Своевольный характер Хюльды не способствовал военной карьере, к ней и капральское звание, присвоенное сразу по окончании академии, как-то не прирастало. Да и не водят маги армий, они по натуре одиночки. Максимум — "Большая звезда" на дюжину магуйских морд, но в этом случае уже нужно два координатора и один "запасной" для подстраховки, если кого-то вырубит во время ритуала. Все четыре года по окончании Академии Хюльда проторчала в лабораториях и на полигонах, где командовала одним "вечным подмастерьем" и одним не раз чиненым железным големом.
Сурхвал за эти шестнадцать лет успел дослужиться до капитана (что для столицы весьма серьезно) и быть разжалованным за какую-то драку аж до сержанта (дело ясное, что дело темное, тем более что среди пострадавших оказался сынок высокопоставленного чиновника). Но для восточной границы Сурхвал — никто и звать никак, да еще местных порядков не знает. С Великой Степи, гонора много... поэтому Хюльда так и не собралась за него замуж. А он звал. Только для степняка жена — все одно что скаковой ящер, еще неизвестно, что дороже, а Хюльде оно надо? — отож... Вот и решила попугать, показать, что за дрянь в "черный буфер" с брошенных земель забегает. Ага, прямо по анекдоту. " — Василий Иванович, это попугай. Василий Иванович отрывает попугаю голову и говорит: — А че его пугать-то!" Но, однако, не монстры убили Сурхвала. Его и НАСТОЯЩУЮ Хюльду. А теперь ищут меня, поскольку не нашли Хюльдиного тела.
И мне с этими хмырями надо разобраться раньше, чем они разберутся со мной. Самым радикальным способом. А лучше всего это может получиться именно в "черном буфере", где я, имея знания и опыт настоящей Хюльды, окажусь в положении аборигена, а они — неопытных пришлецов. Но до него еще, судя по всему, пилить и пилить, вон, память подсказывает — пять дней на хваре (скаковом ящере), а пешком — так и втрое-впятеро дольше, это если дорогу не развезло и не завалило, и неизвестно вообще, отпустят ли меня эти лесовички — вон, в клетку засунули...
Отпустили! Повыше подняли и отпустили... Не дожидаясь, пока я окончательно приду в себя, открыли клетку-плетенку, вытащили меня наружу цапучими лапками, схватили под микитки, дотащили волоком до края леса, и отвесили пендаль... уж пнули, так пнули — летела ласточкой, метров пять, затормозила руками и коленками о сырую землю заливного луга и упругие кочки жесткой травы. Ладони порезала — сразу в себя пришла. Маленькая боль хорошо отрезвляет. Еще бы водички хлебнуть, а то прям не рот, а кошачий лоток — сухость, горечь и воняет. Осматриваюсь, поднимаюсь, еще раз гляжу по сторонам — воды не видно, вокруг разнотравье по пояс и ни следа ручьев. Хотя должны быть, запах воды чувствуется, она где-то рядом. Неужели придется грязь раскапывать и из ямки отстойную муть хлебать? И через что цедить, если... да, если никаких носовых платков в карманах не водится. Не через портянку же. Ин ладно, надо бы осмотреть шмот, доставшийся мне в комплекте с телом и памятью от прежней Хюльды. А то какое-то супероружие сразу не нашла и чуть не порадовала убийц нелепой гибелью.
Что там у нас на перевязи и в кобуре? Пусть нестандартная, но это действительно кобура, и лежит в ней... и торчит из нее забавная штука вроде игрушечного пистолетика из зачерненного металла. Игрушечного по форме, а не по размерам, размеры-то как раз под мою руку, а вот форма как у пластмассовых разноцветных игрушек с мигающими лампочками и скрежещущим шумовым оформлением. Дуло без дырки, сходящееся на конус и с крошечным камушком на острие, вроде, прозрачным и темно-красным, но точно не определишь, он полностью заглублен. Ни затвора, ни курка, рукоять рудиментирована до толстой пластинки с рунической вязью... ага, что-то проясняется. Это, судя по тому, что выдает мне Хюльдина память, местный аналог огнестрела, только магический: управление мысленное, контакт узора на рукояти с ладонью стрелка достаточен для управления, заряжается... заряжается от разлитой в пространстве энергии или заменой энергетического кристалла, которого хватает на десяток-полтора выстрелов. Где-то он внутри, потому что рубинчик на конце ствола — вершина дульного концентратора. Энергокристалл заряжается медленно, от трех суток в хорошем месте до полугода там, где "совсем голяк", а заменой... нужно пять секунд на то, чтобы откинуть крышечку, вытряхнуть использованный, вставить свежий кристалл, защелкнуть крышечку... и три декады, чтобы на него заработать, если ты охранник в ювелирной лавке или частнопрактикующий маг "мирного" профиля (это в сером буфере, в метрополии владение таким оружием всеми, не имеющими отношения к армии, запрещено). Дешевле периодически заряжать (заряжающий концентратор стоит уже полугодового жалования вышеупомянутого охранника) и носить с собой пару-тройку (а больше — лучше) полных кристалликов на замену.
