— Разговорчики... — Я закашлялся. — Выбирайте сами — кто со мной, во вторую, а кто в первую.
Меня колотил озноб, и в голове шумело так громко, будто там бешено вращался пылевой дьявол.
— Ирина, давай выпьем, — сказала Сибилла, — а то необмытый почин дурной всход дает. А тебе нельзя! — Это обращаясь ко мне.
— А я и не хочу, но мысленно с вами... — Голова вышла на марсианскую орбиту эдаким "троянским" астероидом.
— И я! — прошептал Йорген так, что у меня вздрогнули веки, а Паттерсон перестал храпеть.
Азиз и полковник тоже подтянулись.
— Ми тоже хотимь пить за такой отважьный девушка! — сверкнул глазами Азиз.
— Да-а-а-а, — протянул полковник, — у вас, русских, женщины с характером: моя бывшая была из Украины. Это же похоже?
— Славяне, — ответил я за Ирину. — А вообще... кто будет спаивать гида — будет мною лично расстрелян, без суда и следствия.
— Да мы понимаем. — Полковник хлопнул себя по колену и улыбнулся. — Ты, боец, отдыхай.
— Я контролирую, — кивнула мне Сибилла.
— Если такая жьенщина гаварыт "кантралырую" — это жьелезно! — Азиз схватился руками за голову.
— Так, только без клоунады. — Я вновь нахмурился.
— Вообще-то я не пью крепких спиртных напитков. — Ирина тоже сдвинула брови.
— Только по крышке — пятьдесят миллилитров... так надо... — Сибилла открутила крышку своей фляги и достала мельхиоровый походный стакан.
— Сибилла, мне действительно пробочку буквально. — Пальцы Ирины еще дрожали.
— Спокойно. — Сибилла словно продолжала операцию. — Так, Йорген... вот подставляй... Мальчики, а вы? У вас есть?
— У нас много ест! — улыбнулся Азиз. — Пакурит хочищ?
— Сперва разберемся, кто дежурит, — строго сказала Сибилла.
— Сиб. — Йорген помахал ладонью перед ее глазами. — Мы с полковником сперва — ты же не против, Рой?
— Да не против... — Полковник кивнул. — Мы молодцы, я гляжу — сработались, а это самое главное. Конечно, подежурим, Йорген. Да и ранение у меня... так... условное...
Он ухмыльнулся.
— Ну за победы! — Сибилла подняла стакан.
— Ура! — шепотом прокричал полковник.
— Ми всэх их! — улыбнулся прожектором своих белоснежных зубов Азиз, подняв в руке неизменный косяк и коснувшись бокалов собравшихся.
— Спасибо, Сибилла. — Ирина неуверенно взяла стакан.
— Я вас умоляю, принцесса! — воскликнула Сибилла.
— Просто спасибо, — руки Ирины перестали дрожать, — и не называй меня "принцесса", просто не называй.
— Все в порядке, Ирэн. — Сибилла стукнула о ее бокал. — У нас уже есть сэр Странный, герцог Маринерский, его сиятельный эсквайр, Акмэ, и граф Ксанфский, виконт Фарсидский, рыцарь квадратного стола.
— Сиб, я тебе голову откручу, слышишь?! — Йорген оскалил зубы.
— И ты, принцесса с Земли... — Сибилла, казалось, не замечала эмоций эсквайра Йоргена.
— А, — Ирина кивнула, — это у вас игра такая?
— Пейте уже, черти! — не выдержал я. — А то как я слягу — так дисциплины никакой!
— Да, игра. — Сибилла сделала глоток, который вмещал в себя несколько пробочек...
— За нашего Шермана. — Полковник кивнул в мою сторону и выпил.
С тихим шипением затянулся Азиз, и огонек косяка озарил его лицо. Йорген словно откинул со лба прядь волос: раз — и стакан пустой.
— Здэсь приколно. — Азиз вновь улыбался.
Ирина запрокинула стакан и поперхнулась. Широко открыв рот, замахала руками.
— Ой, — сдавленно сказала она, — жжет! Очень крепко...
