Полночь - время колдовства

Я против воли зауважал этого старика. Хотя он еще тот монстр, позволяющий убивать людей сотнями ради силы. Тут же я вспомнил еще один закон колдовства — ретраитур может вместить силу шести ста шестидесяти шести человек. Нахрена они убивают так много? Они явно лишили жизни больше этого количества. Может, есть еще один, или даже два великих шамана с ретраитурами, которые заполняют простые шаманы на площади?

Голова шла кругом от множества вопросов без ответов. Но как, как? Эх, завладеть бы этими знаниями.

Шаман внизу зашевелился и открыл один из ящиков. Он достал толстую, потертую книгу с кожаными ремешками, позволяющими всегда ей быть закрытой. Внимательно посмотрел на обложку, на которой было нарисовано дерево, приложил пальцы к определенным частям рисунка и только после этого открыл книгу. Старик перелистал страницы почти до конца, взял перо с чернилами и начал писать, иногда, подолгу задумываясь.

У меня чуть пена не пошла изо рта от жадности. Это же его дневник!!! Иначе, зачем такие предосторожности? На книгу наложено заклятие. Пальцы свело судорогой, они уже хватали дневник и жадно листали страницы. Какие же знания мог там записать этот мастодонт колдовства? Я ведь вполне могу сейчас смотреть на одного из самых сильных колдунов, мира не знаю, но вот континента — это почти наверняка, уж точно он высший колдун.

Я еле сдержал стон отчаяния, когда старик закрыл дневник, положил его в ящик, а сам лег на кровать и затушил свечу.

Пора вызывать Каститас. Я достал зеркало, обычным кинжалом проколол палец и начеркал кровью на нем несколько колдовских символов, затем тихо произнес заклинание, надеясь, что шаман ничего не почувствует. Поверхность зеркала заклубилась красным маревом, и появилось чем-то возбужденное лицо Каститас.

— Тихо, — сразу прошипел я, пока она рта не раскрыла. — Этажом ниже спит могучий шаман, который не задумываясь меня убьет, если узнает, что я здесь.

Глаза девушки округлились от удивления, а взгляд стал донельзя глупым.

— О, как, — выдохнула она шепотом. — Как ты вляпался в это?

— Долго рассказывать. Мне нужна ваша с Ветус помощь. Шамана надо срочно убить, иначе он убьет меня.

— Мать нам не поможет. Она на совете ковена и просила ее не тревожить. С любым шаманом, я сама справлюсь, — самодовольно закончила она. — Где ты? Я почему-то плохо тебя ощущаю. Ты где-то на равнине?

— В столице Глауану, на крыше башни с колоколом. Она в центре находиться, возле огромного костра, где жгут мумии людей, из которых суджере вытянуло силы и переместило в ретраитур, что лежит под подушкой лысого шамана, которого нам и надо убить.

— Дела, — изумленно протянула она. — Не знаю когда буду, но точно буду. Я не могу это пропустить.

Связь оборвалась. Зеркало приняло свой первоначальный вид. В голове занозой засела мысль о том, что Каститас плохо ощущает хитрое заклятие, наложенное на меня. С чего бы это? Неужели действует мое заклятие, наложенное в том злополучном доме в Кар-Карасе? Оно должно совсем не так себя вести. Я не правильно наложил его? Что-то перепутал, как в бою против Густава? Этого так просто не узнать, а проверять ой как не хочется, шанс будет только один.

Я привалился к уцелевшей стене древней башне и принялся ждать Каститас.

Глава 5

Что-то упрямо припекало мою щеку, норовя превратить ее в подобие тонкого, хорошо прожаренного лоскута мяса. В желудке, кто-то буркнул, требуя пожрать. Я открыл неподъемные веки и уставился на солнце. Оно было уже высоко в небе, насмешливо взирая на меня. Сколько же я проспал? Ночью сон сморил меня — это было неизбежно, я потратит много сил и эмоций за последние сутки. Каститас еще не было. Что-то она задерживается. Хотя, скорее всего уже где-то рядом с городом, но ждет ночи, чтобы иметь возможность колдовать. Она ведь не знает, что шаман активирует ночью свое могучее колдовство. А если мы не успеем? В спешке я не сообразил поведать этого через зеркало, а сейчас уже поздно. Всё, приплыли, я ничего не мог сделать, чтобы остановить шамана. Тень черного отчаяние коснулась меня. Армия может погибнуть из-за меня. Сорок тысяч человек из-за одного меня. Так, перестань паниковать. Время еще есть. Да и паладины со священниками могут отвести заклинание равнинников.

