Болото пепла

— О чём вы, мастер Блэк?

— О пиявках, о чём же ещё! — рявкнул Эшес, потом нагнулся и вытащил из-под кровати стеклянную банку, в которой резвилось с десяток черных блестящих ленточек, оканчивающихся жадными ртами. Они парили и извивались в воде, сокращая и снова вытягивая кольчатые тела.

Лаванда приоткрыла один глаз, но, увидев в его руках улику, снова поспешно прикрыла его. Фуксия покраснела под стать своему имени.

— На лицо-то зачем?

Ответом ему была тишина. Лаванда едва заметным движением пожала руку сестры, и Фуксия, потупившись, пробормотала:

— Для бледности, — подумав, добавила, — аристократической, как у Эмеральды Бэж.

Предприятие не увенчалось успехом: сёстры и обычно-то отличались завидным румянцем, а у Лаванды он теперь усугублялся краснотой от жара. Зато после пояснения всё встало на свои места. Сёстры Крим отчаянно стремились слыть утонченными барышнями, для чего во всём копировали вышеозначенную Эмеральду, пользовавшуюся в Бузинной Пустоши репутацией законодательницы мод. Та на улицу и носа не казала без компаньонки и зонтика от солнца (что, учитывая их непреходяще пасмурную погоду, смотрелось и вовсе бестолково). Уже не в первый раз Эшесу приходилось лечить сестёр от привитой ею глупости.

— И кто вас на такое средство, — он мотнул головой на леопардовое лицо Лаванды, — надоумил?

— Вот здесь, — Фуксия с благоговейным трепетом протянула ему томик в бархатной обложке, пестревший самыми невообразимыми картинками, (и изображение сладострастно присосавшихся к лицу пиявок было ещё самым безобидным из них), — подробно всё описано. Мы ни на шаг не отступали, — заверила его она.

Эшес поглядел на первую страницу: 'Самый полный справочник для научения барышень всяко-разным тонкостям и аристократическим замашкам'.

— Зачем было так морочиться? — приподнял брови он. — Сразу бы мышьяку — оно вернее. Такая бледность Эмеральде Бэж и не снилась.

Фуксия мгновенно оживилась и подскочила к комоду за пером и надушенным листочком пергамента, дабы записать точные пропорции заветного эликсира, но, взглянув на его мрачное лицо, сообразила, что к чему, и вернулась на место.

— Так что нам делать, мастер? — кротко осведомилась она.

— Ну, в этой вашей книженции, — Эшес постучал по обложке и вернул ей распухший от глупости талмуд, — не сказано, что этот способ ведёт к осложнению.

— Осложнению? — Фуксия прижала ладошку ко рту и на всякий случай поводила под носом у сестры флакончиком с ароматическим укусом. Та закашлялась.

— Да, — кивнул он, — весьма распространённой болезни 'stulte ordinaria'.

Девушка с суеверным ужасом спихнула книгу с колен, будто могла подцепить заразу прямо от её страниц.

— Так как же быть? Как мне помочь несчастной Лаванде? — вскричала она. — Я готова на всё!

— Тогда ослабь хватку, — поморщилась та, выдёргивая посиневшую конечность.

— Слушайте внимательно: для начала, сжечь источник заразы. — Эшес кивнул на томик, и Фуксия осторожно взяла его платочком, зажимая пальцами нос. — Ну а затем пару дней постельного режима и холодные примочки. Если жар не спадёт, снова пошлите за мной.

— А что же парша...в смысле, крапинки, — виновато поправилась она, наткнувшись на возмущенный взгляд сестры, — скоро пройдут?

Эшес немного оттянул кожу на щеке Лаванды, а потом отпустил. Щека бодро вернулась на место. С упругостью эпидермиса всё было в порядке.

— Через пару месяцев, само большее — полгода, — сообщил он, — если не будет расчёсывать места укусов. До тех пор запаситесь вуалетками.

— Что значит пару месяцев? — больная возмущенно села в кровати, несмотря на все увещевания сестры поберечь себя. — Вы же хирург, сделайте же что-нибудь! Неужели нет способа как-то ускорить процесс?

— Отчего же нет.

