Словами огня и леса. Часть 1

— Къятта.

— Понятно.

В голосе проскользнула насмешка — но не над Огоньком. И приговор: полукровка не интересен более. Еще одна жертва Башне, еще одна мошка в паутине Асталы.

Он повернулся, приподнял руку, тусклый свет попал на лицо, и мальчишка его узнал. Тонкие черты, красивые. Видел всего однажды, издалека, но тогда так пристально наблюдал, желая победы...

Ийа Арайа шевельнулся, собираясь встать. Сейчас он уйдет, и темнота больше ничем не рассеется. Перед глазами вновь встал песчаный круг, золотой, как солнце, фигурки на нем, и почудился неприязненный шепот Кайе. За этот шепот и ухватился отчаянно, за надежду последнюю:

— Къятта не захотел, чтобы младший брат тратил время на... на меня. Не знаю, что теперь будет, когда Кайе узнает, — сказал он, и голос дрогнул, и самому показался ужасно фальшивым. Но Ийа замер — и вновь повернулся к нему.

— Что же ты сделал такого?

— Я... — врать не хотелось. Да и что придумать, сообразить не мог.

— И ты бы хотел вернуться?

Сомнение в голосе не удивило. Кивнул, и вполне даже искренне — кто бы в данный миг не захотел! Там жизнь, а здесь...

— Это интересно, — сказал Ийа. О чем-то своем он думал, мысли почти осязаемо витали в темноте, и перекликались — словно летучие мыши. — Говоришь, младший не знал об этом?

— Не знал, — еле слышно откликнулся Огонек.

— Хм... Зачем тебя здесь закрыли?

— Чтобы я умер... — одними губами, но тот услышал.

— Для этого втайне привозить полукровку ночью? Он мог просто убить. Или отдать тебя Башне, или привести днем.

— Будто я просто исчез, сбежал. Чтобы Кайе не узнал никогда. Это же... пламя. А убить самому... ему, наверное, было противно, — так ясно вспомнилось лицо Къятты при этих словах, презрительные складки в уголках губ, что невольно вышло убедительно.

— Понятно. Как же ты ему досадил — здесь умирают долго, не то что упасть с верха Башни.

— Он сказал про змею... — вновь почудился плеск, и мальчишка невольно придвинулся к старшему.

— Это правда. Башне достаточно пищи, а Майт — ее приемная дочь. Мать делится взятым. Но так странно все же... потеряв игрушку Кайе перевернет всю Асталу, может заглянуть и сюда, и его не остановят. Может, ты нужен его брату живым? Майт не скоро придет, он знал...

Взялся за петлю, бечевка врезалась в тело, и мальчишка вскрикнул от боли — хотя осторожным было прикосновение.

— Тихо, не кричи, я тебе помогу.

Огонек прикусывал губы, только бы снова не вскрикнуть, а сердце колотилось так, что Ийа слышал наверняка. Кажется, получится выйти отсюда! Кажется... Только бы...

— Успокойся, — не сразу понял, что это к нему обращаются. Ведь спокойно сидел, и молчал...

— Расскажи мне о вас двоих. Что его в тебе привлекло?

Огонек вновь прикусил губу, но на сей раз чтобы лишнего не сказать. Что Ийа мог знать и сам?

— Мы часто ездили в лес. Я раньше долго жил там, и не боюсь чащи. А Кайе... он меня спас. Вытащил из реки.

— Вот как. Значит, ты его добыча, можно сказать, — теперь Ийа смеялся, а пальцы так же медленно двигались, едва прикасались, освобождая запястье полукровки. Петля поддавалась... мальчишка не верил своим глазам. Ийа коснулся тыльной стороны его ладони, едва-едва, словно крыла бабочки.

— Вот так. Лучше, дружок?

Почувствовав себя свободным, Огонек осторожно прижал руку к груди. Медленно встал на негнущихся ногах, пошатываясь. Прислонился спиной к стене. Какой здесь повсюду мох... противный, сырой...

Голова закружилась. Прикрыл глаза — свет камня показался чересчур ярким. А ведь он... как гнилушки в лесу.

