Бег

* * *

*

— Доброе утро!

Альпинист влетает в аудиторию стремительно. Еще висит в воздухе грохот стульев, когда мы вскакиваем, приветствуя преподавателя, а он уже несется вдоль рядов, на ходу метнув папку с бумагами точнехонько на середину своего стола. Дойдя до конца аудитории он быстро разворачивается и объявляет:

— Сегодня, коллеги, мы обсудим — почему должны любить свою профессию. Ваши предложения? Он на секунду, не больше, замер и не дождавшись ответа, стремительно пошел по рядам повторяя:

— Быстро, быстро — жду! Да вы тут все тугодумы? Хорошо — кидаю подсказку:

— Кто не спит на корабле, когда все в анабиозе?

— Капитан, — крикнул кто-то

— Еще, еще ... каждому выдвинуть хотя бы одно предложение, без этого не видать вам зачета, как своих ушей. Смелее!

Нам вдруг стало весело, напряжение первой лекции куда-то ушло, а вместо него повис в воздухе тихий звон чистого летнего утра. Вначале неуверенно, потом все быстрее полились серьезные и дурашливые предложения. Конечно, предположения эти были чистым порождением мягких обложек с аляповатым оформлением. Зашагали тут шеренгой и всевозможные замы капитана, и штурман, и боевая команда и операторы ядерного вооружения. Я поднапрягся и родил начальника медслужбы, за что удостоился похлопывания по плечу. Когда очередь дошла до Лены, неожиданно прозвучало :

— Один из нас, точно.

Все дружно захихикали, а куратор никак не реагируя, что-то пометил в блокноте и пошел дальше под выкрики "комендор, коммандер, кэп ..." — это последние ряды, истощив воображение, перешли к киношно-забугорным клонам привычных званий.

— Ну что ж. Для начала неплохо, имеются даже слабые проблески гениальности. Уважаемая Елена, прошу.

— Простите?

— Обоснуйте свою точку зрения, а всем молчать и думать.

— Ну, это так в голову пришло. Кто в школе или на фирме последним уходит с работы? Директор и уборщица. Мне показалось, что и на корабле работает сходный принцип.

— Неплохо, хотя и неполно. Но это от недостатка знаний. Всем открыть тетради и записывать. И учтите — это будет в экзаменационных вопросах. Итак — единственный человек, который не спит на корабле — работник вашего профиля. Он поддерживает порядок и ведет наблюдение за спящими. По-простому говоря — следит за своевременным удалением, отходов жизнедеятельности. А они имеются. В очень небольшом количестве, естественно, но вполне достаточном, чтобы через пару месяцев — полгода полета проснуться по горло в пахучем гумусе. Попрошу курсантов не ржать! Когда-то этой работой занимались медики. Но практика показала, что все осложнения со здоровьем начинаются с момента пробуждения. В период сна медик бесполезен и только напрасно расходует нервные клеточки, а они ему могут пригодиться впоследствии. Да, врачей будят первыми, но это и все. Имеется также еще один щекотливый фактор — на медика могут повлиять некие конкурирующие силы.

— Значит, и у вас там существуют интриги? А я думал ...

— Что у нас построен дивный, новый мир? Об этом попозже. Сейчас вам важно знать — медики всегда относятся к коренному населению. В случае каких-то конфликтов, они максимум рискуют увольнением со службы. К сожалению — это печальная реальность. Сколько-нибудь серьезные наказания для граждан давно исключены из текста законов. Между тем — измена чревата полным провалом любой миссии. Не потребуется даже идти на серьезное нарушение — достаточно разбудить экипаж на сутки позже, указанного времени.

— А измена капитана?

— Невнимательно слушали? После занятий пройти проверку у ЛОРа. Капитан спит, как и вся команда. Для особо любознательных и, чтобы исключить непонимание — капитан всегда прав. Его имена долгу не предусмотрена инструкцией. За тысячелетнюю историю сообщества такие случаи можно пересчитать по пальцам одной руки гуманоида.. Ну что ж, уважаемая Елена, у Вас насколько помню — гуманитарное образование. Это чувствуется, не хватает логических аргументов. Если бы не это — назначил бы Вас старшей группы. А пока — старшей, но только на одну неделю. Он поднимает вверх указательный палец и демонстрирует всем, чтобы подчеркнуть сказанное. Ближайшие соседки бросаются к Лене, чтобы устроить лесбийские игры, по выражению одного моего знакомого. И весьма кстати звенит звонок.

