— Я не знаю, что Далзул подразумевает под этим словом. У этого слова много коннотаций. Если это обозначение — "дочь короля", то оно не подходит. Здесь нет короля.

— В настоящее время нет...

— Никогда, — сказала Форест.

Шан подавил вспышку гнева. Ему начинало надоедать быть слабоумным ребенком, а Форест могла быть раздражающе афористичной. — Послушайте, — сказал он, — я... я был как бы не в себе. Потерпите немного. Я думал, их король мертв. А учитывая, что Далзул, по-видимому, чудесным образом спустился с небес во время поисков нового короля, они считали его назначенным богом, "тем, кто будет держать скипетр". Разве это все неправильно?

— Божественно назначенным, кажется, правильно, — сказала Риэль. — Это, безусловно, священные вопросы. — Она заколебалась и посмотрела на Форест. Они работали как команда, подумал Шан, но в данный момент это была не та команда, в которую входил бы он сам. Что стало с этим чудесным единством?

— Кто этот соперник, этот претендент? — спросила его Форест.

— Человек по имени Акета.

— Акета!

— Вы его знаете?

Снова они переглянулись; затем Форест повернулась к нему лицом и посмотрела прямо в глаза. — Шан, — сказала она, — мы серьезно не синхронизированы. Интересно, не возникла ли у нас проблема с чартеном? Тот хаос, который ты испытал на "Шоби".

— Здесь, сейчас? Когда мы пробыли здесь несколько дней, недель...

— Где это "здесь"? — спросила Форест серьезно и сосредоточенно.

Шан хлопнул ладонью по каменным плитам. — Сюда! Сейчас! В этом дворе вашего дома в Ганаме! Это совсем не похоже на переживание хаоса. Мы делимся этим — это связно, это созвучно, мы здесь вместе! Едим семена типу!

— Я тоже так думаю, — сказала Форест так мягко, что Шан понял, что она пытается успокоить его, приободрить. — Но мы, возможно... воспринимаем этот опыт совершенно по-другому.

— Люди всегда так делают, везде, — сказал он довольно отчаянно.

Она подвинулась так, чтобы он мог лучше видеть книгу, которую она читала, когда он пришел. Это была обычная книга в переплете, но они не привезли с собой на "Галбе" никаких книг, толстая книга на какой-то плотной коричневатой бумаге, с надписями от руки, как земная старинная книга из библиотеки Нового Каира, это была не книга, а подушка, кирпич, корзина, не книга, и все же это была книга. Написанная странным почерком. На незнакомом языке. Книга в обложке из резного дерева с золотыми петлями.

— Что это? — спросил он почти неслышно.

— Мы думаем, священная история городов под властью Иянанама, — сказала Форест.

— Книга, — сказала Риэль.

— Они неграмотны, — сказал Шан.

— Некоторые из них таковы, — сказала Форест.

— На самом деле, их довольно много, — сказала Риэль. — Но некоторые торговцы и священники умеют читать. Акета дал нам это. Мы учились вместе с ним. Он замечательный учитель.

— Мы думаем, он что-то вроде ученого священника, — сказала Форест. — Есть такие должности, мы называем их священническими, потому что они в основе своей священны, но на самом деле они больше похожи на работу, или профессию, призвание. Мы думаем, что это очень важно для гаманов, для всей структуры общества. Должности должны быть заполнены; если этого не сделать, все пойдет наперекосяк. И если у вас есть призвание, талант, вы тоже сойдете с ума, если не будете этого делать. Многие посты носят случайный характер, например, человек, который руководит ежегодным фестивалем, но некоторые из них кажутся действительно требовательными и очень престижными. Большинство из них предназначены для мужчин. Мы считаем, что, вероятно, способ, которым человек добивается престижа, — это занять одну из священнических должностей.

— Но всем городом управляют мужчины, — запротестовал Шан.

