Сгоревшие сказки

Интерлюдия I

В глубине души она знала, что этот день обязательно настанет.Иногда стоило лишь повнимательнее присмотреться к вещам. Замершая в воздухе рука. Виноватый взгляд. Рассеянность, которая не имела ничего общего с усталостью. По крайней мере, с той, от которой страдали они все.Вера Шапочкова, командир Песочного отряда быстрого реагирования, подняла руки и потянулась. Пальцы задели рамку для фотографий, которые она из ностальгических соображений притащила с собой. По снимкам можно было с лёгкостью проследить за её маленькой, ничем не примечательной жизнью. Вот она сидит на маленьком детском стульчике, обнимая плюшевого Колобка. Вот держит букет цветов, который больше неё самой. Вот смущённо улыбается, глядя себе под ноги — это был её выпускной, она тогда впервые надела туфли на таких высоченных каблуках. А вот она в Сторожевой Башне, в окружении самых странных людей из всех, которых она когда-либо встречала.На выпускном главной её проблемой были каблуки. Вряд ли она догадывалась, что через год она будет иметь дело с настоящими проблемами, и вдоволь насмеётся над старыми. Каблуки. Ха, подумаешь. По сравнению с её приключениями за любой из Дверей это было сущим пустяком.Вера облокотилась на каретку дивана и сняла со стены накренившуюся фотографию. До чего же смешные. Самая широкая улыбка, конечно, у Гэйслин. Широкоплечая, высокая, с необъяснимой любовью к хвостикам и самой развитой интуицией. Пожалуй, действительно похожа на отца, в отличие от своего худого и черноволосого братца. И почему босс вдруг разрешил ей заняться оперативной работой? Он лучше всех знал, что это не шутки, но, тем не менее, сам предложил Гэйс стать Разведчицей. Впрочем... если бы не Гэйслин, сотрудники Песочного отряда вряд ли бы были так дружны. Особенно теперь, когда...В дальнем углу комнаты, там, где клубились сумерки, что-то пошевелилось. Девушка скосила глаза и сощурилась, и темнота тут же успокоилась. И правильно, нечего её отвлекать.Лампочки в люстре, которые давным-давно перегорели, мигнули синим газовым светом. Вера неодобрительно поцокала языком. Так дела не делаются.Рамочка для фотографий потемнела, словно её погрузили в естество ночи, но Вера этого не заметила. Она разглядывала правую сторону снимка, на котором расположилась Ягвида. Ни на миг не расстающаяся со своей ступой, в крылатом шлеме, лихо сдвинутом набекрень, с яркой бутылкой в руках. Самый ненадёжный — и, одновременно с этим, правдивый — Информатор Башни. Лёгкая на подъём, несмотря на ногу. Сохранившая боевой запал с тех времён, когда она управляла движением солнца и вела за собой народы.Дикий скрежет прорезал тишину — словно чьи-то кинжалообразные когти полоснули по бетонной стене. Вера в раздражении махнула рукой.Ключник и Разведчик, высокий и низкий, разные, как лёд и пламя, смотрели на своего командира прямо с фотографии. Бен Бенну, сменивший свои клетчатые рубашки на тёмные майки, потому что так удобнее расправлять огненные крылья. Кай, чьи волосы выбелил холод чертогов Снежной королевы. Лёд и пламя в данном случае — ничуть не метафора.Вере показалось, что что-то влажное и холодное коснулось её щеки. Она не глядя ударила кулаком в воздух. Неприятное ощущение тут же исчезло.Вот она сама, Командир Песочного отряда. Окружённая своими подчинёнными. Своими друзьями. Своей семьёй. Вместе они ходили за Двери, вместе противостояли проблемам и вместе выходили сухими из воды. Вместе спасали целые миры.Кто-то, кажется, положил руку ей на плечо, там, на фотографии, но разглядеть, кто это, никак не удавалось. Кто-то тёмный. Кто-то... злой?Свет снова мигнул. Кто-то действительно положил руку на плечо Шапочковой, и она уронила начавшую обугливаться рамку.С люстры посыпались искры.Кто-то звал её. Кто-то тряс её за плечи. Кто-то почти делал ей больно.