Красный Властелин

— Почему же напоследок? — удивился Еремей.

— Разве после того, как передадим информацию в Генштаб, ты не собираешься пустить его в расход?

Финк пожал плечами. Собственно, подключение разума пленного оруженосца к каналу мыслесвязи с владыкой вряд ли оставит хоть что-то от мозгов пиктийца, но тело не пострадает. И глупо уничтожать такой благодарный материал — пара месяцев работы, и получится вполне приличный претендент на пиктийский престол. Просто идеальный претендент — не имеющий собственного мнения, мыслей, убеждений и воли.

Вот сучку Элизию придётся убирать, тут даже вариантов нет. Молодящаяся старуха злонравна, взбалмошна, излишне умна, и вообще является сосредоточием всего, что в человеке встречаться не должно. Тварь, короче говоря. С ней каши не сваришь, и никак не заставишь плясать под роденийскую дудку. Даже пробовать не стоит — императрица напрямую завязана на Благого Вестника, и можно даже сказать, что является частью его. Притом не самой незначительной частью.

Еремей часто размышлял о том, как будет жить после войны. Раз уж погибнуть во славу Триады не суждено, как наглядно показали недавние приключения в Эдингташе и его подземельях, то задумываться о будущем не только можно, но и нужно.

В университет возвращаться не стоит. Во-первых. Даже сейчас появляется острое желание заменить половину изучаемых предметов строевой подготовкой и рукопашным боем, а во-вторых — Владыка вряд ли позволит превратить единственное в стране высшее учебное заведение в полигон для преподавания курса молодого бойца. Да, что ни говори, но армия оставила в душе профессора неизгладимый след. Хотя... почему же оставила? Она и сейчас там. Армия в жизни мужчины — это навсегда. Иначе и не мужчина вовсе.

"Ты прав, генацвале. Это праздник, который всегда с тобой", — голос, раздавшийся в голове, не стал неожиданностью. — "И, здравствуйте, товарищ Финк".

"Здравствуй, Владыка".

"Догадался".

"Да уж не глупей тебя", — профессор не удержался от шпильки в адрес невидимого собеседника. — "Ты, собственно, и не скрывался, только имени не называл".

"Не называл. Его у меня нет".

"А что есть?"

"Есть страна, за которую не жалко сдохнуть".

"Что же, колдуны скоро предоставят такую возможность".

"Уже".

"В смысле..?"

"Уже предоставили. Можешь не верить, но мы в очередной раз в глубокой заднице".

"Верю. Я — это ты".

"Почти".

"Мы тут пленника взяли".

"Зачем он мне? Информация давно устарела".

"Ну, извини, раньше не получилось".

"Я тебя не виню, товарищ старший воевода".

"Вчера ещё обычным сотником был".

"Ошибаешься, приказ подписан неделю назад. Поздравления нужны?"

"Обойдусь без них".

"Как знаешь", — судя по интонации, собеседник улыбнулся. — "Но при личной встрече с тебя причитается".

"Она будет, эта личная встреча?"

"Обязательно. И чем скорее, тем лучше".

"Намекаешь?.."

"Прямым текстом говорю — пора приниматься за работу".

"А сейчас?"

"Я имею в виду настоящую работу, а не подвиги".

"Хм..."

"Не хмыкай! И поторапливайся, дада шени..."

Взгляд в будущее.

Через несколько лет в учебниках по истории Родении этот прорыв назовут "Рейдом воеводы Финка", и будут рассказывать школьникам о беспримерном подвиге горстки бойцов, прошедших от Калейского хребта до реки Ворсмы сквозь занятые противником территории. Перечислят имена выживших — их всего четыре. Нарисуют карту, где нанесён путь немногочисленного отряда...

И забудут упомянуть два полка, прорвавших линию фронта в месте выхода, и трое суток удерживавших коридор, прежде чем лечь почти в полном составе. Зачем говорить детям об этом? Зачем омрачать счастливое детство? Узнают сами. Потом. Когда вырастут.