— Ты... отпустишь меня?

— Давай сделаем так. Плавать умеешь? Хорошо. Ныряй и плыви к противоположной стене. Там решетка, змея появляется оттуда, из подземного канала. Не бойся, прутья расставлены широко — она огромна, а ты — мальчик. Сейчас ночь, тебя не заметят, я позабочусь о том, чтобы стража смотрела в другую сторону. Выбирайся из воды и иди по правому берегу до большого кедра, от него до конца проулка. Там тебя встретят мои люди.

— А после?

— Разберемся, как будет лучше.

— А если Къятта узнает, что ты был здесь?

— Это уж моя задача, сделать так, чтобы не узнал. Так что же? Придешь? Или ты хочешь остаться один в Астале? Проще умереть здесь, — он говорил так, как никто здесь не разговаривал с Огоньком, разве что Киаль — с сочувствием.

— А ты... не можешь вывести меня сам?

— Вся Астала будет об этом знать. Зачем мне такое счастье? — негромко рассмеялся, но без издевки. И поднялся, повернулся к двери, в ладони скрыв сияющий камешек.

— Не тяни, если решишь плыть — сейчас ночь, но через пару часов рассвет, тебя заметят, — сказал, и ушел.

Не сразу поверил в то, что свободен — да была ли она, эта свобода? У южан жестокие шутки. По-звериному провел языком по запястью, пытаясь зализать ранки — вспомнил клыкастую черную морду, поморщился, прекратил.

Человек ушел и забрал свет с собой — но Огонек наощупь отыскал дверной проем, пробежал пальцами по косякам, по дверной доске. Знал, здесь не полог был на выходе, как в доме Тайау — деревянная створка, тяжелая, но все равно понадеялся, вдруг не заперто. Ведь не слышал стука или лязга засова. Но нет, не повезло. Толкал дверь плечом, после всем телом пока окончательно не обессилел, тогда вернулся к воде.

Тут камни казались теплее, еще сохранили его тепло. Водил пальцами по щербинкам, не видя их. Не чувствовал радости или надежды, только опустошение. Будто Ийа забрал не только светящийся камень, но и все силы Огонька.

Стены, дверь и вода, запах сырости, гнили и ржавчины, запах крови... Место, где умирают. С чего он взял, что может отсюда выбраться? Ладно хоть страшного рокота Башни не слышно, но он и так в ее чреве. Скоро там, снаружи, будет рассвет, но не здесь...

Плеснуло что-то ; мальчишка вздрогнул, и недавнее безразличие улетучилось. Рано или поздно змея приплывет сюда... сидеть и ждать, пока сожрут, или пока умрет тут от голода — безумие. Полукровка глубоко вдохнул, потуже заплел растрепанные волосы в косу, перевязал тесьмой — и нырнул в воду, черную и холодную.

По счастью, после того, как едва не утонул и был спасен Кайе, воды он бояться не начал. Он и змей не боялся — обычных, и находясь на свободе. А здесь, в подземном канале, он был еще более беспомощен, чем на суше. Где-то на глубине нужно было нашарить решетку, протиснуться через прутья, и еще невесть куда плыть без возможности передохнуть, если понадобится. Откуда Ийа вообще знает, насколько широко расставлены прутья? Не он же их устанавливал.

Пока хватало дыхания, Огонек оставался под водой и искал выход. Полагался лишь на свои руки — в темноте-то иначе никак. Но упирался в осклизлые каменные стены или не находил ничего. В конце концов он выбрался снова на сушу и едва не остался там. Дергающая боль в руке притупилась в воде, а сейчас снова усилилась. Чтобы спастись от нее, снова нырнул, поплыл уже наудачу — и наконец оледеневшие пальцы уперлись в такие же ледяные прутья, скользнули по ним — дальше, за решетку, на волю.

Вынырнув, мальчишка набрал в грудь побольше воздуха и вновь погрузился в воду, надеясь, что не сдвинулся куда-нибудь в сторону. Нет, решетка была на месте — ощупав ее, понял, что Ийа сказал правду: мальчишка мог туда пролезть. Он и попытался, но ощутил, что воздух кончается, дернулся, едва не застрял.