Эшес поставил на стул саквояж и хищно звякнул замками. Не торопясь, извлёк оттуда пилу для ампутаций. Повертел её и так и сяк, чтобы девушки получше разглядели натёртый до блеска инструмент. Потом покачал головой, будто бы сомневаясь, и убрал пилу на место, к вящему облегчению сестёр, чьи глаза удерживали от выпрыгивания из глазниц только мышечные ниточки. Не успели они вздохнуть, как он уже вытащил оттуда щипцы для удаления миндалин и звонко пощелкал концами, выполненными в виде заостренных когтистых лап.

— Не надо быстрее! — пискнула Лаванда и потеряла сознание, на этот раз, по правде.

Последнее обстоятельство было весьма кстати: Эшес без помех смазал пятна средством, снимающим красноту (нарочно выбрал самое пахучее) и покинул домик, от души надеясь, что случившееся хоть чему-то научит сестёр.

* * *

Когда дверь за ним закрылась, Фуксия повернулась к Лаванде:

— Не правда ли у мастера Блэка самая замечательная улыбка? — мечтательно протянула она.

— Но он ведь даже ни разу не улыбнулся, — резонно заметила та, осторожно ощупывая кончиками пальцев своё лицо.

— Да, но если бы улыбнулся, она, без сомнения, была бы замечательной.

Лаванда недовольно уставилась на неё:

— С какой стати тебя вообще волнует его улыбка? Как можно быть такой ветреной, Фуксия! Хорошо, что наш бедный Лэммюэль тебя не слышит, это разбило бы ему сердце!

— О, нет, я вовсе не это имела в виду! — вскричала в отчаянии Фуксия и бросилась к установленному в углу дубовому трюмо. Эта старинная конструкция была припорошена пылью (никто из сестёр не любил убираться), а каждый ящичек снабжён узорчатыми медными уголками и круглой малахитовой ручкой. Здесь сёстры хранили самое дорогое.

Зеркало отразило её взволнованно вздёрнутые брови и виновато кривящиеся губы. Фуксия выдвинула верхний ящик и достала покоившуюся в нём массивную, но при этом премилую шкатулку-ларь. В ней на синем бархате лежал округлый предмет, напоминающий шар для игры в кегли. Она бережно взяла его в руки и поставила на трюмо.

— Надеюсь, ты не сердишься, любовь моя, — сказала она, — твоя улыбка навсегда останется самой любезной моему сердцу!

С трюмо на неё уставилась невидящими глазами голова молодого мужчины. Верхняя часть, повыше бровей, была аккуратно спилена — иначе вмятина с запутавшимися в волосах осколками черепа в том месте, куда пришёлся удар, испортила бы всё впечатление. Его рот был растянут в неестественной улыбке, напоминающей гримасу, будто кто-то насильно раздвинул несчастному челюсти. Кожа, хоть и была сероватой, отлично сохранилась. От неё приятно пахло лимонником, орхидеями, пчелиным воском и совсем капельку — кислым химическим препаратом.

Фуксия заправила каштановую прядку ему за ухо и поцеловала в чуть липкие губы. А потом вынула из того же ящичка черный бархатный чехол с палочками для полировки и принялась натирать одной из них его зубы, и так напоминающие белоснежные кусочки сахара.

— Как думаешь, — обратилась она через плечо к Лаванде, — может, стоит купить ему головной убор? На прошлой неделе я видела на ярмарке прелестнейший берет с петушиным пером. Он оттенил бы его глаза (и скрыл бы некоторые отсутствующие части головы, подумала она, но вслух этого, конечно, не сказала).

— Что ж, может, и стоит. Но я непременно пойду с тобой — у тебя ужасный вкус. А теперь, дай-ка я поцелую нашего Лэммюэля на ночь.

Фуксия послушно взяла голову в руки и поднесла к постели Лаванды. Та с нежностью чмокнула его в губы — от свеженатертых зубов приятно пахло шалфеем.

— Приятных снов, любимый, — сказала она, и Фуксия погасила прикроватную лампадку, а потом на цыпочках вернулась к трюмо, водрузила голову обратно в ларь и спрятала его в ящик.