Где они там у меня? Чужая память подсказывает местонахождение коробочки, неожиданно тяжелой, и предупреждает, что заряженные можно брать "только перчаткой". Ага, вот и перчатка: ладонь голая, а тыльная сторона и пальцы прикрыты, выделка странная: кожа упругая, как резина, и со слабым металлическим блеском, но память упорно обзывает ее кожей. Надела, удобно. Застегивается пряжкой на запястье. Куда бы стрельнуть? Прижимаю ладонь к узору, удерживаю за колечко пальцем, направляю в небо... ага, вон жук какой-то летит, не так уж быстро, но во все стороны шарахается, как пьяный, никак на мушку не поймаю, тем более что и мушки у магуйского пистолетика нет. Пальнула с упреждением на предполагаемое вихляние, то есть скомандовала мысленным импульсом "пли!". А жук вильнул в противоположную сторону. Красная, не особенно яркая искра сорвалась с рубина, вильнула вслед за жуком, и с треском спалила его в ослепительно-белой вспышке.
Здорово! Самонаводящиеся пули, мечта мазилы, и еще можно из-за угла стрелять. Но цель все равно видеть нужно... ничего, смастерю что-то вроде перископа, только бы к людям выйти, и, желательно, не к тем, что за мной охотились. Даже вспомнилось, как этого монстрика местной военной промышленности называют: махаг. И его более крупного собрата: канхаг, "огненный разрушитель". Какие еще цацки на мне поразвешены-порассованы? Кинжал в ножнах. Махонький такой ножичек, сантиметров сорок, в кармане не спрячешь, почти прямой, полуторной заточки, и, судя по узору металла, из сварного булата — ну, прям то, что надо молодой женщине для минимальной самозащиты, с условием, что она умеет им махать. То тело, что осталось на Земле, не умело — стало быть, придется полагаться только на рефлексы этого, вовремя отключая соображалку. Что еще?
Мешок типа сидора со зверски затянутой горловиной; когда меня фэйри вышвырнули, с поясницы на шею съехал, только тогда его и заметила. Все-таки чужое тело, не приноровилась как следует, ощущения как сквозь одеяло. Развязываю, помогая пальцам зубами. В мешке горсть пузырьков с порошками и жидкостями, моток мягкой тряпки — вроде аптечки, только россыпью. Да уж, чувствуется орочья аккуратность... Потом разберусь, что от чего. Грифель в металлическом держателе, с колпачком — видимо, аналог карандаша. Еще такой же держатель с белым грифелем. Картонная коробочка с плотными желтовато-серыми листками. Бумага? Ну, я прям капитан Очевидность. Пустая фляжка. Еще одна металлическая коробочка, шире и площе той, где хранится боеприпас, внутри обклеенная замшей. В ней плоский кристалл с неровными краями. Как подсказывает чужая память, нечто для хранения информации, но для считывания необходимо приспособление. Нда... негусто. Ни воды, ни еды, ни коньяка, ни спирта. Пойду воду поищу, а то без еды можно прожить не одну неделю, а вот без воды, да по жаре — скоро загнешься. Что еще хуже — ни веревки, ни спичек, ни огнива не обнаружено. Левитировать, она, что ли, умела? Без этого пока проживу, но если не вспомню, как разжигать костер магией — будет мне веселая ночь. Аж передернуло...
Пихаю баночки-коробочки назад, в сидор, пистолет в кобуру, ножик в ножны. Осматриваюсь. Позади лес, на три другие стороны — необозримые дали, и где тут речка, где ручей — искать замотаешься. Может, проще будет причувствоваться? Только бы луга не оказались такими же одушевленными, как вон тот заповедник фей. Аккуратно приоткрываю границы себя, готовая, если что не так, быстро захлопнуться, но ничего, никто не ломится, спокойно, рассеянная повсюду вокруг жизнь мелка, ее сознания слабы. Распахиваюсь и сливаюсь с лугом, ощущаю его как собственное тело. Ищу движение определенного сорта — протяженное, свежее и с постоянной траекторией-руслом. Ага, вот. Вытекает, правда, из леса, может оказаться с отходами жизнедеятельности тамошних гуманоидов, с них станется, шкодный народец... да и не сильно широкий ручей, не артерия, даже не вена — так, подкожный сосудик, а ощущается он на левой руке, с тыльной стороны ладони. Что ж, туда и пойду, только назад в тушку втянуться надо и границы восстановить. Вот же он, в десятке шагов от меня был. Узенький, в полторы пяди, укрытый склоненными травами, течет, лепечет тихо, как увлеченный своей, только ему ведомой игрой ребенок. Вода прозрачная, пахнет водой и ничем больше, вот и попробую. Еще не дошла до той кондиции, чтоб из лужи хлебать. Вкусная водичка, сладковатая даже, или это мне в пересохшую глотку так пошло? Ладонями много не зачерпнешь, ложусь на живот и пью, как животное, прямо с поверхности, отплевываясь в стороны от травяного мусора.