Огонек вынырнул опять, отдышался. Не хватало еще умереть, как кролик в силках! Заставил себе отдохнуть немного, хотя все в нем рвалось на свободу. Снова нырнул и попробовал протиснуться сквозь прутья. Страх неудачи заставил его удвоить усилия — худой и гибкий, он сумел на сей раз одолеть преграду, только едва не оторвал себе ухо, поспешив просунуть голову.

Скоро Огонек оказался по ту сторону решетки. Ужаснулся — насколько же велика тварь, эта змея?! Поплыл как можно быстрее вперед и вверх, и, не рассчитав, налетел на стену. Вынырнул, отчаянно глотнул воздуха, поднял руки над головой, развел их в стороны — потолка или второй стены не нашарил. Не особо низким и узким, значит, был коридор. Но глубоким — пришлось лечь на спину, чтобы отдохнуть немного, и осторожно грести, а то снова во что-нибудь врежется.

В темном, заполненном водой тоннеле оказалось страшнее, чем в самой Башне. Казалось, что холодное скользкое тело змеи касается ног, и вот-вот обовьется, утянет на дно.

Стараясь думать только о том, что скоро выберется, Огонек плыл и плыл дальше. Коридор казался бесконечным, мальчишка совсем замерз.

...Он не сразу понял, что оказался в реке, что над головой — небо, серое, как бывает перед рассветом. А когда понял, огромное и холодное небо едва не доконало его: снова — барахтающийся в реке одиночка. Проще сложить руки и опуститься на дно; там, среди ракушек и водорослей, он будет счастлив, наверное.

Мысль была мимолетной — Огонек мотнул головой, отфыркиваясь от попавшей в нос воды, и поплыл. Хоть еще и не рассвело, берега просматривались без труда, один пологий, другой невысокий, но отвесный — и неширокой была река. Ближе оказался пологий, и Огонек развернулся, поплыл к нему. Ноги скоро нащупали илистое дно... и отказались держать. Так — на животе, перемазавшись, мальчишка выполз на траву. Земля под ним вздымалась, будто дышала, руки и ноги дрожали и были, казалось, тряпичными.

Никто его не заметил. Невдалеке были какие-то глиняные заборы, гора бочек вздымалась, и у кромки воды лежала лодка с пробоиной, и в предрассветных сумерках видимой. После подвала Огоньку казалось, что вокруг и вовсе светло. Мальчишка наконец отдышался, сел на торчащие из земли узловатые корни. Кедр, вспомнил он. Сам то ли уже проплыл мимо, то ли еще не добрался. Что ж, это к лучшему, слишком устал, чтобы хоть что-то решать, с кем-то говорить.

Почувствовал, что еще немного, и свалится прямо тут; зашагал дальше от берега, туда, где темнела диковатая в темноте рощица, ореховые деревья. Сами орехи еще не поспели толком, но он и зеленых наестся, не в первый раз. И людей здесь, кажется, нет, никто не сочтет, что воришка забрался. Сейчас ничего и никого не боялся — появись рядом настоящий энихи, например, обратил бы внимания не больше, чем на гусеницу. Пусть жрет, если не подавится... А змея сюда не доберется.

В реке ободранное запястье почти не болело, и страх подгонял, не до боли. Зато сейчас и ночной теплый воздух, казалось, его обжигал. Мальчишка обмотал его подорожником, зубами затянул на повязке узлы из травы.

Трава тут росла длинная, мягкая. На ней и свернулся калачиком.

Несколько часов назад

Жесткие глянцевые листья дерева льнули к стене, на их поверхности играли блики, будто медлительные светляки танцевали.

— Ты не спишь? — молодая женщина приподнялась на цыпочки (от ветра плеснула широкая юбка) — и потянулась к окну. — Эй!

— Нет, — прозвенел смех, послышался торопливый шепот внутри, и в окне показалась фигура — лунные блики заиграли на темно-бронзовой коже, слегка волнистые волосы перелились через плечо охапкой плетей вьюнка. Гостья не обратила внимания, что человек не один.

