* * *
Если разобраться, в холодной зиме были свои плюсы — дожди наполнили водохранилища, и летом, когда солнце будет выжигать землю до раскаленной пустоши, страна не будет страдать от жажды. Именно к раскаленной пустоши оказалось тяжелее всего привыкнуть после бегства с Островов; подозреваю, что из-за жары ла'эр, пришельцы с севера, предпочитали селиться в приграничье, в прохладных предгорьях, а столичные жители мирринийке если и выходили на улицу, то только ночью. То, что в Аринди гордо именовали реками, выглядело как жалкие ручьи, которые постоянно пересыхали. На побережье стояли опреснители, но на побережье жило столько народу, что всем не хватало. Рукотворные озера спасали всех.
Водохранилище, извилистое и неестественно синее в пасмурных сумерках, лежало между низких холмов. Мост шел поверх дамбы; я был здесь когда-то, и с этим местом меня связывали хорошие воспоминания. Но это было сухое знание без оттенка эмоций.
Холодный ветер тащил по небу рваные облака и морщил воду.
— Очень не хватает чумы, — я перевесился через ограждение, и резюмировал: — Будь я на месте Алина, я бы отравил источники.
Матиас возмущенно зашипел и, кажется, подпрыгнул на месте, теребя вязаный шерстяной шарф. Вода не вызывала у него ни малейшего доверия, но, убедившись, что я не тороплюсь покидать мост, заарн жестом фокусника вытащил очередной отчет и сквозь зубы процитировал:
— Этот человечишка Алин был здесь этим летом и чинил дамбу. Результаты ремонта не обнаружены. Вредоносные заклятия не обнаружены. Яд в анализах воды не обнаружен. Пошли отсюда, человек, здесь холодно и никто не умрет.
— Если подумать — для чего Алин изначально хотел открыть врата? — я подтянулся и забрался на бордюр, неспешно двинувшись по краю. — Чтобы уменьшить население Аринди? Мелко. Чтобы избавиться от Нормана? А как он собирался избавиться от тех, кто придет из Заарнея?
О массовом падеже кабачков заарны не сожалели. Рацион нелюди настолько отличался от человеческого, что прошлые продуктовые и не только нормы (корочка хлеба и пять меховых шапок на месяц) через смех и слезы был вынужден корректировать инфоотдел. Но даже нелюдям необходима вода.
Матиас по уши зарылся в шарф и осуждающе смотрел оттуда. Шеннейр договорил со своими и присоединился к нам, погруженный в свои мысли.
— Побережье смоют гигантские волны, центр разрушит Вихрь, восток и север загнутся от голода и эпидемий. Вторжение заарнов опрокинет Нормана, но само захлебнется. Это был грубый, предельно избыточный, но при этом рабочий план.
Алин знал, что такое достигать целей любыми средствами. Он нравился мне именно этим; и я ни мгновения не жалел, что сумел его устранить.
Матиас сделал шажок к краю моста и тотчас же отодвинулся обратно:
— Человек, слезь оттуда. Слезь.
Вода была довольно далеко.
— Эксперты ничего не обнаружили, — напомнил темный магистр. — Если это сигнальное заклятие, которое должно распылить яд, изготовленный Бронной, то оно слишком мало, чтобы его заметить...
— Бронна, — повторил я пересохшими губами. — О ней я забыл.
Тот, кто создает вакцины, может создать и яд. Бронна стара, учеников, которые бы продолжали ее искусство, у нее не осталось, и ей было не за что любить этот мир.
— Если же это проклятие, то оно должно было быть слишком большим, и потому Алин обязан был сделать его спящим. Спящее заклятие не опознается до пробуждения.
— Это может Миль.
— Только осматривая проклятие вплотную, — спокойно возразил Шеннейр. — Одно заклятие высшего уровня он не опознал на расстоянии... из-за помех не опознал даже его тип, когда оно начало пробуждаться. Водохранилище глубоко и огромно. Мы даже не знаем, где искать.