— Все о'кей, Ирэн. — Сибилла стала вновь разливать. — Вот, галетами закуси.
— Я не буду больше. — Ирина протестующе замахала руками.
— Есть такое слово — "долг", — с пафосом сказал Йорген.
— Кому? — возмутилась Ирина.
— Себе! — ответила за него Сибилла. — За нашего нового хирурга и бойца! За тебя, Ирэн!
— Я Странний сразу сказаль — эту девушка беречь сильно должьен. — Азиз с шумом выдохнул ватное облако с характерным хвойным оттенком.
— А правда, что русские не любят американцев? — прищурился полковник.
— Да нет... — Ирина стушевалась. — Да любят... да все нормально... плохих не любят... правительства, там... подлых... жадных... ну, как все... ой...
Она тяжело вздохнула.
— Полковник, отстань от девушки — это я тебе как космополит заявляю, — усмехнулся я. — Неужели ты думаешь, что если ты меня сегодня прикрывал, то я буду тебя мерить по пропаганде? И вообще: ты сейчас — марсианин! Как и остальные, только стаж разный...
— Да, закроем тему — это на Земле есть толкучка, которую разруливают продажные герцоги. — Сибилла закурила. — А тут, на Марсе, другие приоритеты.
— Извиняюсь. — Полковник тоже закурил. — Просто мне хотелось спросить: я сегодня понял, что не так оно все... Ой, ладно, простите старого военного, Ирина... Удивляет многое здесь... не знаю, как сказать...
— Пьем! — рявкнул Йорген.
Желтоватые блики по камням, казавшимся уже уютными... Загадочно вспыхивало багровым свечением лицо Азиза с большими черными глазами, когда он затягивался своим косяком и слегка улыбался большими губами... Полковник, слегка прищурившись, обтер губы, глядя куда-то в темноту... У кого-то тихо-тихо играла плавная успокоительная музыка на КПК... Негромкое фырканье верблюдов... Тело мое обмякло под бережными прикосновениями Ирины...
У меня слипались глаза, лихорадка постепенно проходила, и боль стала отступать. Мне было жарко, и тело не чувствовало уже, казалось, ничего.
— Вы шумите, — услышал я сквозь сон голос Ирины, — а ему нужно поспать.
— Да-да, не вопрос... — послышались голоса. — Давайте петь тихонечко?..
Я ощутил теплое дыхание Ирины. Она провела ладонью по моему лбу.
— Спи, Дэн, — прошептала она, — отдыхай. А я побуду рядом, чтобы ты уснул... Чтобы тебе приснились мягкие сны, и чтобы...
Речь ее медленно затихала... слышалось бормотание... тихий звон стаканов... ритмичное дыхание моего любимого гида... ее голова опустилась мне на грудь... я проваливался куда-то в глубь скалы... утекал рекой, обволакивая глинистое дно и струясь между выстрелами, которые выплевывали в меня винтовки странно одетых людей на птичьих ногах. Они приближаются, но Ирина прикрывает меня ладонями, я становлюсь маленьким, чисто по Юнгу... а ее ладони ничего не боятся... Вдруг хлопки выстрелов превращаются в жидкие аплодисменты... вернее, хлопки двух больших пепельных рук... рука... пять пальцев... что может быть проще... я начинаю его узнавать...
— Стоп-стоп-стоп! — кричит Сатана в рупор. — Сколько можно переводить пленку! Отдыхать всем! Сорок четыре минуты!
Он встает с желтого шезлонга, бросает в придорожную пыль свою дорогую сигару и почти бежит! На площадку! Ко мне! Прямиком...
— Дэн! — рявкнул он, облизав пересохшие фиолетовые губы. — Дэн, я прошу тебя! Я тебя заклинаю! Прекрати быть Не Странным!!! Ты убиваешь роль! Просто убиваешь! Ты же знаешь, что тебя нельзя заменять! И ты расслабился?!! Да тебя просто вышибут из гильдии актеров! Ты это понимаешь?!!
— А что? — Я растерянно развожу руками. — Я делаю, как велели... я пытаюсь работать... мне нужно это мхатовское "облако", образ, если хотите!
Я начинаю раздражаться.
