бросать же их на поживу всякому зверью...
Белка уже отошла от приступа гнева. Она сверкнула на обидчика зелёными глазищами, отвернулась и стала подтягивать ремешки своей амуниции.
— Ты, эта... — егерь старался говорить ласково, даже заискивающе. — Ты в округе больше никого не заметила? Седрик-то сбежал. Он, хоть и подстреленный, но если найдёт своих — может опять заявиться.
— Нет тут никого. — буркнула белка. — Одна лодка, пять человек. Были бы ещё — я бы заметила.
И, подхватив отрубленный хвост, нырнула в завесу ветвей.
— Она бы заметила, точно... — подтвердил егерь, провожая её взглядом. — У белок "чуйка" похлеще, чем у любого охотника, а их самих заметить невозможно. Тоже, между прочим, дар Леса: они по самым опасным местам шастают, и если бы не это — давным-давно сожрали бы всех до единой.
Егор припомнил утреннее Яськино появление.
— А вот Нгуен её заметил...
— Сравнил! Из-за чего, думаешь, он у себя во Вьетнаме поссорился с бандитами, да так, что пришлось прятаться в Токийском Болоте? Нгуен служил на границе с Лаосом — ловил в джунглях караваны с опиумом-сырцом. У него, Студент, такая чуйка выработалась — любая ищейка сдохнет от зависти.
Егор опустился на корточки возле тела золотолесца. Закатал рукав — так и есть, предплечье забинтовано.
— Дай-ка нож...
— Ты это там чего? — егерь вытянул шею, заглядывая через плечо напарника. — Вскрытие решил произвести?
— Так, показалось кое-что. Дай нож, говорю, мой-то ты подземнику отдал...
Он разрезал повязку и повернул руку вверх запястьем.
— Ошибочка вышла. Не тот.
— А кто должен быть?
Егор вытер лезвие о куртку убитого и протянул владельцу.
— Случилась одна история, за день до нашего выхода. Напал на меня в общаге какой-то тип, ну я его и пометил ножиком по внутренней стороне предплечья. Показалось, что это тот самый и есть, а теперь гляжу — нет, не он. Рана почти зажила — вон, даже швы сняли...
— А из-за чего напал?
— Да вздор, к делу не относится. Тем более, всё равно это другой.
— В Лесу раны заживают намного быстрее, чем за МКАД. Когда, говоришь, ты его подрезал?
— Восемнадцатого, кажется. В субботу.
— А сегодня двадцать пятое. Вполне могло и зарасти.
— Ну, не знаю... гляжу вот сейчас — вроде и не он. Ты лучше вот что скажи: что это за Шмуль, к которому ты Яську отправил?
— Ладно, твоя головная боль... — егерь засунул кукри в ножны. — Что до Шмуля — то это, Студент, занятная история. Тут, неподалёку, чуть не доходя до Живописной улицы, стоит шинок. Самый натуральный, без подделок — кошерная еда, водка-пейсаховка, всё, как полагается. Шинкаря зовут Шмуль. Почему он поставил своё заведение не возле железки, или на берегу, а в такой жопе мира — загадка. Однако, факт: шинок стоит именно там, и знает о нём далеко не всякий, а только люди опытные. Я как-то спросил, в чём тут цимес — и знаешь, что он мне выдал?
Егерь откинулся к стволу дерева и заговорил, копируя выговор неведомого шинкаря, явно позаимствованный из одесских анекдотов:
"Молодой человек, вы спрашиваете, что делает еврей в таком трефном месте? Так слушайте ушами, что я имею сказать. Знаете, почему евреи умные? Когда Создатель делал Свой Народ, он отбирал у них глупость. Так её же надо было куда-то потом поло?жить! Поэтому он отбирал глупость у девятисот девяноста девяти евреев и отдавал её всю, чохом, одному, тысячному. И это уже был такой глупый еврей, что Небо смеялось и плакало, глядя на него. Да что небо — Молдаванка и Брайтон-Бич отродясь не видели такого шлемазла, а это, скажу я вам, чего-нибудь, да стоит...
Так вот, молодой человек, я и есть тот самый, тысячный. Когда все евреи уезжали в Америку, благословенную страну — я остался. Когда все евреи уезжали в страну обетованную, в Израиль — я тоже остался. И когда пришёл Зелёный Прилив, и все, и евреи и гои, побежали прочь из города — я таки да, обратно остался! Зачем, спросите вы, такой молодой и умный? Ой-вэй, если бы Шмуль знал ответов на этот вопрос..."
Какое-то время Егор переваривал услышанное.
— Так я не понял — почему он поставил свой шинок именно там? Что из Москвы не уехал — это ясно, а про шинок-то что? Может, он жил неподалёку?
Егерь посмотрел на собеседника с плохо скрываемой жалостью.