Задрожали стены.Синий свет сменился ярко-жёлтым, почти солнечным.Что-то затрещало в тёмном углу."Вера, нужно уходить!"Она забралась на диван с ногами."Вера, пожалуйста, нужно уходить! Сейчас же!"Она втянула голову в плечи и затрясла головой. Кажется, она что-то забормотала в ответ, но не могла разобрать собственных слов."Вера!"Тьма выпрыгнула из угла и заполнила собой всю комнату. Свет замигал, рассыпая вокруг синие искры. Вера чувствовала жар, и чужой крик наполнял её голову. Хватит. Хватит. Так же нельзя.Она закричала сама, но не услышала собственного голоса...Когда Командир Песочного отряда открыла глаза, она знала, что её разведчики ушли. Она знала, что всё пойдёт неправильно, и что всё обратится в прах. Иногда нужно просто внимательнее присматриваться к вещам.И она потянулась, задела пальцами фотографию... и принялась её рассматривать.Сумерки из тёмного угла забрали пепел, оставшийся от чужого голоса, себе.Грей распахнул глаза и застонал. Губы и язык нестерпимо жгло, и он свесился с края кушетки и сплюнул. Что-то отвратительное и зелёное резво поползло к выходу, но на него тут же наступили. Кто-то громко выругался.Тело словно вовсе ему не принадлежало. Грей попробовал подняться, но голова сама по себе откинулась назад, и от удара перед глазами поплыли алые круги. Алые, как кровь на руках внучки Эбенгратт. Он прикрыл глаза и задышал через нос. Помнил, что так будет легче прийти в себя. Горло болело, словно он несколько часов подряд орал или выл ну луну. Вот повыть бы ему точно не помешало.— Ты как, приятель? — тёплая ладонь опустилась на пальцы, и Грей инстинктивно её схватил. — Эй, полегче.Грей ослабил хватку, но не отпустил. Алые круги не желали исчезать даже в темноте. Неважно, закрыты у него глаза, или открыты, всей правды он всё равно не разглядит.Правду умеет видеть Вера.Вера... которая спит и видит сны. Которая заблудилась в собственных мыслях. Его Вера.Он попытался заговорить, облизал пересохшие губы, и его снова скрутило. Чёрт бы побрал эту дрянь. Чёрт бы её побрал.Ему помогли-таки сесть. Тёплые руки, полный надежды голос.Гэйслин, конечно, кто же ещё.За стакан с водой Грей схватился обеими руками. Пальцы ещё чуть-чуть подрагивали, но теперь двигаться было куда легче. Организм поприветствовал воду, как праздник. Маленький местный фестиваль. С музыкой и плясками.Гэйслин не спрашивала, удалось ли ему на этот раз, и Грей был ей за это очень благодарен. И так понятно, что не удалось. Как и пару дней назад. Как и каждый раз.Входить в чужие сны было трудно, но ещё труднее было из них возвращаться. А разговоры со спящим превращались в пытку. Иногда ему казалось, что Вера слышит его, но не понимает ни слова. Иногда он верил, что она слышит рёв дикого зверя. Последнее было достаточно правдоподобно, ведь Грей и был зверем. Прислужником старой ведьмы в красном плаще. Нарушителем договора.Что, если он никогда не убедит её покинуть эту проклятую комнату? Эту тюрьму, сплетённую из снов.Грей опустил ноги на пол, и босые ступни тут же обожгло холодом. Это отрезвило. Это и сосредоточенность, которая нужна была для того, чтобы держать себя в вертикальном положении. Гэйс была рядом, просто на всякий случай, но она не пыталась его поддерживать. Помнила, должно быть, тот раз, когда Грей чуть не разорвал ей плечо. Первое пробуждение после дозы сонных грибов, зелёной дряни из Страны Чудес, было ужасным. В голове у Грея всё перемешалось, звериное от человеческого он не отличал, и разгромил всё, до чего смог дотянуться. Гусеница был зол, а ведь надо очень постараться, чтобы разозлить Гусеницу. Он сидел на каких-то антидепрессантах и постоянно вдыхал и выдыхал разноцветные дымные кольца. Похоже, ему вообще на всё было наплевать. Кроме больных и Страны Чудес.