* * *

*

Наконец кончился проклятый сухой песок и, одновременно наплыла тень соснового бора. Под ногами легла плотная земля лесной дороги. Кто по ней ездит непонятно — за все время моих пробежек ни разу не встретил на пути ни одного человека. Но не все ли равно, — главное есть возможность увернуться от жаркого солнечного диска и спокойно бежать свою норму. Бегу не спеша, в своем среднем индивидуальном темпе, мысли скачут в такт шагам, помогая поддерживать дыхание и ритм движений. Уже почти три месяца мы тут. Жизнь вошла в устоявшуюся колею, из которой нет желания выбраться.

Утром вскакиваем с первыми звуками побудки, вылетающими из-за решетки древнего, непонятно как дожившего до наших времен, круглого потертого динамика. Наскоро прибираемся и бежим в большой спортзал, где в течении часа нас гоняют, прорабатывая мускулы через череду самых разнообразных упражнений. В первое же занятие накачанный бычок-тренер, постукивая квадратной ладошкой по брусу турника и покрикивая, выстроил нас по росту и затем, прохаживаясь вдоль шеренги, объявил:

— Ну задохлики и говнодавы — дрожите. Мне поручено превратить вас за эти месяцы из разваренных овощей в хрустящие огурчики. Кто не захрустит — пеняйте на себя. Кто-то из-за спины протянул заунывным голосом :

— Дрожите шкелеты, вы еще не так задрожите, когда узнаете, куда вас поведут.

Бычок замер, наклонившись и выставив вперед низкий лоб с залысинами. Поводя головой и шевеля ноздрями, он разглядывал нас несколько минут, прежде чем разразился очередной порцией угроз, и совершенно уж став похожим на бычка из детских мультфильмов. С тех пор это прозвище пристало к нему и порой казалось, что он знает о нем — так часто он копировал эту свою стойку. "Пеняйте" оказалось его любимой присказкой.

— Ну, пеняете? — спрашивал он по утрам, встречая нас в зале.

— Пеняйте! — бросал, распуская после занятий.

И мы пеняем, стараемся, тянемся, таскаем набитые песком мячи, качаем, как проклятые пресс и втихомолку щупаем каждые полчаса — час предплечья — не выросли ли уже жесткие шары мускулов, как у кумира мальчишеских грез — лошадинозубого Шварца. Но главным оказался бег. Бег — король физподготовки — вдалбливает ежеминутно бычок.

— Куда плетешся? Бегом !

И мы бежим. Бежим на завтрак, бежим на обед, бежим на ужин, бежим на занятие. Бег — наше счастье и наш кошмар. Несмотря на ежедневный душ и проветривания, в комнатах вскоре появляется и потом держится уже постоянно неистребимый запах пота, смешиваясь с запахом мастики, которой мы еженедельно натираем паркеты в актовом зале и учебных комнатах. Начиналось все с маленьких дистанций — целых две недели мы пробегали по утрам ровно пол километра. Потом нагрузки стали неумолимо возрастать — километр, два, три километра ... Особенно тяжел был второй месяц — организм никак не желал перестраиваться и хотя нагрузки еще были сравнительно невелики, но почти каждую ночь визг кроватных пружин в комнате будил остальных, — это очередной бедняга раскачивался из стороны в сторону , изо всех сил растирая скрученные спазмом мускулы в икрах ног. Потом мы почувствовали, что что-то стало меняться. Ноги обрели прыгучесть, теперь уже почти всю дистанцию получалось пробежать легким махом. Мало, что может сравниться с бегом в хорошую погоду по лесным тропам. Бежишь и бежишь, тело легкое и безукоризненно слушается, легкие распахнуты и кажется, что можно так гнать бесконечно. Но постепенно ноги тяжелеют, и темп начинает падать, пот заливает глаза и противно щиплет, мягкая тончайшая ткань майки кажется наждачкой, когда в очередной раз, не останавливаясь, вытираешь залитые потом, покрасневшие глаза. Но ничто уже не может удержать нас от последнего финишного рывка, мы задерживаем дыхание и несемся сумасшедшим скоком к воротам лагеря, где с довольной ухмылкой нас поджидает Бычок.