— Образ?! — Сатана начинает покрываться лиловыми пятнами. — Образ тебе подавай?! Вспомни Джеймса Дина! Марлона Брандо, Пола Ньюмана, наконец! Тебе мало?
— Мистер Страсберг, — я взял бокал вина с подноса, услужливо подставленного ассистентом, — я не могу работать в такой обстановке... — Я сделал глоток. — До сих пор я не видел сценария, — продолжил, — это возмутительно — требовать от актера каких-то достижений, настоящей игры, если он не знает, что с ним произойдет в следующей сцене! Это надругательство над системой самого Станиславского, которую так высоко ценил еще сам Сильвестр Сталлоне!
— Знаешь, папенькин сынок, — процедил Сатана сквозь зубы, — я сейчас медленно сожгу твою печень, потом кишечник, затем...
— Довольно! — крикнул я. — Один звонок моему адвокату!..
— Пойми, Дэн! — Сатана неожиданно смягчился. — Ты — талантливый артист! Ты — гений! А я — как ты догадываешься, тоже гениален!
Он ухмыльнулся, пнув ногой треногу юпитера.
— Играй, как я тебе говорю, и у тебя будут толпы поклонниц! Любая вагина в радиусе солнечной системы будет хотеть твоего члена!
— Мне нужна эта девушка, — сказал я, стиснув зубы.
— Мэрилин? — Он вскинул брови.
— Ирина, — произнес я с тихим упрямством.
Он сжал губы:
— Молодец! Ты в образе! Ты сможешь все! — Он вскинул свои руки вверх. — Ты сможешь всех! Деньги — это мусор, главное — свобода, верно?
— Верно, — кивнул я, закуривая сигарету.
— Власть над миром — это и есть полная свобода!
— А как же "Казус Белли"? И к тому же мне нужен текст: я забодался импровизировать...
— Это специальная режиссерская задумка, понимаешь? — продолжал он. — Когда артист, великий артист, такой, как ты, когда он не знает, что произойдет с ним в следующей сцене, но примерно предупрежден, — он реагирует как обыкновенный человек! Понимаешь? Люди верят ему! А он себе — нет! Помни! Ты — Странный, у тебя воняет совесть: это от мотиваций! Ты — среднеазиатская лама, ты жуешь губы! Ты боишься верблюдов, но отважно едешь на них! Ты — Царь, ты — Бог! Ты — раб! Ты — червь! Ты не моешь уши! Ты плаваешь в гуще патоки! Пойми! За крепостью всегда идет башня! Башня Титанов! Ты будешь драться с титанами?
— Ну и что ты этим хочешь сказать? — Я нервно отхлебнул из бокала.
— Я не хочу! — Сатана захохотал. — Я — говорю! Ты слышал о раввине Леви бен Бецалеле?
— Ой, ну это уж совсем попса, — отмахнулся я. — Ты мне сейчас будешь втирать про то, как хреново, когда человек пытается превозмочь творца, и этот раввин, кроме древних знаний и умения программировать дроидов, не мог больше ничего... А вторая крайность этой крайности была слепая преданность хозяину, тупая жажда действий — не, ну тут все ясно...
Декорации сменились: сперва я увидел ореховое бюро с телескопом, паяльником и кучей рассыпавшихся коробков. На заднем фоне стояла открытая бутылка пива.
Но внезапно коробки выросли и покрылись окнами, телескоп превратился в бледный диск солнца, еле проглядывающий сквозь облака.
Паяльник стал чугунной пушкой, а бутылка — очень естественно приняла облик силуэта готического собора.
Вокруг меня стояли какие-то странные дома по два-три этажа, которые были поналеплены почти друг на друга. Ноги мои в тяжелых берцах упирались в мостовую, выложенную небольшими закругленными камнями. Я пошел вперед, неуверенно ступая по неровностям мостовой.
— Это новый съемочный павильон? — спросил я у серого дождливого неба, украшенного акварельными разводами туч.
Но небо молчало, моросил мелкий дождик, и вокруг не было ни души, пусто, как в обойме после перестрелки.
Я продолжал идти вперед: а что мне еще оставалось делать?