Лишь те, кто уцелел тогда, ничего не забудут. И раз в год будут собираться, чтобы положить цветы на гранитные плиты. Плиты с выбитыми на них именами. Одна тысяча семьсот двадцать четыре неупомянутых в учебниках имени.

И таких плит по всей стране — сотни.

Глава 22

Родения. Цитадель. Центральный военный госпиталь имени Асклепия Агенобарба.

— Покажите язык.

— Бе-е-е... — Михась скорчил смешную, как ему показалось, рожу.

— Замечательно, — седая женщина со значками в виде обвивающих чашу змей на петлицах улыбнулась невинной шутке Кочика. — Думаю, что восемь или десять очистительных клизм окончательно поправят ваше здоровье.

Бывший лётчик от испуга икнул, дёрнул рукой, и сшиб стоявшие у кровати костыли. Он вообще не любил лечебницы, а некоторые процедуры всё больше и больше укрепляли его в этом мнении. Вот скажите, каким образом по высунутому языку можно определить правильность срастания костей в переломанных ногах? Неужели странные конструкции из спиц и обручей как-то влияют на его цвет и влажность? Вот ракия влияет, да... Но вроде бы вчера употребили в меру, без этого, как Еремей говорит... без фанатизма. И закусывали хорошо — Вольдемар постарался.

Медведик, как наименее пострадавший (сквозную дыру в кишках заштопали ещё в полковой лечебнице), тоже не любил лечиться, и скрашивал госпитальную скуку самовольными отлучками. Нет, не подумайте ничего дурного, у него в столице жена и трое детей! Как не навестить семью несмотря на все запреты? А на обратном пути, естественно, заглянуть в кабачок на углу Зелёного проспекта и улицы Пантелеймона Целителя. Отставной десятник, что там заведует, для раненых товарищей делает солидную скидку. Понимающий человек.

Тем временем седая лекарка продолжала исследовать Михася. Зачем-то заглянула в глаза, оттянув поочерёдно нижние веки, заставила посмотреть на молоточек, потыкала пальцем в живот, ещё раз заставила высунуть язык...

— Жить будете.

— Спасибо!

— Не стоит благодарности, — усталое лицо на краткий миг осветилось слабой улыбкой. — Это случится совсем не скоро.

— А когда? — с надеждой спросил Михась, которому до смерти надоели железные капканы на ногах.

— Всему своё время. Отдыхайте пока.

Кочик откинулся на подушки. В глубине души он боялся эту женщину с застывшими во взгляде колючими льдинками. По госпиталю ходили слухи, будто Матильда Жайворонок может не только вернуть человека к жизни, но и высказать в лицо собственные мысли о нём, причём не смотрит ни на звание, ни на должность. Поговаривают, что она самого Начальника Генерального Штаба однажды гоняла по забитым ранеными коридорам, а парочку проворовавшихся каптенармусов лично расстреляла из наградной огнеплюйки. Серьёзная женщина! И что Матвей в ней нашёл? Нет же, наплевал на все предупреждения, и засыпает комплиментами...

Самое странное — профессор Финк действия Барабаша полностью одобряет и поддерживает. Более того, он вчера вечером заставил Вольдемара, как единственного ходячего, принести цветы из госпитального парка. Тот и принёс, маскируя в букетах бутылки с ракией. Они все, наверное, посходили с ума.

— А вы как себя чувствуете? — Матильда осторожно положила ладонь на лоб Матвея, проверяя температуру. Ртутные тепломеры определяли её точнее, но почему-то всегда хотелось дотронуться до...

Отдёрнула руку, боясь признаться самой себе, что простое прикосновение отдаётся щемящей болью в сердце. Нельзя признаваться... нельзя. Злая судьба ревнива, и вот уже который год наносит удары, забирая любимых людей одного за другим. С потерей мужа, погибшего на границе с каганатом, смирилась... или просто за прошедшие с того момента пятнадцать лет притерпелась. А в прошлом году война унесла сразу и сына и внучку. Нет, больше такого не случится, потому что терять уже нечего.