Алые круги поблекли. Теперь Грей мог видеть приглушённый свет ламп и обои в цветочек. Разве раньше комната не выглядела по-другому? Какой-то более... больничной что ли?Но к чёрту. Всё к чёрту. Не имело значения, где они находятся. Теперь всё слишком запуталось. Всё перемешалось. Сторожевая Башня бросила вызов Законам. И Законы приняли его. И началась война.— Вечером попробуем снова, — Грей старался не смотреть в тот угол, где на цепях был подвешен гроб. Прозрачный, какой-то нереальный. Стены его почти не отражали света ламп, словно стеснялись своего здесь присутствия. Словно понимали, что им тут не место.— Грей, ты себя угробишь... Ты... ты вообще думаешь?— Я поем. Я отдохну. Посплю, даже подышу свежим воздухом, если меня отпустят. Но вечером мы попробуем снова.Гэйслин не могла сказать "нет". В человеческих глазах плескалась волчья решимость. Грей де Вульф, страшный Волк из сказки, не отступается от своих обещаний. Не бросает слов на ветер. И любит, как любят волки — раз и навсегда, до самой смерти.Когда Вера уснула и не проснулась, они перепробовали многое. Даже исполнителей желаний. Даже поцелуи, которые были чуть ли не главными сказочными Законами и должны были подействовать. Но не помог даже поцелуй Прекрасного Принца. Законы не собирались сдаваться.Законы осадили Башню, и тогда всё пошло наперекосяк.Гэйслин иногда казалось, что она умерла, и всё вокруг — виток загробной жизни, которая вытягивает из души оставшиеся соки. Но потом она смотрела на Волка, который спал в своём зверином обличье под хрустальным гробом, и ей хотелось верить, что всё закончится хорошо.Как чаще всего и случалось в сказках. Ведь их история — всех их, история Сторожевой Башни — давным-давно тоже превратилась в сказку.Оставалось надеяться, что о ней не забудут.

Океан темноты"Слава могучему солнцу, слава!" (с)

1. — Людей совсем не осталось.Они все утонули.Кто — во лжи. Кто — в жалости к себе. Кто — в собственной ничтожности.Конечно, книги скажут вам о другом. О страшной войне, о великой боли, о единении и самом прекрасном на свете королевстве. О потерях, о слезах, о битвах за убеждения и за любовь. Верить ли им?Они перепутали океаны. Огонь войны закалил людей — вот о чём говорят. Люди стали сильнее, сердца их окрепли, а души запылали ярче солнца. Огненный океан сделал людей лучше.На самом деле не было никакого огня — только грязь, и кровь, и слёзы. В этом-то океане и утонули все люди.Серое море слушателей колыхнулось.Белые фонари бросали на стены комнаты хвостатые тени, и теперь, когда они задвигались, казалось, что из глубин ещё более дальних, чем Нижний город, поднимается древний и очень рассерженный бог. Впрочем, может, он всего лишь очень любопытен, и ему тоже интересно, что произошло с людьми.Дети удивлялись: как так, совсем голые? Без усов? Без хвостов? И когти подрезают? Но ими же так удобно цепляться за выступы в скалах, ими же так удобно чистить грибы, ими же так удобно разрезать свет! Как, они и свет резать не умели? Совсем? Вот же смешные. Жалко их как-то. Да и тонуть... Тонуть страшно. Тонуть — значит, умирать медленно. Бороться и проигрывать.Кто-то может сказать, что вся жизнь — это медленная смерть. Такие, как правило, просто жить не умеют.Вверх поднялась маленькая чёрная лапка. Вскочил с места бурый, с испачканным в краске хвостом, Бублик. Прозвали его так из-за круглого камня, который он вечно таскал на шее. Стоило только попробовать его снять — и Бублик превращался в легендарного воина Серых, Барна Берсерка. Как такого не позадирать, если потом можно изобразить битву из учебника истории? Пока Бублик не цапнет кого-нибудь своими героическими зубами, из образа он не выйдет. — Расскажите лучше про войну.Голос у Дайен были слишком низким — особенно для девчонки. Но почему-то к ней частенько прислушивались даже взрослые. Не исключено, что как раз из-за голоса.