Закрывая ставни, она бросила задумчивый взгляд на следы, оставленные на дорожке хирургом, и тихонько вздохнула, после чего юркнула под одеяло и, не успев перевернуться на другой бок, заснула самым мирным сном. В своих видениях она всю ночь беседовала с мастером Блэком и, наверное, говорила что-то до крайности умное, потому что он улыбался ей самым чарующим образом и посверкивал идеально отполированными зубами.

* * *

Когда Эшес вернулся к себе, Охра уже ушла, но Роза ждала его и, как могла, сохраняла ужин в теплом виде. Они устроились на кухне, и даже вонь дешевых свечей из свиного сала не могла задушить дивного пряного аромата. Он едва не застонал при виде сочащейся жиром бараньей лопатки, хрустящая кожица которой просто молила о том, чтобы её поскорее содрали зубами и съели, сладко причмокивая. Молодая картошка и кружка тернового эля довершали картину.

Разом заглотив добрые полпорции, он привычно сунул мясистую косточку под стол, и только когда Роза положила перед ним кусок отличного пирога с ревенем, сообразил, что всё ещё держит её в руках. Нагнувшись, пошарил глазами под столом.

— А где Ланцет? — удивился он.

— Не знаю, — пожала плечами Роза, — Да вы не гоношитесь так, лучше пирога откушайте. Гуляет где-то, скоро сам вернётся.

— И давно ты видела его в последний раз?

Роза призадумалась.

— Перед ужином, вроде, — неуверенно сказала она, — вернее, после обеда, да, точно, тогда и видела: всё крутился рядом, пока крыльцо скоблила.

Эшес решительно отодвинул стул и поднялся из-за стола.

— Пойду, покличу его.

И, несмотря на протесты Розы, у которой 'чай стыл' и 'пирог сох', покинул кухню. Возле дома Ланцета не оказалось. Сперва Эшес позвал его с крыльца, ежесекундно ожидая, что длинная черная тень вот-вот вынырнет из-за угла дома, и пёс, привстав на задние лапы, положит передние ему на плечи, виновато заглядывая в глаза. Но Ланцет не отзывался. Он и раньше убегал ввечеру, но всегда успевал вернуться до того, как запирали ворота на ночь, будто под шкурой у него был вшит хронометр.

Однако на этот раз у Эшеса шевельнулось неприятное предчувствие. Он вернулся в дом за фонарём и плащом, и отправился на поиски. Сначала прошёлся по главной дороге — большинство жителей Пустоши уже легли спать, но кое-где в окнах всё ещё горели огоньки. Снова начал накрапывать мелкий дождь. Эшес подтянул воротник и повыше поднял фонарь, но видимость стремительно ухудшалась. Всё вокруг заволакивало влажной дымкой, словно кто-то распылял в воздухе похлебку. Продолжая кликать пса, он двинулся обратно, попутно заглядывая в соседские дворы. От этого пришлось отказаться, когда из-за очередного забора грянул ружейный выстрел, и голос трактирщика проорал ему проваливать, пока он не отстрелил неизвестному мерзавцу ходилки, а заодно и причиндалы. Ничего на это не ответив, Эшес свернул к проселочной дороге. Продолжать поиски в деревне было бессмысленно: будь пёс здесь, он бы уже откликнулся.

Дождь не усиливался, но и не прекращался, и от этих влажных покалываний одежда противно липла к телу. Он двинулся в сторону церкви, но так и не дошёл до неё, свернув к лесу — из зарослей донёсся звук, похожий на приглушенное подвывание.

Деревья здесь росли очень тесно: кроны лип, каштанов, буков и вязов плотно переплелись, образовав естественный навес, а их змеевидные корни, казалось, вросли друг в друга, раскинувшись грибницей, в которой уже было не различить, какому дереву они принадлежат. Понизу стелились кусты дикой ежевики, боярышника и жасмина. Похоже, дождь и вовсе не сумел пробиться сквозь лиственную броню: земля здесь была совсем не влажная, но холодная и очень твердая, будто покрытая коркой.