— Это вам, товарищ младший воевода! — чуть слышный шорох, и из-под кровати будто сам собой вылетел букет роз, неведомым чудом сохранивший на лепестках капельки утренней росы.

От обращения к Матильде по званию Барабаша отговаривали все, и он согласился... чтобы в решительную минуту позабыть обо всём.

— Спасибо, — Матильда вдохнула давным-давно позабытый запах. — Спасибо. Матвей.

И она уже не замечали ничего. Не видела, как профессор подхватил костыли, сунул кулак под нос Михасю Кочику, заставляя того укрыться одеялом с головой, и, поддерживаемый Медведиком, вышел. осторожно прикрыв за собой дверь. Сложно смотреть на мир, когда в глазах стоят слёзы, а в ушах звучит музыка, слышная только двоим.

— На прогулку, товарищи? — человек в форменной накидке без знаков различия махнул рукой, и ещё один, точно такой же боец с добрым лицом прирождённого головореза, подкатил кресло на колёсиках. — Карета подана, товарищ профессор!

За прошедший месяц Еремей привык к ненавязчивой опеке, состоявшей из постоянного вооружённого караула у дверей палаты, сопровождения на расстоянии даже на прогулках в госпитальном парке, и не протестовал против этого. Нужно, значит нужно... У людей работа такая, не хуже прочих, и жаловаться бесполезно, да и некому. Уже некому — невидимый собеседник на вопрос об охране выразился грубо. и просил не обращать на них внимания, даже если те захотят лично проводить охраняемый объект до толчка.

Вольдемар помог профессору усесться в каталку, оглянулся по сторонам, и прошептал прямо в ухо:

— Слушай, Ерёма, я тут одно местечко знаю... Посоветовали... Как думаешь, твои мордовороты нас не сдадут?

— Кому?

— Матильде, кому же ещё.

— Смотря что мы будем делать.

— Я же говорю — местечко. Оргий с энейскими гетерами не обещаю, но скучно не будет, зуб даю!

— На сладкое потянуло? Клубнички со сливками захотелось?

Медведик сделал вид, что обиделся:

— Всё благопристойно будет. Ну... почти. Я же женатый человек! И ты немножко развлечёшься.

Да, в столице сейчас с развлечениями туго, только выпивка и осталась. Указом Верховного все театры закрыты, хипподромы отданы в распоряжение армии, а уличных акробатов вообще отправили на фронт, предварительно почистив от пиктийских шпионов. Впрочем, и те и другие в результате оказались в составе того самого десанта.

— В таком виде пойдём? То есть, поедем? — Еремей оглядел Медведика, и задержал взгляд на исподних штанах, выглядывающих из-под длинного стёганого халата. — Красавчики!

— Нам что, жениться что ли? Тем более раненых героев должны обслуживать со скидкой.

Финансовый вопрос заботил профессора меньше всего — за пребывание в пиктийском тылу денежное содержание насчитали в тройном размере. добавили премию за каждого уничтоженного дракона, приплюсовали наградные за командование десантом... Вексель Роденийского Народного банка внушал почтение итоговой суммой. а кошелёк с наличностью с трудом помещался в карман. Интересно, зачем наличные в госпитале?

— Одежду приличную найдёшь?

Вольдемар, довольный тем, что уговорил профессора на самоволку, махнул рукой старшему из охранников:

— Товарищ Густав, ваши бойцы не желают приятно провести время за наш счёт?

Спустя два часа.

Дом на столичной окраине не производил впечатления злачного места. Двухэтажный особняк, в каких любят селиться негоцианты средней руки, вышедшие на покой и уставшие от городской суеты. Высокий забор с крепкими воротами, цветы вдоль посыпанных кирпичной крошкой дорожек, улыбчивые и предупредительные слуги в парадных ливреях, приветствующие гостей с лёгким легойским акцентом. Это настоящие легойцы, или свои, но прикрывающиеся чужим подданством от призыва?