— Я третью ночь тебя жду... — сказала она недовольно, и это не была ревность.

— Мы отмечали свадьбу двоюродного брата.

— Знаю. Но к ним в дом я не могла явиться, там меня не любят, а на записку ты не ответил.

— Я ничего не получал.

— Надеюсь, еще не поздно, досадно будет, да... Я видела забавное, — она откинулась назад, прислушиваясь, и вновь потянулась к человеку в окне, положила пальцы на подоконник. — Тогда было такое небо, я смотрела на звезды с Башни — ты знаешь, в ту ночь мне позволено, и видела...

Наверх Башни-Хранительницы непросто попасть, и все обряды происходят в присутствии служителей. Имму тоже сопровождают, как и любого.

Ну, кроме одного, которого попросту не решаются задержать...

— Имма, утром.

— Но ты не дослушал! Къятта привез кого-то, я думала, он поднимется — стало жаль, что мне помешает, но он остался внизу, а вышел один...

— Да какая мне разница?

— Он дважды оглянулся, когда уезжал, а тот, кого привез, был замотан в полотно. Я думаю, это девушка, рост невысокий, и...

— От меня-то ты чего хочешь?

— Мне интересно, — сказала подруга. — Но в подземелье я заходить боюсь. Я боюсь змей.

— Имма!!

— Я не договорила еще, — она поманила молодого человека нагнуться ближе, и зашептала: — Знаешь, алая звезда сорвалась перед тем, как Къятта пришел, упала в сторону их кварталов... Я думаю, это знак.

— Охх... погоди, — человек скрылся на миг в недрах комнаты, снова послышались голоса — явственно прозвучал недовольный девичий, потом гибкий силуэт перемахнул через подоконник.

Он не надеялся найти в Башне что-либо интересное, но все же некое любопытство Имма в нем вызвала. Ийа знал, что она с причудами, но когда-то давно выбрал прислушиваться к ним — и не пожалел. Подруга не каждую ночь являлась с такими рассказами, но уж если ее принесло...

Да, всё оказалось и забавно, и непонятно — зачем прятать игрушку в Башне, даже если она оказалась неугодной? И чем уж настолько не угодил рыжий найденыш именно Къятте? Обычно у младшего и так все игры быстро заканчивались, отчего бы не подождать?

Теперь, после разговора с полукровкой, он направил своих людей в оговоренное место. Они должны забрать мальчишку и спрятать, сам он после приедет туда — и на сей раз они поговорят полноценно. А дальше... там видно будет.

**

После пожара на реке Иска, спустя полторы луны

— Что бы там ни было между нами и ими раньше, давно ни север, ни юг не убивали друг друга на своих землях, да еще сразу столько.

Стоящий перед террасой, внизу, Ийа походил на молодое деревце, дерзко посмевшее вырасти на излюбленном плато гроз. Фигура Ахатты нависала над ним, но молодой человек улыбался, приветливо и торжествующе. Серьги Ийа звенели дерзким радостным вызовом, и словно специально голову вскинул, чтобы дать Ахатте еще раз услышать насмешливый звон.

— Вестник привез письмо, которое птица принесла в голубятню Башни. Северяне требуют выдать Кайе — у Асталы, а не у Рода Тайау. Скоро приедут эсса. Совет должен собраться.

— Ты слишком молод — указывать мне, что должен делать Совет, — тяжело сказал Ахатта. Ийа с трудом принудил уголки губ не подниматься победно вверх; такие слова — признак слабости.

— Я всего лишь передаю послание.

Никогда Ахатта не уходил от столкновения. Не стал и на сей раз — разве не ожидал он подобного?

— Хорошо.

Не прощаясь, развернулся и неторопливо пошел вверх по ступеням — надо же, всего четыре, а как трудно их одолеть. Каждый шаг дается с трудом. Неужто старость подкралась?

Прошло полторы луны с пожара на реке Иска. Все это время слухи ползли по Астале, а уж до севера, верно, долетели на птичьих крыльях — шпионы вряд ли дремали. И вот послы добрались.