— В Праге был двадцать первый день месяца адара пять тысяч триста сорокового года, полдень, — раздался голос, как я и ожидал, откуда-то сверху. — Иначе — март одна тысяча пятьсот восьмидесятого! Ровно в полночь перед этим пражский раввин, великий каббалист Леви бен Бецалель создал своего голема. Для проведения магического ритуала необходимо было дождаться определенного положения звезд, после чего выждать еще семь дней и найти подходящую глину. В создании должны непременно участвовать четыре стихии: земля (глина), вода (в которой размачивали глину), воздух (для осушения глины) и огонь (для обжига).
— А я кого буду тут играть? — громко спросил я.
— Одного человека, — осветил голос и продолжил: — Вылепив голема из глины, раввин Леви семь раз обошел вокруг него против часовой стрелки и прочитал формулу из второго стиха седьмой главы книги Бытия, где говорится о сотворении человека, затем произнес то же самое, но в обратном порядке. Дабы вдохнуть жизнь в мертвую материю, с началом рассвета раввин вложил в рот голема так называемый шем — shem-ha-m-forash, Тетраграмматон, или Имя Неназываемого, которое можно вычислить, обладая высокой мудростью. Шем раввина Леви состоял, как положено, ровно из семидесяти двух слов.
— Я не понял, — вновь спросил я, — а где все? Массовки не будет, что ли?
— Обернись, — раздался голос.
Я послушно обернулся и увидел, как за мной ровной шеренгой идет наша туристическая группа с застывшими лицами, как у манекенов: сразу за мной шла Ирина и улыбалась. Я вздрогнул и остановился, и все, слегка покачнувшись, остановились, утыкаясь носом в спины идущих впереди.
И вдруг раздалось многоголосое поскрипывание и шорох открываемых сотен дверей: вокруг нас во всех домах вдруг стали открываться двери и ставни окон. Оттуда появлялись фигуры всех оттенков терракоты: светло-бежевые, кирпично-красные, коричневатые, зеленовато-болотные. Черты их лиц были почти неотличимы в своей грубой геометричной рублености форм, словно скульптор-авангардист создавал их в порыве изобразить схему человеческого лица как можно проще. Но их глаза... они горели сотнями красных огней. Казалось, их застывшие взгляды хотят прожечь нас насквозь.
Сверху раздался свист крыльев и дикий, резкий хохот сумасшедшего. Я поднял глаза, вскидывая автомат и передергивая затвор, присел на одно колено, изготавливаясь для стрельбы. Над крышами парил, беспорядочно размахивая крыльями, растущими вместо рук, сам Леви бен Бецалель. Хоть я не разу с ним не встречался, но узнал его с полувзгляда: глаза его горели безумным огнем, кипа съехала набок, а пейсы развевались на ветру вместе с ярко-расшитым алесом. На концах его крыльев я увидел поросшие мелкими перьями кисти рук, в одной из которых он держал кольцо уробороса.
Змей кусал свой хвост, и его единственный изумрудный зрачок ехидно щурился.
Раввин сложил свободную ладонь в персте указующем, выкрикнул каркающим голосом какую-то команду, изобилующую свистящими и шипящими звуками, — и сотни големов, вышедших из дверей своих домов, синхронно развернулись с глухим стуком и зашагали вперед, гулко и сочно стуча по мостовой глиняными ногами...
— Ими надо просто научиться управлять! — выкрикнул раввин, глядя мне в глаза.
Кожа на моей спине похолодела, и я, поймав его лицо на мушку прицела, выпустил в него очередь. Пули прошли сквозь него, а он сам вновь раскатисто захохотал и начал растворяться в воздухе, а в моей голове заговорили сотни голосов...
Мы с Йоргеном прогуливались по залу с колоннами. Верблюды прядали ушами и пофыркивали, сопя. Некоторые из них лежали на своих сложенных длинных ногах, свернув шею вокруг согнутых передних колен. Рядом высились громады седел с сумками и рюкзаками.
Ночью, после импровизированной вечеринки, Йорген не выдержал и заснул, так что дежурили Сиб с полковником.