— Мы рады видеть вас на нашем скромном празднике! — у сбежавшего по ступенькам круглолицего толстяка уже пелейский говор с характерным проглатыванием окончаний. Уж в этом бывший профессор и заведующий кафедрой словесности разбирался хорошо. — Эй, лентяи, помогите поднять Его Превосходительство!

Ну точно, только пелейцы осмеливаются переиначивать роденийские звания на свой лад, не рискуя получить по зубам. Смешные люди из крохотной смешной страны... У них десятник именуется полублагородием, полусотник — благородием, а сотник — полным благородием. Дальше идут полугосподин, просто господин, и надгосподин, а высшие чины зовут превосходительствами. Да-да, так и есть — полупревосходительство, превосходительство, и сверхпревосходительство.

Видимо, на толстяка произвёл впечатление парадный мундир Финка. Новую форму только начали вводить в войсках, и даже в столице редко можно было увидеть человека, одетого подобным образом, а тут аж целая толпа... Густая золотая бахрома эполет, звёзды на них, аксельбант от плеча к пузу, дорогущее даже на вид сукно. Наград нет — с приказом Верховного ознакомили под роспись, но сами знаки грозятся вручить в торжественной обстановке после окончательного выздоровления.

В общем, выглядел Еремей преуспевающим купчиной, по какой-то неведомой причине решившим пойти на службу.

Вольдемар, отъевшийся за все голодные месяцы и немного наперёд, вернул румянец на физиономию и объём живота, так что смотрелся не менее представительно. Даже охрана, все четверо, принарядились, только ручные огнеплюйки в открытых кобурах всё такие же потёртые. Хорошие охранники, каких и полагается иметь богатому человеку.

Густав одним лишь взглядом остановил бросившихся было на помощь лакеев, и молчаливые товарищи сами внесли кресло с профессором в дом.

— Пожалуйте сюда, Ваше Превосходительство! — пелеец сделал широкий жест. — Лучший столик в этом зале!

— В этом? — удивился Еремей. — Есть ещё и другие?

Толстяк доверительно понизил голос:

— Если Ваше Превосходительство желает уединиться, то имеются отдельные покои.

— К кагулам отдельные, — отмахнулся профессор. — Остаёмся здесь.

— Замечательный выбор, Ваше Превосходительство! Ведь именно сегодня в нашем заведении даёт представление знаменитая легойская танцовщица Иродиада Олоферн.

Имя заграничной дивы показалось Финку знакомым, но, покопавшись в памяти, он так ничего и не вспомнил.

— И чем же они знаменита?

— О! — пухлые губы пелейца влажно зачмокали. — Вы сами всё увидите!

Постепенно зала заполнялась народом. Странно было наблюдать, как появившиеся в пыльных и потёртых плащах дамы сбрасывают эти рубища на руки подбежавшим лакеям, и предстают перед восхищённой публикой в блеске драгоценных камней и тихом шелесте тончайшего шёлка. Мужчины, все до единого в военной или полувоенной форме, расправляли плечи в присутствии сих прелестнейших созданий. и их глаза сияют ярче перстней на собственных пальцах.

— Суки, — прошипел Медведик, ни к кому конкретно не обращаясь. — У того ублюдка только запонки стоимостью в полк "Левиафанов", а за пуговицы целую дивизию вооружить можно.

— Расслабься, Вольдемар, — профессор раскланялся с поймавшим злой взгляд сотником интендантского ведомства. — Мы не на фронте.

— Ага, но такое ощущение, что в пиктийском тылу.

— Научись отдыхать. Понимаю, война слишком глубоко въелась в наши душу, но всё же...

Еремей откинулся на спинку каталки. Честно сказать, его посетили те же самые мысли, и он предпочёл бы рассматривать здешнюю публику через прицел станковой огнеплюйки. Предпочёл бы, да... Но нужно хоть на один вечер прожить без войны, иначе попросту сойдёшь с ума. Нужно заново привыкать к мирной жизни. Пусть ненадолго... но это необходимо.