— Я не знаю, — сказала Форест, все еще с несвойственной ей мягкостью, которая подсказала Шану, что он не полностью понимает ситуацию. — Мы бы описали это как общество, в котором не доминирует гендер. Не так уж много разделения труда по половому признаку. Здесь все виды браков — наиболее распространенным может быть полиандрия, два или три мужа. Очень многие женщины выбыли из гетеросексуального круга общения, потому что у них групповые гомосексуальные браки, айеха, с тремя, четырьмя или более женщинами. Мы еще не нашли мужского эквивалента...

— Как бы то ни было, — сказала Риэль, — Акета — один из мужей Кет. Его имя означает что-то вроде "родственник-первого-мужа-Кет ". Родственник, это означает, что они принадлежат к одной и той же вулканической линии. Он был в долине Спонта, когда мы только приехали.

— И он священник, высокопоставленный, как мы думаем. Может быть, потому, что он муж Кет, а она, безусловно, важная персона. Но большинство действительно престижных должностей священников, по-видимому, предназначены для мужчин. Вероятно, чтобы компенсировать отсутствие деторождения.

Гнев снова поднялся в Шане. Кто были эти женщины, чтобы читать ему лекции о гендере и зависти к матке? Подобно морской волне, ненависть наполнила его соленой горечью, отхлынула и исчезла. Он сидел со своими хрупкими сестрами на залитом солнечным светом камне и смотрел на тяжелую, невозможную книгу, открытую на коленях Форест.

Спустя долгое время он спросил: — Что там написано?

— Я понимаю только по одному слову здесь и там. Акета хотел, чтобы она осталась у меня на некоторое время. Он учил нас. В основном я смотрю на рисунки. Как ребенок. — Она показала ему маленькую, ярко раскрашенную, позолоченную картинку на открытой странице: мужчины в чудесных одеждах и головных уборах танцуют под пурпурными склонами Иянанама.

— Далзул думал, что они не имеют письмености, — сказал он. — Он должен это увидеть.

— Он видел это, — сказала Риэль.

— Но... — начал Шан и замолчал.

— Давным-давно на Земле, — сказала Риэль, — один из первых антропологов привез человека из крошечного, отдаленного, изолированного арктического племени в огромный город Нью-Йорк. Что больше всего впечатлило этого очень интеллигентного представителя племени в Нью-Йорке, так это ручки на нижних стойках лестниц. Он изучал их с глубоким интересом. Его не интересовали огромные здания, улицы, полные толп, машины...

— Мы задаемся вопросом, не связана ли проблема чартена не только с впечатлениями, но и с ожиданиями, — сказала Форест. — Мы намеренно придаем смысл окружающему миру. Сталкиваясь с хаосом, мы ищем или создаем привычное и с его помощью строим мир. Младенцы делают это, мы все делаем это; но мы отфильтровываем большую часть того, что сообщают наши органы чувств. Мы осознаем только то, чем нам нужно быть или что мы хотим осознавать. В чартене вселенная растворяется. Когда мы выходим, мы восстанавливаем ее — лихорадочно. Хватаемся за то, что нам знакомо. И как только появляется одна ее часть, на ней строится все остальное.

— Я говорю "я", — сказала Риэль, — и за этим может последовать бесконечное количество предложений. Но следующее слово начинает выстраивать неизменяемый синтаксис. "Я хочу..." Судя по последнему слову предложения, выбора может вообще не быть. И еще, вы можете использовать только те слова, которые знаете.

— Вот так мы вышли из хаоса на "Шоби", — сказал Шан. У него внезапно начала болеть голова — болезненная, нерегулярная пульсация в висках. — Мы разговаривали. Мы сконструировали синтаксис этого опыта. Мы рассказали нашу историю.

— И очень старались рассказать это правдиво, — сказала Форест.

После паузы, нажимая на точки давления у себя на висках, Шан сказал: — Ты хочешь сказать, что Далзул лгал?

— Нет. Но рассказывает ли он историю Ганама или историю Далзула? Наивные, простые люди, провозглашающие его королем, прекрасная принцесса, предлагающая себя...

— Но она сделала...