Я попытался встать. Всё тело болело от неудобной позы и каменной кровати. Хотелось пить. Язык стал сухим и шершавым. Я переполз в тенек и, перегнувшись, через край, посмотрел вниз. Там всё так же хозяйничали шаманы и равнинники-воины, которые стерегли башню. Похоже, после вчерашней нашей диверсии, они больше не решались оставить ее без прикрытия.

До меня начала доходить мысль, что я изрядно сплоховал. Я не мог выбраться с третьего этажа башни, по крайне мере, до того, как солнце скроется за горизонтом и на мир опустятся сумерки. Перепрыгнуть обратно, на плоскую крышу дома, которая привела меня сюда, без колдовства я не мог, спуститься по стене вниз, тоже не мог, единственный путь это люк, но ведь он опутан множеством заклятий.

Внезапно, равнинники внизу забегали, засуетились. Вдалеке зазвучали барабаны. Я узнал их, такие использовались в имперской армии. Я выпрямился во весь рост и попытался рассмотреть, что там твориться за городской стеной, но ничего не было видно, слишком далеко и рельеф местности мешал.

Барабаны не смолкали час, потом послышались глухие крики и отдаленный звон стали. Армия прямо с марша пошла в атаку на город. Значит, Фалк успел всё передать и ему поверили. В отдалении донесся страшный удар, послышался треск дерева, звон железа и конское ржание. Похоже равнинники вышли из города и решили дать открытый бой, попав под рыцарскую конницу. Странная тактика, могли бы и попробовать отбиться внутри стен города. Какая-никакая, а защита. Тут конница была бы бесполезна. Но ведь я не знал, какое заклинание приготовил великий шаман. Может быть для него нужно, чтобы все имперцы были сосредоточены в одном месте? Если бы равнинники заперлись в городе, то имперцы попробовали бы окружить город и растеклись вокруг него жидким строем. Заклинание лысого старика, скорее всего, бьет по площади.

Бой шел уже несколько часов. Я отчаянно сожалел, что не могу видеть, как происходит сражения, но по уменьшающемуся количеству равнинников внизу, понимал, что Глауану проигрывает и вводит в бой резервы. Но и солнце уже клонилось к закату. Багровый краешек шара уже коснулся линии горизонта.

Я подбежал к люку и заглянул в комнату. Шаман сидел за столом. Перед ним лежал раскрытый дневник, и в большом, заполненном красной жидкостью, прозрачном бокале, лежал рубин, размером с мой кулак, ни меньше. Старик сквозь окно смотрел на солнце. В его взгляде отражалось нетерпение. Он не мог не слышать приближающихся звуков поля брани, имперцы уже были около стен города.

Крики и звон металла приближался, но и солнце продолжало свой бег. Уже половина светила нырнула за горизонт. Бой переместился в черту города. Показались знамена имперского полка пикинеров. Я от нетерпения начал грызть ногти, потом понял, что делаю и с отвращением сплюнул.

Солнце уже почти всей своей тушкой опустилось за горизонт. День начал сменяться вечером. Еще совсем немного и шаман сможет воплотить задуманное. Я как ужаленный метался по крыше, то подбегая к одному ее концу, то к другому. Воины-имперцы приближались к площади с двух сторон. Но хватит ли им времени? Продвижение одной из групп имперских воинов заметно затормозилось. Равнинники рьяно на них насели. Со всех сторон в имперцев летели стрелы. Я тоже подумывал достать лук и начать отстреливать равнинников, но боялся, что меня заметят и сообщат об этом великому шаману. Это будет означать мою верную смерть. Только если прыгать вниз, но с такой высоты шансов выжить будет немного.