Хайнсейн, согбенный, пепельного цвета и слишком гордящийся своей бородой, нахмурил заплетённые в косички брови. — Война... Война закалила только нас, Серых. Стоит ли говорить, что она стала счастливым для нас поворотом?Дайен довольно осклабилась, а Бублик тут же уселся на место и опустил уши. Про войну слушать было интересно. На войне Серые всегда побеждали. — Старик Хайнсейн нам сегодня рассказывал, как тонули люди, — Типп забрался на каменную перекладину беседки и обернул хвост вокруг чугунных узоров, чтобы не упасть. — Ты, значит, плавать умеешь?Женщина подняла на Типпа удивлённые глаза — синие, как потерянное навсегда небо — и рассмеялась. Смех её был не таким, как у исконных обитателей Нижнего города. Смех её был нездешним и единственным. Самым невероятным, что только находил Типп в родных краях. Поэтому-то его и тянуло к Висячим садам, как неразумного мотылька к световым стрелам. — А ты? — наконец, проговорила обладательница самого прекрасного в городе смеха. — Умеешь?Типп балансировал на задних лапах, проверяя, как далеко он может отклониться прежде, чем упасть. Он вспомнил, как бегал по льду, и как забавно стучали его когти. Плавать он умел. Но тонуть и выплыть? Такого чуда он бы не совершил, даже если бы был Барном Берсерком.Интересно, умел ли Барн плавать?Типп кивнул головой и отцепил хвост от перекладин.— И что Хайнсейн рассказал вам?— Про океаны... Океан — это ведь что-то большое, да? — Думаю, да. Но я тоже не видела не одного. Кроме, океана тьмы, конечно. — Тьмы?Она отложила вязание — удивительно, как ловко она управлялась со световыми спицами, а ведь совсем без когтей! — и подняла руку, указывая куда-то в потолок беседки. Типп задрал голову, но, кроме трещинок и паутины, ничего разглядеть не смог. — Океан в беседке? — Да нет же, смотри, — женщина поднялась на перекладину, хотя у неё и не было хвоста, чтобы удержать равновесие — Океан тьмы, прямо над нами.Типп высунулся из беседки и замер. Странно, почему он так редко смотрел наверх? Это же... если океан выглядит хотя бы вполовину так, как сгущающаяся под сводами пещеры темнота.... — А в этом океане тоже можно утонуть?И снова смех. Светлый, звонкий, как лёд в свете вырезанных когтями лент. — Нет. Мы же им дышим. — Мы дышим темнотой? — И умеете ловить свет. Удивительно, правда?Типп кивнул. Он вдруг представил множество людей, исчезающих во тьме. И тьма эта — то, о чём говорил Хайнсейн. Жалость, ложь... но ещё и то, что принесла война. И люди не могут выбраться оттуда и тонут, потому что у них нет когтей, которыми бы они могли вырезать из темноты свет. И у всех этих людей, которых представил Типп, была длинная рыжая шерсть, падающая на плечи, и синие глаза. — Типп, ты что, плачешь? — он не понял, что по его белой шерсти катятся слёзы, пока женщина не погладила его по щеке и не притянула к себе. От неё пахло вязанием и человеком. — Хорошо, что ты не утонула. — С тобой я нигде не утону. Посмотри, какая у тебя шерсть. — Странная, — всхлипнул Типп, вспомнив чужие насмешки. С такой шкурой толком не спрячешься. То ли дело Бублик, у которого шерсть бурая или, например, Дайен, у которой шерсть пронзительно чёрная, в тон океану, простирающемуся над головой. — Красивая. Ты словно весь соткан из света.Типп кинул взгляд на свой хвост. Светлый, тоже почти белый, и потому кажется таким тонким. Его даже ломали однажды. — Всё-таки, как я рад, что ты умеешь плавать.Она продолжила баюкать маленького Серого и успокаивающе мурчать ему на ухо добрые слова.Ах, Типп, ведь раньше все люди умели плавать. И плавали они в океане света. А потом им пришлось спуститься во тьму.И во тьме их ждал чужой океан, полный странных созданий.А потом... потом люди почти забыли про свет. И стали завидовать тем, кто мог вырывать его из темноты.