И вот, спустя три месяца, мы бежим свою, привычную уже, дистанцию — десяточку. Я бегу в одиночку — так легче. Пробеги гурьбой давно отошли в прошлое. Вначале они поддерживали нас, потом стали мешать. Кто-то быстрее вошел в форму и взвинчивает темп, другой — тугодум и бежит не спеша при любом настроении. Группа распалось, все бегут кому, как удобнее Я вижу две спины впереди , а если оглянусь, то увижу еще двоих-троих. Остальные растянулись почти на два километра. Девушки остались позади, они еще в предыдущей рощице свернули на боковую тропку и подбегают сейчас к лагерю — для них дистанция немного покороче. Без них все поуспокоились, нет смысла тянуться и выпрямлять спину, можно бежать, как бежится. Конечно, если не сгораешь от самолюбия, вроде Стаса, который несется где-то, далеко уже, впереди. Но меня вполне устраивает место в первой десятке, даже, если и ближе к ее хвосту. Прежняя жизнь приучила к чему-то вроде смирения и трех месяцев явно маловато, чтобы серьезно все изменить. Впереди начинаются невысокие холмы, а это значит, что три четверти дистанции уже позади и можно позволить себе небольшую передышку. Слегка наращиваю темп и не снижая его прохожу холмы, а затем перехожу на шаг. Сзади слышится тяжелое дыхание — кто-то нагоняет. Оборачиваюсь и вижу Валдиса. Он весь мокрый, а лицо, несмотря на красноту, бледноватое, похоже его слегка мутит. Он догоняет меня и с облегчением тормозит. Пару минут мы идем молча, успокаивая дыхание, потом он искоса смотрит на меня и спрашивает:

— Тебе ничего не кажется странным в этих занятиях?

Старый вопрос, который периодически вспыхивает и затухает в нашем маленьком сообществе. Спорить неохота. Валдис из свежачков, только с полгода, как покатался в коляске. Этого времени явно не хватило, чтобы отбить у него склонность к риску, а меня вполне устраивает сложившееся положение. Отвечаю дипломатически:

— Да нет, занятия, как занятия

— А вот Миша уверяет, что это практически подготовка десантника.

— Преувеличивает.

— Он говорит, что мы должны откровенно поговорить с Бычком.

— Насчет чего?

— Пора начинать осваивать основы боевой подготовки. Не знаю, как ты, а я не верю, что нас готовят в космические ассенизаторы. Для чего тогда все это?

— Для общефизического развития, — хмыкаю.

— Куратор тебе и не то еще скажет, но факты говорят о другом. Зачем эти идиотские пробеги?

— Вижу, бег не твоя стихия

— Да нет, я не против, но только, если есть какая-то серьезная цель. Для разминки вполне хватило бы и десятиминутной зарядки, а нас гоняют будь здоров.

— Мне пока все равно, я вполне доволен настоящим.

— Почему бы тебе не поставить этот вопрос перед Бычком? Трусишь? Ведь никаких правил это не нарушит.

— Трушу, скажешь тоже, — бормочу я. Потом, как будто только сейчас, нахожу нужный аргумент и небрежно добавляю, — только с какой стати я должен начинать этот разговор? Меня-то все пока устраивает, пусть суетятся те, кому нужно.

— Ты командир отделения, а у нас военная структура, — это видно любому лоху.

— Пускай тогда спрашивает Вовка, он комвзвода, к тому же настоящий военный.

— Вот именно. Только и умеет: "лечь, встать, приказы не обсуждаются". Он после своего училища совсем разучился шевелить мозгами, а ты вроде парень умный и сообразительный. Это уже откровенный подхалимаж, но он не останавливается, а, чтобы усилить нажим, добавляет небрежно:

— Ленка-то, видал, на Димку стала поглядывать, надо принимать меры. Он многозначительно надувает и без того полные губы и приподнимает бровь.

— Ну и пусть поглядывает, а я тут при чем? У нас свобода отношений. — стараюсь говорить спокойно, а в голове начинает стучать и плечи успевшие поостыть от прохладного ветерка, снова начинают гореть. Лицо вероятно тоже, но я успокаиваю себя, что оно и так должно быть красным от бега. И конечно, мокрая майка оказывается, как нельзя кстати, чтобы в очередной раз промокнуть лицо.

— Ну да, ну да. Слышали "Павлик, принеси, пожалуйста, еще порцию сока". Кто бежал? А вчера — кого она попросила помочь передвинуть стол в комнате? Он демонстративно тоненько свистит и насмешливо косит глазом.

Несколько шагов прохожу молча. Все эти игры шиты белыми нитками, я вижу его насквозь, хочется развернуться и двинуть его по красной, потной шее. Торопливо увожу глаза в сторону, чтобы не видеть его рожу и не поддаться искушению. Но все тело кричит, требуя какого-то поступка, только вот, какое действие здесь возможно? И я срываюсь с места, чтобы выплеснуть напряжение в единственном, что реально — беге, бросая ему на ходу:

— Ладно, подумаю.