Идти становилось всё труднее, и Эшес пожалел, что не прихватил с собой нож — было бы легче прорубать дорогу. Плащ то и дело цеплялся за колючки, да и фонарь не прибавлял ловкости. Когда он уже было решил, что топчется на одном месте, никуда не двигаясь, снова раздалось поскуливание, на этот раз совсем близко, а через пару шагов ветви внезапно ослабили хватку и расступились сами собой. Сперва он ничего не увидел, а потом различил под одним из кустов чернильный сгусток с двумя светящимися точками-глазами. Пёс не выбежал ему навстречу и даже не залаял, а тихонько предупредительно рыкнул. Посветив в ту сторону фонарём, Эшес понял, почему.

Ланцет был не один: на нём лежала маленькая босоногая фигурка, бережно укрытая, как одеялом, хвостом пса. Одна рука обнимала его за шею, а вторая была сжата в кулачок возле самого рта, будто девочка до последнего дышала на озябшие пальцы. Колени были подтянуты к самому подбородку, но щеки розовели. Эшес нагнулся и пощупал её лоб, но жара не обнаружил. Заменявший печку Ланцет позаботился о том, чтобы она не подхватила лихорадку.

Почувствовав прикосновение, она что-то пробормотала на языке, понятном только во сне, и приоткрыла глаза, но тут же зажмурилась от яркого света. Эшес отодвинул фонарь.

— Не бойся, — сказал он, — я ничего тебе не сделаю. Помнишь меня?

— Да, мастер.

— И давно ты здесь лежишь?

— Мне было негде переночевать.

— Постоялый двор стоит денег, — кивнул Эшес. — Зато его преданность ничего не стоит, — он укоризненно мотнул головой в сторону пса, но тот лишь фыркнул, пропуская замечание мимо волосатых ушей.

— Не браните его. Если бы не он, я бы уже замёрзла, — тихонько попросила она и теснее прижалась к своему спасителю.

При этих словах, пёс пошевелился, довольный, а потом бросил на хозяина выразительный взгляд.

— Ну, хорошо, — сдался Эшес и пристально взглянул на девочку. — Ты можешь поклясться, что ничего не натворила, никого не убила и не обокрала, и что тебя не ищут?

— Я обещаю, что ничего не натворила, никого не убила и не обокрала, — немного подумав, ответила она.

Эшес поднял брови, но она ничего к этому не добавила.

— И на том хорошо, — вздохнул он. — И у тебя точно нет родственников, к которым ты могла бы обратиться за помощью?

— Нет, мастер.

— Тогда поднимайся. Нечего ему кости мять.

Она непонимающе захлопала глазами, но поднялась. Эшес тихонько свистнул Ланцету и шагнул к дыре в травяной стене, через которую только что пришёл. Проход чернел, окаймлённый трепещущими листиками.

Не услышав за спиной никакого движения, он обернулся и обнаружил, что она стоит на прежнем месте, недоверчиво глядя на него.

— Ну, ты идёшь?

— Вы берёте меня к себе? Правда?

— То сама просилась, то хочет, чтобы её уговаривали, — проворчал он и с досадой глянул на Ланцета, который не отходил от неё ни на шаг. Предатель не выглядел ни капли смущенным.

— Я возьму тебя к себе, но не насовсем, — пояснил Эшес. — Только до конца следующего месяца, пока сам тут буду. За это время решишь, что делать дальше. Угол у меня найдётся, да и голодной не останешься, но работу подыскать всё же придётся, я отнюдь не богат.

Говоря это, он окинул тонкую фигурку взглядом, и сам недоумевая, на какую работу она может сгодиться. Природа ошиблась, послав простолюдинам такое хлипкое дитя.

— Конечно! — воскликнула она, сияя глазами. Их цвет отчего-то не терялся даже в темноте, и сейчас они горели ярче, чем у Ланцета. — Я непременно найду, обязательно!

На этот раз повторного приглашения не понадобилось. Пропустив их с Ланцетом вперёд, Эшес нырнул следом в разверстый проём. Вспомнив про оставленный на земле фонарь, повернул было обратно, но наткнулся на сплошную лиственную стену там, где только что был проход. Ветки, веточки и прутики воспользовались секундной передышкой и прижались друг к дружке, не оставив даже крошечной щели.