— Может быть, вы, темные, просто не способны ощутить свою магию? — я нервно провел пальцами по ошейнику, зацепив застежку. — Или будет, как со складами?
Я был несправедлив — ситуация со складами была подстроена намеренно. Но последствия схожи.
— И что вы сделаете?
Я шагнул вниз.
Вода в искажении была совсем иной: вязкая и клейкая масса, продираться сквозь которую приходилось с трудом. Иная среда, иные правила: дар гельда подразумевал, что врата будут открываться на ровной открытой поверхности, чтобы не утопить вторжение в море. Выйти в стену мне тоже не удавалось ни разу, хотя я пытался.
Заарней не почует такое краткое погружение, да еще через воду. В голове все это представлялось красиво: я вишу в безвременье посреди озера, определяю источник этой мерзкой темной магии... Потом сверху обрушилась ледяная вода, вышибая воздух из легких, залилась в глаза, в уши, и я вылетел обратно в искажение, рванувшись к сияющему где-то вверху источнику света.
Захлебнуться у меня почти получилось.
Матиас выронил ритуальный нож и вцепился мне в руку. Неровный ритуальный круг был начерчен прямо под моими ногами; заарн был изрядно перепуган, и ладони его были в порезах, липкими от крови. Темные шокированно таращились с другого конца моста, и только Шеннейр, как и полагается магистру, хранил спокойствие.
— И что вы нашли? — с любопытством спросил он.
Я выпрямился, стараясь не подавать вида, что пытаюсь обледенеть, и мрачно произнес:
— Темная магия. Всюду темная магия. Все равно она там есть.
— Да-а-а, тяжело вам, — хмыкнул темный и подал знак Эршену. На плечи опустилась тяжелая ткань, и Шеннейр зажег рядом небольшую печать, волнами излучающую тепло.
Дом смотрителя плотины, двухэтажное кирпичное здание, находился рядом с мостом. Здесь для нас уже приготовили гостевые комнаты, и первым делом я отправился наверх, чтобы переодеться. На самом деле я вряд ли мог объяснить причины своего поступка. Он был более чем спонтанен; я решил, что это сработает. Заразился авантюризмом от Шеннейра? Мне просто хотелось это сделать. Может быть, мне хотелось сделать шаг.
— В честь окончания зимних праздников в одном поселении на западных рубежах запустили фейерверки, и теперь Ньен проводит учения у наших границ. Меня срочно вызывают, — сообщил Шеннейр, когда я спустился на первый этаж.
— Мы можем связаться с ними и убедить, что мы совершенно безопасны и настроены мирно?
Мы, конечно, тут недавно планировали на них напасть, но ведь не напали же. Поведение соседей беспокоило, но беспокоило не первым в очереди; тем более, я сомневался, что сумею заморочить власти Ньен в одиночку даже будучи светлым магистром.
— После того, как светлая гильдия Иншель пала, Ньен принципиально отказывается принимать от нас послания. Там совсем долбанулись и считают себя светлой страной, — кажется, даже темного магистра чужое нахальство оскорбляло до глубины души.
А у нас все считают себя светлыми. И Загорье считает. И Аринди. А кто запретит-то?
— Но они объявятся, — счел нужным подбодрить Шеннейр. — Как отметят зимние праздники, так сразу начнут требовать, чтобы мы выдали им Нэттэйджа.
— Каждый год требуют? — не поверил я. — Все эти много лет?
Пусть Нэттэйдж остается беглецом, но надо же понимать, что высшего темного мага гильдии Аннер-Шэн враждебной стране никто не выдаст. Хотя бы потому, что он слишком много знает. Если Нэттэйдж надоест темным, его в кровати удушат, но все равно тело на родину не вернут.
— Ставлю всю Ньен и кусок загорья, что департаменту наказаний не отменили директиву, — мы переглянулись, и в разговоре образовалась неловкая заминка.
— У меня есть идея, — я потрогал все еще мокрые волосы, и уточнил: — Лучше, чем эта. Мы активируем заклятие.