— Вот доберёмся, и расспрашивай Шмуля, сколько влезет. А меня уволь, я столько не выпью.
VIII
Яська не подвела. Не прошло и полутора часов, как до них донеслись бодрые голоса, и на поляну вывалилась компания из семи человек.
Новоприбывшие мало напоминали тех, кого Егор встречал за время своего недолгого пребывания в Лесу. Скорее, они походили на участников виденных им в родном Новосибирске фестивалей исторической реконструкции периода Второй Мировой Войны. Причём таких, что собираясь на мероприятие, нацепили на себя первое, что подвернулось под руку. Ветхозаветное хб бу соседствовало с тельниками и "горками", пилотки, кирзачи и шинели — с цивильными кепками, берцами и кителями фельдграу. Оружие тоже являло собой сплошную эклектику: мосинки, помповые дробовики и кулацкие обрезы, за ремнями — рукояти ТТ и "кольтов". Предводитель, парень лет тридцати в кожаном реглане и фуражке с красной эмалевой звёздочкой на малиновом околыше, щеголял "маузером" в деревянной коробке.
— Вот вам здрастье! — Бич не сдержал удивлённого возгласа. — Ты, что ли, Чекист? Неужто партизаны заинтересовались Щукинской Чересполосицей?
— Сдалась она мне... — владелец "маузера" сплюнул под ноги — Собрались, понимаешь, с хабаром на Речвокзал, да пути зависли в Серебряном Бору. Ну, Сержант под филёвскую самогонку и раскроил рожу одному палеонтологу. Из-за девки поцапались — там их много, новенькие, из Замкадья.
— Так вас попёрли из Серебряного Бора? — восхитился егерь. — Ну, вы, блин, даёте...
— В натуре, попёрли. — уныло кивнул Чекист — Сказали: "чтобы три месяца духу вашего здесь не было!"
— Ты мне мозги не парь, а? Чтоб из-за банального мордобоя на такой срок выставили с Поляны? Колись, что вы на самом деле учинили?
— Ну... Сержант университетскому не просто так рожу раскроил — он её финкой раскроил. Так тот умник сам виноват: дал бойцу по башке бутылкой, ну, он, в натуре, не стерпел...
И в подтверждение своих слов указал на "бойца" с головой в окровавленных бинтах.
— Ну, если бутылкой, тогда конечно... — согласился Бич. — А к Шмулю-то вас как занесло? Вроде, раньше вы в шинке не появлялись?
— Так я ж говорю — выставили нас с Поляны, а душа ещё просит. Мы ж только сели квасить, когда этот кипиш поднялся... Вот и вспомнили про Шмуля. А что? Шинок недалеко, догонимся, а там и на Речвокзал можно...
— Всё с вами ясно... — хмыкнул егерь. — Догоняетесь, значит? Только учти, Чекист, и бойцам своим вложи в мозг: шинок не Поляна, набарагозите — пеняйте на себя.
— Да мы что, мы ничего! — засуетился "партизан". — Мы ж всё понимаем. Вон, Шмуль как сказал — "сгонять тут надо, Бичу подмогнуть" — так мы сразу ноги в руки. Мы тебя конкретно уважаем, кого хошь спроси!
— Ладно, ладно... — отмахнулся егерь, и Чекист с готовностью умолк. — У нас, как видишь, двое раненых. Сгоношите пару носилок, только поскорее: того гляди стемнеет, пока доберёмся до шинка...
— Лады! — обрадовался Чекист. — Не сомневайся, начальник всё делаем, в лучшем виде. А ну, бойцы, скидава?й шинели!
— Этот бродячий цирк... — негромко объяснял Бич, наблюдая за воцарившейся на полянке суетой — и есть знаменитые на весь Лес "партизаны". Они появились недавно, пару лет назад, но уже успели прославиться. Их старший, Чекист, прежде чем попасть в Лес, увлекался военной атрибутикой, даже ходил в чёрных копателях. Вот и здесь занялся привычным делом: мародёрят помаленьку, тащат, что плохо лежит — одно слово, барахольщики. А "партизанами" их прозвали после того, как он забрался на Мосфильм и вырядил свою ораву в тряпьё из тамошней костюмерной. Там, кстати, и стволами разжились, оружейка у киношников богатая... Так-то они ребята ничего, безвредные, только с головой не шибко дружат. В Лесу над ними посмеиваются, но беззлобно — уж очень часто попадают во всякие дурацкие истории.
— Готово, гражданин начальник! — Танкист бежал к ним рысцой, на ходу придерживая рукой коробку "маузера". Егору на миг показалось, что он вытянется по стойке смирно и вскинет ладонь к козырьку фуражки.
— Трупы мы прикопали, вон там, под сосной, и затёс сделали — чтобы найти, если что. Тут вот какое дело...