Пока я наблюдал за одной группой воинов, с другой стороны раздались ликующие крики. Я метнулся туда. Там на помощь обычной имперской легкой пехоте, пришла тяжелая инфантерия. Дело пошло веселее, и вот уже на территорию площади ворвались закованный в блестящие латы отряд — это была не тяжелая инфантерия, а паладины. Я никогда не видел их, но эти доспехи узнал по книгам. Покрытые серебром, с выгравированными цитатами из библии, с красными кругами на груди, они производили неизгладимое впечатление.

Я чуть не захлопал в ладоши от радости. Паладины начали методично истреблять лишенных колдовства шаманов, двигаясь к башне. Они действовали как единый организм. Равнинники хоть и сражались отчаянно, но полуголые, плохо экипированные они ничего не могли им противопоставить. Опытный взглядом лучника я оценил доспехи паладинов на отлично. Их сочленения были подогнанными так искусно, что я не находил возможности стрелам добраться до уязвимого человеческого тела.

На площадь прорвался еще один отряд. Совсем маленький, состоящий из четырех человек, но какие люди это были. Забрызганные кровью в знакомой броне, тройка моих, наверное, уже друзей имперцев, и Фалк, скрывающийся за их спинами и тыкающий пальцем в башню.

К несчастью солнце скрылось за горизонтом, и сумерки начали быстро расползаться по земле. Я приник к щелочке в люке. Шаман встал с кресла. Он держал в одно руке книгу в другой бокал с рубином. Он начал нараспев читать заклинание, но громкие крики заставили его посмотреть на дверь. Паладины уже были в башне. Отряд леди Женевьевы тоже наверняка был там. Шаман колебался. Он то смотрел на книгу, то на дверь. Вдруг он резко захлопнул дневник и схватил бокал с рубином. Крышка люка отлетела вверх, чуть не задев меня и шаман вылетел из комнаты прямо пред мои ошалевшие очи. Он тоже надо сказать изумился, увидев меня. Тело, моя палочка-выручалочка, снова все сделало за меня. Суджере вошел шаману в горло.

— Выродок, — выдохнул старик и упал.

Он начал меняться. Шаман превращался в мумию гораздо медленнее, чем какой либо умирающий от суджере виденный мной ранее человек. Он медленно старел. Его кожа стала похожа на древний пергамент, глаза мутнели, но все так же яростно смотрели на меня. Он раскрыл оскаленный крошащимися зубами провал рта и попытался выговорить какое-нибудь умерщвляющее заклинание, но ему не хватило времени. Язык, губы, мышцы, мясо иссохли настолько, что не позволили ему этого сделать. Шаман умер.

Я как истукан стоял с раскрытым ртом и не мог пошевелиться. После смерти шамана я спохватился, подобрал книгу и бросился к рубину. Бокал разбился, и он лежал в луже красной жидкости. Я подобрал его. Жидкость пахла кровью. Я вытер рубин об одежду и сунул в карман. Книгу спрятал за пазуху.

В это время в комнату вбежали паладины, и прозвучал взрыв. Заклятия шамана работали даже после его смерти, так как источник силы был еще полон и не отрезан от них.

Я почувствовал, как мои ноги отрываются от камней башни, и я куда-то со свистом лечу, потом сильный удар и темнота.

Дивный лес щебетал голосами ярко раскрашенных птиц. Они прыгали с ветки на ветку и выводили приятные уху рулады. Их мало что заботило в этом мире кроме песен. Листья могучих деревьев шелестели на ветру, вторя птичкам и создавая неповторимое сочетание звуков. Летнее солнце высоко застыло на голубом небосводе, яркими лучами согревая высокую, изумрудную траву. Я брел по ней, ощущая неповторимую мягкость под босыми ногами. В воздухе разлился аромат пахучих цветов и сырой земли.

Внезапно налетел порыв ветра и ласково прошептал:

— Ты умер.