— Кэрэа, у вас перед эпидемией в пятьдесят девятом катрене воющие падальщики. Пожалуйста, идите по порядку, мы всей гильдией ломаем голову, кто они такие.
Такого удара в спину я не ожидал, и только беспомощно возмутился:
— Катрены?! Темный магистр, и вы туда же? Вы-то должны помнить, что я говорил на допросах!
— Да вы ничего не говорили, — согласился он. — Но так интереснее. Если говорить о сожалениях... я сожалею, что не уделил вам должное внимание. Мой просчет.
Иногда мне казалось, что то, что случилось — что-то плохое. Но мне было сложно думать о прошлом. Это не касалось других, и вряд ли было важно.
— Проклятие должно срабатывать при изменении внешних условий. Температуре воды, освещенности. Я объеду водохранилище и попробую еще раз определить место, — вернулся я к делу. — Если у меня не получится, мы пробудим проклятие — есть у вас печати, имитирующие солнце? — и Миль успеет его заметить и обезвредить. Не хотелось бы рисковать.
Шеннейр задумался и весело щелкнул пальцами:
— Хорошо.
— Вы мне разрешаете?
Он недоуменно нахмурился. Я подозревал, что только статус темного магистра не позволяет Шеннейру иногда говорить "я вообще не понимаю, о чем вы".
— Просто-напросто разрешаете?
— Вы светлый магистр, Кэрэа, — с долей раздражения ответил магистр. — Если вы считаете что-то необходимым — делайте.
А потом огребайте, если ваши поступки не понравятся темному магистру Шеннейру.
— А если я делаю чушь?
— Кто ни разу в жизни чушь не делал? — он потер переносицу, словно его мучила застарелая головная боль. — Хотя я предполагал, что вы будете торопиться вернуть своих сородичей из ссылки. Вы же хотели именно этого? Или нет?
Я с трудом подавил возмущение. Что меня беспокоило — почему на скором возвращении так настаивал Шеннейр. Какое право он вообще имеет их упоминать — и в чем-то обвинять меня?
Я хотел вернуть других светлых. Действительно хотел.
— Я не уверен, что хотел бы тащить их... в такой мир, — ответил я просто для того, чтобы что-то ответить.
Страну, где их вряд ли ждет хорошее.
— Мир как мир, — не принял моих терзаний собеседник. — Кэрэа, да сколько можно хандрить? Вы так здесь долго не продержитесь. Ничего ужасного с вами еще не случилось. В конце концов, вы до сих пор не умерли!
— Иногда я жалею, что нет.
Я сказал это зря — но сделанного не воротишь. Шеннейр зло сощурился; понимание мира у темного магистра было достаточно простым. Если кто-то смеет грустить — достаточно хорошенько врезать, и человек сразу развеселится.
— Порой мне все же хочется, чтобы вы поняли, — все же обманчиво спокойно произнес он. — Что мир может быть куда хуже...
— Нас ждут, магистр, — Эршенгаль оказался рядом совершенно незаметно, все так же совершенно невозмутимый, и тронул Шеннейра за локоть. Тот развернулся резче, чем следовало; Эршен не дрогнул, и в холодном спокойном взгляде ясно отражалось, что боевик не собирается отступать.
— В любом случае, дождитесь меня, Кэрэа Рейни, — Шеннейр нехорошо ухмыльнулся, окидывая подчиненного еще одним многообещающим взглядом, кратко махнул на прощание и пошел прочь.
— Эршенгаль, вас нужно спасать? — деловито осведомился я.
— Магистра порой заносит, и он сам это знает, — боевой маг прекратил смотреть своему господину вслед, и вежливо поклонился: — Мы вас утомили. Я понимаю.
Их отъезд я наблюдал из окна. Эмоции Шеннейра уже выровнялись, и до второго этажа долетали его приказы "топиться не давайте, все остальное можно". Я дождался, когда хвост колонны исчезнет за поворотом, закинул в рот две таблетки и упал на кровать, закрыв глаза.