— Это ее работа. Ее призвание. Она одна из этого священства, очень важная. Ее титул — Анам. Далзул перевел это как "принцесса". Мы думаем, что это означает "земля". Земля, грунт, весь мир. Она — земля Ганама, принимающая незнакомца с почетом. Но это еще не все — это взаимная функция, которую Далзул интерпретирует как царствование. У них просто нет королей. Должно быть, это какая-то роль жреца в качестве супруги Анам. Не мужа Кет, а ее пара, когда она Анам. Но мы не знаем. Мы не знаем, какую ответственность он принял на себя.

— И мы, возможно, изобретаем столько же, сколько и Далзул, — сказала Риэль. — Как мы можем быть уверены?

— Если мы вернемся к тебе, чтобы сравнить наши впечатления, это будет большим облегчением, — сказала Форест. — Ты нужен нам.

"Он тоже нуждается в тебе", — подумал Шан. — "Ему нужна моя помощь, им нужна моя помощь. Какую помощь я могу оказать? Я не знаю, где нахожусь. Я ничего не знаю об этом месте. Я знаю, что камень теплый и шершавый под моей ладонью.

Я знаю, что эти две женщины, отзывчивые, умные, стараются быть честными.

Я знаю, что Далзул — великий человек, а не глупый эгоист, не лжец.

Я знаю, что камень шероховат, солнце теплое, тень прохладная. Я знаю легкий, сладкий вкус семян типу, хруст на зубах.

Я знаю, что когда Далзулу было тридцать, ему поклонялись как Богу. Независимо от того, как он отрекся от этого поклонения, оно, должно быть, изменило его. Состарившись, он вспомнит, каково это — быть королем..."

— Тогда знаем ли мы вообще что-нибудь об этом священстве, которое он должен занять? — резко спросил он.

— Ключевое слово, по-видимому, "тодок", палка, посох или скипетр. Тодогай, тот, кто держит скипетр, — это титул. Далзул понял это правильно. Это действительно звучит как король. Но мы не думаем, что это означает управлять людьми.

— Повседневные решения принимаются советами, — сказала Риэль. — Священники обучают, проводят церемонии и... поддерживают город в духовном равновесии?

— Иногда, возможно, путем кровавого жертвоприношения, — сказала Форест. — Мы не знаем, о чем они его попросили! Но, похоже, ему действительно лучше это выяснить.

Через некоторое время Шан вздохнул. — Я чувствую себя дураком, — сказал он.

— Потому что ты влюбился в Далзула? — черные глаза Форест смотрели прямо в его глаза. — Я уважаю тебя за это. Но я думаю, что ему нужна твоя помощь.

Когда он уходил, медленно шагая, он чувствовал, что Форест и Риэль смотрят ему вслед, чувствовал, как их нежная забота следует за ним, оставаясь с ним.

Он направился обратно к большой рыночной площади. "Мы должны рассказать нашу историю вместе", — сказал он себе. Но слова были пустыми.

"Я должен слушать", — подумал он. — "Не разговаривать, не рассказывать. Успокоиться."

Он слушал, прогуливаясь по улицам Ганама. Он пытался смотреть, видеть своими глазами, чувствовать, быть в своей собственной шкуре в этом мире, в этом мире самом по себе. Не его мире, не мире Далзула, Форест или Риэль, а этом мире таком, каким он был, с его непокорной и несокрушимой землей, камнем и глиной, его сухим ярким воздухом, его дышащими телами и мыслящими умами. Продавец называл товары короткой музыкальной фразой: пять ударов, татаБАНаба, равная пауза, и снова название, сладкое и бесконечное. Мимо него прошла женщина, и Шан увидел ее, увидел всего на мгновение: невысокая, с мускулистыми руками, озабоченный взгляд на широком лице с тысячью крошечных морщинок, выгравированных солнцем на глиняной гладкости кожи. Она целеустремленно прошагала мимо него, не замечая его, и исчезла. Она оставила после себя несомненное ощущение бытия. Быть самой собой. Неконструированной, нечитаемой, недостижимой. Другой. Не ему это понимать.