Напившись, скидываю мешок, снимаю кобуру и кладу перед собой, расстегиваю и стягиваю куртку, под ней обнаруживается свитер без воротника грубой вязки, стаскиваю его, под ним — мокрая от пота нижняя рубашка. Ага, вот ее и оставим, а, чтоб не продуло, пока сохнуть будет, куртку накину. Кобуру надеваю прямо на белье, все равно куртку скоро опять сниму. Что там на ногах? Грубые башмаки, окованные железом по мысам и каблукам, тяжелые, как гриндера. Ногами она, что ли, дралась? Иначе не понятно, зачем. Портянки из серой рыхлой ткани, намотаны поверх штанов почти до колена. Это хорошо. Сейчас ботинки сброшу да ножки освежу, перемотаю тряпки снизу наверх. О... это счастье... Пальцами пошевелить... Жизнь во! Странные, конечно, тряпки, слишком узкие и длинные, но чужая память на что? Руки сами намотают. Кстати, о теле. Не мешает посмотреть, что мне там А.М. подсунул. Чуть не клялся, что лучше не придумаешь, только он — тоже мастер художественного слова, почище меня, и надобно проверять. Штаны, правда, снимать не стала, и штанины закатать сложно — они вроде галифе, хотя сверху не такие широкие, но ниже колена резко заужены, почти в облыпку. Расстегнула крючок на поясе, посмотрела на живот. Ну, ничего, нормальный животик, подтянутый, без лишних отложений. Нижняя рубашка широкая, задирается элементарно. Груди в наличии, маленькие, и форма не ахти, ну и фиг с ними, мешаться не будут. Талия тоже как-то не особо отыскивается, фигура типа "тощая сосиска", но переживу, была бы здоровой и сильной. Прощупала тушку, насколько смогла, вроде, ничего не болит, не ноет, а что-то пальпацией определять — так я не врач. Туда-сюда наклонилась, попрыгала — ну, навскидку, все в поряде, остальное разгляжу, когда доберусь до большого зеркала. Должна же я к людям выйти, или как? Вот и пошли! Только фляжку наполню и на пояс прицеплю.
Свитер на мешок сверху увязала, лямку на одно плечо кинула, все равно почти пустой, легкий. Пошла вниз по ручью — авось, приведет к реке, а река должна вывести к людям. На равнине люди завсегда сперва у рек селятся, а уж потом остальные места обживают. Иду, солнце вовсю жарит — это сколько ж времени с заброса прошло, сутки или больше? И желудок от воды встрепенулся, начал права качать. Ниче, милай, потерпишь, радуйся, что жив. Птички в траве чивкают, кузнечики и цикады трещат, а, может, тоже птицы, есть же и у нас такая пернатая мелочь, теньковка-сверчок называется, пение от кузнечика не отличишь. Легкий ветерок обдувает, жару развеивает, травой шелестит, ритмично так, что начинаешь подстраивать под него шаги. Два шага — шелест, три шага — еще один порыв, потом снова два... Второй ритм — скрип кузнечиков, он рваный, то с одной стороны заведется, то с другой. Третий уровень — птицы, тут вообще кто во что горазд. Но в общую тональность гармонично вписываются. И я, инстинктивно, начинаю встраиваться в эти ритмы, будто всегда так шла, спокон веков, и столько же идти буду, и ночь не наступит никогда.
"А вокруг безумно ярко светит солнце,
И раскинулась лугами без начала и конца,
Та земля, куда уходит, чтоб вернуться
Утром чистая роса"
А ведь там поется... про "тот свет". Куда уходит высохшая роса, а? Вот именно. Ломаю ритм, отвлекаюсь от стрекочущих-щебечущих-шелестящих звуков. Экая тут среда... не то, чтобы агрессивная, а навязчивая. Втягивает в себя, встраивает, растворяет. И ощущения, особенно с поправкой на "тело с чужого плеча", слишком яркие и сочные, не как на старушке Земле. Такие были только в детстве ... ключевое слово — "в детстве". Мое детство продолжалось до трех лет, потом родители забрали меня от бабушки, и начались дурные игрища с постоянно меняющимися правилами. Впрочем, сейчас не об этом речь, а о том, что в раннем детстве нам все телесные ощущения внове, мы еще к ним не притерпелись, не обмялись под них. Именно поэтому так хорошо подмечаем не видимое взрослыми. То есть, сейчас нужно не столько встраиваться, это все равно что обтерхаться, заново повзрослеть, сколько подмечать то, что... ну, что невпихуемо в логику вещей даже здешнего мира. Потому что, чую, мне это очень скоро понадобится. Да, и не забывать о хмырях, что за мной охотятся. Если, конечно, жить хочу.
