В комнате повисает молчание.
— Алена. Ты хороший человек. Я очень тепло отношусь к тебе. Если ты решишь разделить со мной Ночь, я почту это за честь. Но не в качестве платы за жизнь Маши.
— А что ты хочешь за ее жизнь?
— Другую жизнь.
— Чью?
— Неважно.
— Моя подойдет?
Молчу, глядя ей в глаза.
— Хочешь в слуги? — медленно произношу. — Если ты согласишься на метку, ты никогда не сможешь войти в Ночь. Обращение для тебя станет невозможным. И ты больше не увидишь свою семью.
— Почему?
— Потому что таково мое условие. Ты будешь видеть Машу, будешь общаться с ней, но своих близких, в том числе и детей, не увидишь никогда. И никогда не узнаешь, как у них дела.
— Почему?!!
— Таково мое условие, — повторяю. — Если тебе действительно важна жизнь Маши.
Беспомощно смотрит то на меня, то на Андрея, снова на меня.
— Хозяин... — решается мой бывший слуга. — Я молю вас о прощении.
Сползает с дивана, утыкается лицом мне в тапочки.
Запах — животный.
— Андрей... — пытается одернуть его Алена, но осекается. — Марк...
Поднимаю брови.
— Так нельзя... Марк, что ты делаешь?
— Что я делаю?
— Зачем ты так с ним?
— Зачем? — вспыхивает Апрель. — Зачем?! Алена, он с этим придурком носился, как с писаной торбой. Это Андрюше, то Андрюше... Школа для дочери — лучшая в мире. Одежда — дорогая. Автомобиль — пожалуйста. Обед из ресторана — хоть каждый день. Москва, Англия — путешествуй — не хочу. Подарками обсыпал... На кармане у Андрюши твоего меньше сотни не водилось. Сто тысяч, Алена. И что в итоге? А в итоге закулисные игры. Зачем это Марку? Зачем ему слуга, который строит за его спиной козни?
— Какие козни, Антон?
— Простые. Если бы не его рассказ, ты не смотрела бы сейчас на Марка волком. Учитывая, как Марк к тебе относится...
— А врать мне было можно?
— Уй-й... Алена. Он рано или поздно сказал тебе это сам. Всякой вещи свое время. Он же тоже не сразу заявил, что он вампир, правда? Может, ему надо было с порога клыки продемонстрировать?
— Антон... Не надо утрировать.
— Я не утрирую, — поджимает под себя ноги. — Я правду говорю. Мы ассоциируемся отнюдь не с мягкими пушистыми котятами. Поэтому доверие завоевывать приходится именно так — медленно и постепенно.
— И зачем?
— Зачем вообще друзья? — спрашиваю.
Достает из сумки зеркало, оглядывает заплаканное лицо с потеками туши.
— Я был плохим другом, Ален? Тебе со мной было неудобно и тяжело?
— Марк...
— Иногда Вечность надоедает, — поднимаюсь с кресла, подхожу к окну. — Иногда устаешь от ее бесконечного холода. Иногда хочется простого тепла. Тепла человеческой души. И готов разбиться в лепешку, лишь бы еще раз, хотя бы на краткий миг увидеть в глазах — доверие. Радость от общения. Приязнь. Или даже любовь.
— Марк... — прячет зеркало обратно.
— Алена, — поворачиваюсь. Я никогда не обижаю своих друзей. И никому не позволяю их обидеть. Причем я на самом деле это выполняю. Мои возможности выше человеческих. Я могу наделить здоровьем, богатством, защитой. И мне не жалко. Для друзей. Но только для них.
— Почему?
— Вы, люди, отучили меня благодетельствовать всех подряд.
— И чем же?
— Чем? — усмехаюсь. — Тем, чем вы отвечали. Ненавистью на приязнь. Предательством на помощь. Подлостью на доверие.
— Но не всегда же...
— Не всегда. Почти всегда.
Молчит.
— Марк... Не убивай Машу.
— Ее отец не выполнил договор, — пожимаю плечами.
— А ты просто так не убивай. Не ищи предлог. Отступи хоть на миг от своих дурацких правил!
Смотрю на Андрея.
Сжался в комок у кресла.
Алена встает с дивана, подходит ко мне.
Тонкие руки обхватывают мое тело.
Слегка боится.
— Марк. Ты хочешь, чтобы я тебе доверяла? — спрашивает, прижавшись к груди. — Так докажи, что в тебе есть хоть немного от человека. Пусть Маша живет.
Аккуратно кладу руки ей на плечи, провожу пальцами по затылку и шее.
— Это изменит твое отношение ко мне?
— Да.
— Хорошо.
Отстраняется, недоверчиво глядит мне в лицо.
— Хорошо?
Киваю, поворачиваюсь к Андрею.
— Приведи себя в порядок. Возобновляю договор.
Недоверчиво поднимает голову.
На кресле протяжно вздыхает Апрель.
* * *
— Раньше я думал, что Аугусто был более человечным, чем ты. Сейчас я вижу противоположное, — заявляет птенец, водя пальцем по столешнице.
Алена и Андрей в ванной наверху.
— Я не Аугусто.
— Знаю...
— Не сравнивай, Апрель. Мы — разные.
— Знаю, — повторяет, заканчивая выписывать невидимый замысловатый вензель. — Шеш. Объясни, зачем тебе морока с этими людьми?
— Пусть будут, — пожимаю плечами. — Все равно это ненадолго.
— Ненадолго?
— Да. Всего каких-то полвека.
Замирает, подняв брови, потом разочарованно выдыхает.
— Полвека... Треть моей жизни!