Я раскрыл неподъемные веки и дикими глазами начал осматриваться. Вокруг хозяйничал огонь. Он полыхал на руинах того самого дома, с которого я перенесся на башню. От дома осталась лишь одна стена, возле нее я и лежал, наполовину засыпанный колотым песчаником. В клубах удушливого дыма на месте башни, зияла глубокая воронка. Разметало всё, вплоть до первого этажа и подвала, если он был. Рядом с воронкой лежал перевернутый колокол и горящие брусья.

Я почему-то смотрел на колокол и пытался встать. Тело не слушалось меня. Я не мог пошевелить не ногой, не рукой, только в груди, будто раскаленной кочергой орудовали. Я скосил глаза и увидел огромную, кровоточащую дыру. Сквозь обломки ребер, было хорошо видно, как остановившееся сердце вновь набирает обороты, разгоняя кровь по венам. Конечности начали слушаться меня. Я как в трансе приложил к страшной ране непослушную, обгоревшую руку, пытаясь остановить кровь и восстановить тело. То, что в этот миг происходило в моей голове нельзя описать никакими словами. Дыра вдруг начала затягиваться новой плотью, выталкивая осколки песчаника, кости с треском вставали на место. Я почувствовал, как неведомая энергия струится сквозь мое тело, и ощутил нарастающую вонь. Ее начало исходило из кольца матери. Оно истончалось на моем пальце, заживляя страшную рану, пока совсем не исчезло.

Я разгреб заваливший ноги песчаник и, пошатываясь, встал. Будто в бреду побрел прочь от башни. Глауану горел, ярко освещая сумерки и разгоняя мрак. Люди сражались друг с другом. Равнинники еще держались. За ними оставалась площадь. Я шел, полз, убегал от страшного места, в противоположную от имперской армии сторону. Те, равнинники, что бросили защищать город, прорывались сквозь кольцо имперских солдат в сторону Свободных Земель. Я был среди них. С неимоверным трудом создав заклинание хамелеон, я брел по улицам натыкаясь на сражающихся. Улицы были залиты кровью. Я поскальзывался и падал, пачкаясь в чужой крови. Возле ворот из города бушевала жаркая сеча. Я подхватил саблю и, раздавая удары направо и налево, выбрался из пылающего города.

Впереди была равнина, свобода. Не выпуская окровавленную саблю из руки, я побежал вперед, туда, где никто не будет меня искать, в Свободные Земли. Прощай граф Артур фон Скоца, прощай ведьма Ветус, я больше не твой. Я ощущал какие-то изменения в себе. Не в физическом теле. Я больше не чувствовал смертельных объятий, что довлели над моим сердцем. Заклятие Ветус исчезло. Один из нас умер. Точнее был мертв, а сейчас спешит к своей свободе, падая и снова вставая.

Эпилог

Следующим утром около ворот дымящегося города стояли пять человек и разговаривали.

— Фалк, соберись, не плачь. Он точно сказал, что пойдет в башню? — произнесла леди Женевьева Сонбаденская, держа шлем на сгибе руки.

— Да, — сквозь всхлипы ответил парень, не отнимаю рук от лица.

Леди Женевьева отвернулась и спросила у графа Артура:

— Вы разговаривали с паладинами, что они говорят?

Он пожевал губы и произнес, глядя куда-то вдаль:

— Башня превратилась в руины. Там под завалами теперь никого не найдешь. Рядом была обнаружена ужасно обгоревшая мумия, судя по остаткам одежды это их великий шаман, его убили так называемым зубом дракона. Одежду опознали равнинники. Следов адъютанта Горана нет. Если он был в башне, то наверняка погиб. Вам повезло леди-рыцарь, что вы буквально несколько метров не дошли до нее. Сейчас там столько трупом и искореженных доспехов, что даже тела солдат тяжело опознать. Смерть всех нас уравнивает. Теперь там не различишь, кто свой, а кто чужой, а кто Горан сын Белогора.

— Башню разорвало на кусочки, на наших глазах, — протянул Харник, вытирая кровь, сочащуюся из множества порезов на лице. — А потом еще равнинники отбили площадь, и мы до самой ночи не могли подступиться к ней, пока их сопротивление совсем не ослабло. Жаль парня если он погиб.