Ритм луга отпускает меня, я осматриваюсь, стараясь не цепляться взглядом за волны травяного моря, и замечаю, что ветер-то холодный, и тянет теперь понизу, причем, со стороны понижения рельефа. Значит, река или, возможно, болотце совсем близко. Если болотце — обойду, из него может вытекать речка. По пологому склону разгоняюсь, почти бегу.
Речка! Свежесть! Кусты густые! Да-да, вожделенные кустики, а то "бежала собачка по пустыне, вздыхала: если не попадется столбика, я умру". В прозрачной воде рыбешка играет, хватает мошку с поверхности. Э-эх, жаль, нет ни лески, ни крючка, а то б наловила. Впрочем, если припрет, пущу подол рубахи на сачок, нагребу мелочи. Какая-никакая, а жратва. Руками ловить не умею, не индеец. Можно бы попытаться птичку подстрелить, но что-то мне говорит об убойной силе "пуль", автоматически подстраивающейся под размеры цели, а жук-то испарился полностью. Что вместо птички получится? Обугленная тушка или сразу горстка пепла? "И лучше не рисковать лишний раз, применяя магию", — предостерегает чужая память. Ну, нет — так нет, не очень-то и хотелось. Не зря же путешествовали воздушной лодкой, у нас сказали бы — "на воздушном шаре".
А кто это такой наглый на меня из-под коряги пялится? Сом? Но у рыб носы заподлицо с мордой сработаны, а у этой чуды сопатка торчит корявым крюком, и ко рту загибается. Тихонько достаю махаг, поудобнее устраиваю в ладони, сажусь на корточки у воды, гляжу в сторону чуды, и вдумываю ей, без слов: "Чего тебе, чудо водяное, от меня нужно? Если пожрать — обломаешься: одно лишнее движение, даже не твое, а просто в воде — я стреляю". Чудо нервно сглатывает, отвисшее горло дергается, как у ящерицы. "Да-ааа... — протягивает ко мне свою мысль. — Шлялись тут такие... дочку поймали, убили, а я — ничего не смог сделать... (шлепок ластой по воде, и я поднимаю руку с махагом) эй, пукалку убери! Если меня подстрелишь — не убьешь, но я тебе ничего не скажу" Я не только смотрю, а уже отработанным приемом причувствуюсь к реке, надеясь, что она не будет агрессивнее луга. Нет, сознания внутри нее бродят, есть даже несколько сравнимых с человеческими, но у самой реки ничего похожего на лесной сверхразум не имеется. Или она просто прячет его? "Ну, так что хотел сказать? Говори или уходи. Я в свою сторону, ты в свою". Чудо опять сглатывает и продолжает: "Дочку жгли огнем. Спрашивали про тебя, а она не знала. Два человека. Один альв. Кто еще один — не понял. Тебя ищут, убить хотят. Убей их сам". Поправляю водяного: "Не сам, а сама. Ты этого от меня хочешь?" Чудо ворочается под корягой: "Да". Я потихоньку растворяю границы сознания и сливаюсь с рекой, аккуратно подбираясь ощущениями к водяному. "Эй, ты чего? Кыш, не балуй! Ой, щекотно!" Ухмыляюсь: "Да я как-то еще и не начинала". И притом чувствую, что моя мысль приобретает реверберацию, словно за мной ее повторяют множество голосов. "Ты сильнее их! Ты сможешь..." "Надеюсь, — отвечаю я. — Но обещать ничего не могу. Куда они пошли?" "Вниз по течению". Вытягиваю сознание из реки, отсоединяюсь, втекаю назад в свою тушку. "Рыбкой угостил бы, хозяин! Свежей, съедобной. А то натощак какая драка?" "Так ты их убьешь?" — радуется, губошлеп осклизлый... "А это как получится, — отвечаю. — Обстоятельства не всегда в нашу пользу, но просто бегать от них и ничего не предпринимать — совсем дохлый номер" "О, тогда подожди, я сейчас!" — губошлеп скрывается под водой и через минуту рядом со мной в воздух взвивается рыбина длиной где-то в локоть и шлепается на берег. Выхватываю кинжал и пригвождаю рыбку-переростка к земле. Вовремя — она дергается так, что руками я бы не удержала. Привычным — не своим, доставшимся от прежней Хюльды — движением прижимаю щепоть к рыбьей башке подальше от пасти и "прерываю нить жизни". Просто и красиво. Вот так бы свиней забивать, а то фига с два через толстый слой сала определишь, где у нее нити.