"Партизан" замялся.
— Ребята интересуются: вам ихнее оружие нужно?
Егерь понимающе ухмыльнулся.
— Раз интересуются — пусть забирают, дарю.
— Не, ну законный трофей, вы только скажите...
— Нам этот хлам ни к чему. И, кстати, не советую брать оружие сетуньцев. Увидят — огребёте неприятностей.
Чекист почесал затылок.
— И то верно... Бойцы, кто сетуньские железяки прибрал — побросали, бегом!
"Партизаны" откликнулись на команду недоумённым ропотом.
— Ты чё, командир!? — возмутился широкоплечий парень в тельнике под замызганным комбинезоном механика-водителя. — Мечи на Речвокзале толкнём, тамошние лохи экзотику гребут, только в путь! И арбалеты годние, фермеры в Филях, с руками оторвут.
Чекист одарил бунтаря тяжёлым взглядом.
— Они-то оторвут. А потом сетуньцы тебе причиндалы оторвут, и нам заодно. Думаешь, когда они филёвских спросят: "Откуда у вас наши арбалеты?" — те станут нас покрывать?
— Ну, так мы объясним...
— На Арене объяснять будешь, придурок, когда тебя туда загонят вместе с ракопауком! Брось, говорю, пока в рыло не схлопотал!
IX
Владелец заведения не слишком походил на классического местечкового еврея в лапсердаке и с пейсами, чей образ Егор уже успел нарисовать в своём воображении. Высокий, худой, нескладный, в джинсах и вязаной безрукавке, с крючковатым носом и крошечной кипой в курчавых волосах, Шмуль напоминал интеллигента, решившего между делом приобщиться к образу жизни предков. Гостей он встретил, как полагается истинному сыну избранного народа — горестными вздохами и жалобами на общую неустроенность бытия. О деле, впрочем, не забывал. Лину, всё ещё остающуюся в тяжком беспамятстве, унесли в сопровождении охающей и хватающейся за виски мадам Шмуль. Партизанам, ввалившимся в шинок вместе с носилками и сразу заполнившими своей шумной компанией всё помещение, было предложено вести себя скромнее. Спорить они не стали: составили винтовки в угол и устроились в закутке, за сдвинутыми столами, где их дожидалась премия за выполненное поручение, две литровые бутыли с мутной жидкостью. "Ой-вэй, — причитал Шмуль, выставляя на стол чугунную, размером с крышку канализационного люка, сковороду со шкворчащими на ней кругами домашней колбасы — таким босякам что хорошая кошерная закуска, что суп кандей из конских мандей — всё сожрут под самогонку..."
Бич, несмотря на уговоры шинкаря — "я вам лучшую комнату выделю, как самым дорогим гостям — отдохнёте, умоетесь, а там и ужинать подам..." — отказался покидать общий зал. Велел отнести в комнату их с Егором вещи, а сам, охая от боли в раненом бедре, подставил голову под струйку горячей воды, которую хозяйская дочка, семнадцатилетнее очаровательное создание с чёрными, как греческие маслины, глазами, лила из кувшина в подставленный таз.
Партизаны пытались отпускать по её адресу скабрёзности, но Шмуль неожиданно резко осадил шутников. Те не обиделись — было заметно, что они относятся к шинкарю с немалым пиететом. А когда Сержант взгромоздил ноги в грязных прохорях на лавку, Чекист так на него цыкнул, что нарушителя сдуло к двери, где он, бурча под нос что-то матерное, долго вытирал подошвы о верёвочный половик.
Кроме партизан, в шинке было всего двое посетителей. Один, по виду челнок, крепко спал возле камина, привалившись к громоздкому, плетёному из лыка коробу. Второй, седоватый, коренастый и круглолицый, устроился в дальнем углу — двустволка и короткая, с широким, слегка изогнутым лезвием, рогатина выдавали в нём коллегу Бича. Увидав егеря на носилках, он разогнал консилиум в лице Егора, хозяйской дочки и самого Шмуля, извлёк из ранца набор пузырьков, испускавших при откупоривании резкие травяные ароматы, и приготовил компресс, поочерёдно смачивая их содержимым сложенный в несколько раз кусок марли. Срезал набухшую кровью повязку, наклонился к ране и задумчиво поцокал языком.
— Что, дядь Вова, скверно? — встревожено спросил Бич. — Вроде, кость цела, крупные сосуды не задеты...
— Да вижу я, вижу... — кивнул егерь. — Кто это тебя так, а? Края раны мне что-то не нравятся, боюсь, как бы, не воспалилось.
— Что-то уж больно быстро... — Бич вытянул шею, пытаясь разглядеть рану. — Я и присыпал, чем полагается, с чего воспаляться-то?
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