Лоэрин обещал, что его снотворное совершенно безопасно и куда сильнее того, что было у меня раньше. Пусть насчет блокиратора Шеннейр и прав, снотворное — другое дело. Блокиратор слишком быстро вызывает привыкание. Я уже проходил через это раз, и второй так не повезет. Хотя что изменится...
Защитные печати, что окутывали дом, мучительно гудели. Темная магия. Всюду темная магия.
"А если темный магистр Шеннейр снова будет недоволен моими замечательными качественными передовыми препаратами, которые изготовлены в моей прекрасной оснащенной по последнему слову науки и техники лаборатории, — сказал мне Лоэрин перед расставанием. — Спросите его, как он сумел так быстро встать на ноги после заключения. Вот спросите".
Может быть, когда-нибудь я наберусь храбрости и спрошу. Я после Вихря отходил год или даже больше, и последствия не прошли до сих пор. И это если учесть, что меня отправили в камеру и забыли. Шеннейр не отделался так легко.
Темный магистр не может быть настолько сильнее. Или?..
Я прижал холодную ладонь к закрытым глазам, пытаясь успокоить ноющую боль, и усмехнулся. Я могу сговариваться с Норманом; освобождать светлых из ссылки; сидеть на опасной отраве — но главным преступлением, которое вызывает самую жесткую реакцию, остается мое плохое настроение. Эмпатический мост работает. Темный магистр Шеннейр перехватывает мои эмоции, и они его бесят.
Каждый человек защищает себя от того, что причиняет страдания. Агрессия Шеннейра будет расти, пока он не заставит источник шума умолкнуть. Как вынуть острую иглу из головы; наконец избавиться от боли. В другом мире мы бы могли поговорить и сообща разрушить мост, в каком-то ином, совсем другом мире.
— Нет ничего страшнее для светлого, чем гибель другого светлого...
— М? — сидящий прямо на полу у кровати Матиас вопросительно поднял голову. Я уже привык, что он постоянно ходит по пятам, и не обращал на него внимания.
Если я не стану ломать эмпатический мост? Если я наоборот, его усилю? Если я умру, не завершив начатое, или погибну от руки Шеннейра — это его уничтожит. Так или иначе, я все равно его достану.
Эмоции сидящего рядом существа отвлекали, не давая ощутить триумф. И только для того, чтобы заставить их умолкнуть, я спросил:
— Ты что-то хочешь сказать, Матиас?
— Я не имею права обсуждать действия Лорда, — хмуро отозвался он.
Вот так новость. С каких это пор?
— Я приказываю. Говори.
Он посмотрел на порезы на ладонях, оставшиеся после создания ритуального круга, и попросил:
— Не делай так больше.
Тени кружили на потолке. Я не смотрел на них.
* * *
Матиасу снится сон.
Он блуждает в темноте — тень среди других теней, пыль, ничто. Этот мир холоден, и этот мир жесток, он рвет крючьями на части, он перемалывает железными зубами, и здесь нет покоя.
Он стоит в ослепительном круге света, как в луче прожектора, почти растворившись в нем из-за белоснежных одежд. Тени заполняют пространство, тени окружают свет со всех сторон, что-то шепчут, отнимая внимание без остатка. Тени не дают пробиться ближе, и воздух в горле густеет, не желая превращаться в крик.
Он кричит, но никто не слышит.
Через тени приходится пробиваться, разрывая их на куски, падая на колени перед пьедесталом. Сил взобраться вверх уже нет — только царапать сломанными ногтями ступени, оставляя на белом красные борозды.
В Его глазах стылое равнодушие. Он смотрит свысока, со своей недосягаемой высоты, а потом отворачивается.
Он карабкается вверх, он падает, он поднимается снова. Он пьет свою кровь и грызет свои кости, чтобы утолить голод. Он видит звезды — впервые, он видит небо — впервые. Но солнце светит всем, но не ему.
Даже когда он поднимается на вершину. В его ладони ритуальный нож — что он должен сделать, чтобы его увидели?