Когда бежишь, не получается долго злиться. Быть может — на стометровке, километровке злости и хватает, а может это просто склад характера, не знаю. Валдис давно остался позади, и ритм движений постепенно вытесняет его из памяти. Бежать осталось недалеко, но тело уже устало, оно начинает сопротивляться, и чем больше злишься, тем тяжелее становятся ноги. Пытаюсь поймать, утраченный во время спора ритм. Не знаю, как кто, а мне в таких случаях помогают песенки. Нет, не зря в старой армии существовали специальные запевалы и оркестры. Сейчас они выродились в деталь украшения на парадах. А раньше — наверняка их использовали по прямому назначению, чтобы солдат сам бежал вперед. Но оркестра рядом нет, остается заменить его собой. Это совсем не сложно — любой может мысленно напевать мелодию, главное выбрать ее удачно, чтобы она не выматывала, а только прибавляла сил. Перебираю в голове свои записи, ставлю их одну за другой. Выбор не очень велик — тело уже привыкло к определенному набору. Наконец удача — что-то бравурное врывается в дыхание и несется вперед, подтягивая за собою. Вероятно для знатока это ужасный винегрет из вальсов и полек, но это именно то, что необходимо сейчас. Ноги ловят ритм и сами несут вперед и вовремя — уже виден вдалеке Бычок, неподвижно замерший у ворот спортплощадки. Добавляю и последние метров 300 бегу в спринтерском темпе. Он щелкает древним секундомером и делает отметку у себя в тетради. Теперь немного отдышаться и можно подойти посмотреть результат. Бычок доволен, он сам подсовывает свой журнал и указывает на цифру. Получилось неплохо, правда у Сергея все еще на пару минут лучше. Однако в норматив я укладываюсь с запасом. И все же — неужели Валдис прав? Конечно, он и его единомышленники хотели бы получить ответ немедленно. Ничего — подождут. Мы все тут слишком хорошо помним наши уроки. А если хочет — пусть рискует сам. Бычок, конечно, мужик соображающий и вряд ли его мои расспросы удивят. Небось, уже слышал их по много раз.

Немного отдышавшись, отправляюсь в раздевалку, быстренько под душем смываю пот и переодеваюсь в сухое. До занятий полтора часа. Обычно мы проводим их все вместе, болтая о всяких пустяках и потихоньку расслабляясь. Но сегодня не хочется задерживаться. Валдис почти наверняка затянет свое любимое и, конечно, приплетет наш разговор. Причем — готов поставить месячную порцию мороженного — подаст мои слова, как твердое обещание. "Слишком уж я мягок, потверже надо быть с такими типчиками, а то всякие любители с большим удовольствием вмиг усядутся на шею" — рассуждая мысленно об этом, шагаю к нашему корпусу. Как всегда, когда мысли со вкусом лимона, настроение начинает отдавать кислинкой. И даже чудесная погода тут не помогает. Есть и более серьезные причины, а Валдис, со свойственной таким типам нахальством, сумел ловко ковырнуть по ним и даже запустить свой грязный , с вечно обкусанным ногтем, палец в открывшуюся ранку. Вечера — тяжелый момент. А может — наоборот легкий. Что-то все у меня в голове плывет в последнее время. Потому что, каждый почти вечер — танцы. Чередой бегут друг за другом, льются волнами и вальс и танго и сальса и просто немудрящий "прыг-скок". Но большинство вначале только это и могли — прыг-скок. Пару вечеров просидел куратор, наблюдая за нами, вначале улыбаясь, потом — морщась. На третий прервал музыку в самом начале и вышел в центр зала вместе с неизменной своей секретаршей. Впервые увидел я такое, не на экране телека, а рядом — порой на расстоянии вытянутой руки. О как пошли, заскользили, они в безумно откровенном и отстраненном танце. Заложило уши и мурашки побежали по всему телу, задрожали руки от чего-то нового для них, непроизвольно стиснул и переплел пальцы и только одно удерживает от попытки быстрее почувствовать руку соседки — какой-то новый страх, боязнь оскорбить и обидеть. Что-то происходит с ушами, потихоньку смотрю по сторонам и вижу багровые уши соседей, а у девушек и не только ушки и ясно, что и сам выгляжу не лучше, но невозможно оторваться от зрелища — пары, которая оказалось там, в центре зала, вдруг созданной друг для друга. Потом стихло все и поплыло в сторону краткое наваждение. Но Куратор уже идет к нам, сбившимся в испуганную кучку в предчувствии чего-то нового.