Тогда все в порядке. Грубый камень, теплый на ладони, и пятибалльный такт, и невысокая пожилая женщина, идущая по своим делам. Это было только начало.

"Мне это приснилось", — подумал он. — "С тех пор, как мы сюда приехали. Не такой кошмар, как в "Шоби". Хороший сон, сладкая мечта. Но была ли это моя мечта или его? Ходить за ним повсюду, видеть его глазами, встречаться с Виакой и остальными, пировать, слушать музыку... Разучивать их танцы, учась играть на барабане вместе с ними ... Учась готовить... Обрезать фруктовые сады... Сидеть на своей террасе, есть семечки типу ... Солнечный сон, полный музыки, деревьев, простого общения и мирного одиночества. Мой хороший сон", — подумал он удивленно и криво. — "Ни королевского титула, ни прекрасной принцессы, ни соперников за трон. Я ленивый человек. С ленивыми мечтами. Мне нужна Тай, чтобы разбудить меня, заставить вибрировать, раздражать. Мне нужна моя сердитая женщина, моя неумолимая подруга."

Форест и Риэль были неплохой заменой. Они, безусловно, были подругами, и хотя они прощали его лень, они встряхнули его.

В его голове возник странный вопрос: "Знает ли Далзул, что мы здесь? Очевидно, Форест и Риэль не существуют для него как женщины; существую ли я для него как мужчина?"

Он не пытался ответить на этот вопрос. "Моя работа, — подумал он, — попытаться встряхнуть его. Чтобы внести немного диссонанса в гармонию, синкопировать ритм. Я приглашу его на ужин и поговорю с ним", — подумал он.

Средних лет, величественный, с ястребиным носом и свирепым лицом, Акета был самым мягким и терпеливым из учителей. — Тодокю нкенес эбегебю, — повторил он в пятый или шестой раз, улыбаясь.

— Скипетр — чем-то — полон? обладает властью над? представляет? — спросила Форест.

— Это связано с... символизирует? — спросила Риэль.

— Кенес! — сказал Шан. — Электрический! Это слово они продолжали использовать в "генераторе". Сила!

— Скипетр символизирует власть? — спросила Форест. — Что ж, какое откровение. Дерьмо!

— Дерьмо, — повторил Акета, которому, очевидно, понравилось, как звучит это слово. — Дерьмо!

Шан пустился в пантомиму, танцуя водопад, имитируя движение колес, гул и жужжание маленькой динамо-машины на вулкане. Две женщины уставились на него, пока он ревел, вертелся, гудел, жужжал и потрескивал, выкрикивая "кенес?" с перерывами, как обезумевший цыпленок. Но улыбка Акеты стала шире. — Соха, кенес, — согласился он и изобразил, как искра перескакивает с одного кончика пальца на другой. — Тодокью нкенес эбегебю.

— Скипетр означает, символизирует электричество! Это должно означать что-то вроде: если ты берешь в руки скипетр, ты жрец электричества, как Акета — жрец библиотеки, а Агот — жрец календаря, верно?

— Это имело бы смысл, — сказала Форест.

— Почему они сразу выбрали Далзула своим главным электриком? — спросила Риэль.

— Потому что он спустился с неба, как молния! — сказал Шан.

— Они выбрали его? — спросила Форест.

Наступила пауза. Акета переводил взгляд с одного на другого, настороженный и терпеливый.

— Как будет "выбирать"? — Форест спросила Риэль, и та ответила: — Сотот.

Форест повернулась к своему учителю. — Акета: Дазу... нтодок... сотот?

Акета некоторое время молчал, а затем сказал серьезно и отчетливо: — Соха. Тодок нДазу ойо сотот.

— Да. И еще скипетр выбирает Далзула, — пробормотала Риэль.

— Ахео? — Шан потребовал ответа — почему? Но из ответа Акеты они смогли понять только несколько слов: священство или призвание, святость, земля.

123456

Предыдущая глава