— И бесконечно малое по сравнению с Вечностью. Апрель. Какая разница, сколько ты прожил? Не смотри назад.
Кивает.
— Ты прав. Прости. Глядя на этих людей... Я сам вспоминаю, как был человеком.
На стол запрыгивает кошка, переступает с лапы на лапу.
Одновременно протягиваем руки, гладим мягкую шерстку.
— Апрель...
Смотрит выжидающе.
— Ты сильно жалеешь? — спрашиваю.
— О чем?
— О том, что стал al'lil?
Задумывается на пару секунд, затем пожимает плечами.
— Шеш... Мне было одиннадцать. Можно сказать, я человеком-то толком не был.
— Но забыть не можешь, — полуутвердительно-полувопросительно произношу, глядя на птенца.
— Не могу...
— Это нормально. Лет через сто привыкнешь. Еще через сто — почти забудешь.
— А потом забуду навсегда? — спрашивает с болью.
— Нет, Апрель. Потом воспоминания вернутся. Но вернутся в новом качестве. И только тогда тебя можно будет назвать взрослым al'lil.
В двери кухни стучат.
— Заходи, Алена, — говорю.
— Откуда ты знаешь, что это я? — любопытствует.
— Я вот как размышлял. Андрей бы стучать не стал. Он вообще бы не пришел сюда. Значит, остаешься ты.
— Логично.
— А если честно — учуял.
Хмыкает.
— Все шутишь. Есть что выпить?
— Тебе зачем? — Апрель поворачивается на стуле, глядит на Алену.
— Андрею дать. Его трясет.
— Шок, — делаю заключение. — Денек выдался не очень.
— Не очень?! — в голосе женщины — гневные нотки. — Марк!!! Он весь день был на себя не похож!!! Я в жизни не видела до такой степени затравленного человека!
— Сам напросился, — пожимаю плечами. — Алена. Что ты сейчас от меня хочешь? Спиртного? Где-то настойка была, пятьдесят три градуса. Поищи в холодильнике. Если Андрей ее всю не выпил до этого.
Лезет в холодильник, достает початую бутылку, кусок копченой колбасы и половину лаваша.
— У тебя в холодильнике почти ничего нет, как ты живешь?
Пожимаю плечами.
— С голоду не умер.
Апрель фыркает в кулак.
— Антон... Не смешно.
— Угу, — соглашается и снова фыркает.
— Марк... Что такого я сказала?
— Ничего, — пожимаю плечами. — Иди уже. Отнеси Андрею настойку.
Кошка трется мордой о мой нос.
— Кис-кис! — зовет Апрель.
Разворачивается к птенцу, приподнимаясь на кончиках задних лап.
Убираю от лица кошачий хвост.
Птенец заливается смехом.
Алена уходит наверх, унося бутылку и найденную еду.
Вниз спускается через полтора часа.
— Марк. Ты не будешь против, если я останусь? Я не могу оставить Андрея... в таком состоянии.
— Оставайся, — киваю. — Кстати, как он там?
— Спит... Марк. Не тревожь его, хорошо? Он от одного упоминания о тебе чуть ли не в истерику впадает.
— Ладно, — соглашаюсь. — Посижу тут.
— Лучше поднимись, — возражает Апрель. — Укуси.
— Антон! — возмущается Алена.
— Что я такого сказал? — поднимает брови. — Вольет пару капель исцеляющей жидкости, снимет нервное напряжение. Алкоголь алкоголем, а укус вампира может с того света вытащить. Впрочем, кому я рассказываю...
Встаю со стула.
— Наверное, так и сделаю.
Спит в позе эмбриона.
Касаюсь силой, чтобы не разбудить. Разгибаю руку, сведенную едва ли не судорогой, привычно впиваюсь в предплечье.
Глоток крови.
Коктейль из алкоголя и адреналина.
Рассудок держится на честном слове.
Медленно ввожу нужные вещества, ощущая, как уходит нервное напряжение, как расслабляются сжатые мышцы.
Проснется часов через десять.
* * *
Алена хлопочет на кухне, что-то готовит. Апрель, выражая всем своим телом безнадежность, чистит морковь.
— Иди, поспи, — предлагаю женщине. — Ты сегодня так и не ложилась.
— Не хочу. Утром Андрея надо накормить.
— Он проснется после обеда.
— Значит, обедом.
— Обед можно из ресторана заказать.
— Марк. Я сказала, что не хочу спать. Зачем ты меня гонишь?
— Не гоню, — иду на попятную. — Не хочешь, не ложись. Думаю, Андрею будет приятно поесть домашнее.
Нехитрый комплимент Алене льстит.
— Ты будешь?
— Нет, — качаю головой. — Привыкай. У нас монодиета.
Вздыхает.
Апрель хихикает.
— Антон! Чего смешного?!
— Лена! Хочешь честно? — ухмыляется. — Ты забавная.
— Рот закрой, шпана.
Птенец замирает на секунду, потом заливается смехом.
— Не могу... "Шпана"... Я — шпана... Старший, ты слышал?
Не выдерживаю и тоже фыркаю.
— Марк! Еще ты! Что не так?!
— Алена, прости. Просто... Эта "шпана" старше тебя в пять раз.
Хлопает глазами.
— В смысле?
— В прямом, — говорит Апрель, откладывая очередную морковку. — Мне сто пятьдесят шесть лет.
— А тебе? — поворачивается ко мне.
— Шесть тысяч, — смотрю ей в глаза. — Шесть тысяч двести восемь, если точнее.
Вздрагивает.
В окне — пробуждение нового дня.
— Так, мадам. Я прошу прощения, но мне придется вас покинуть до вечера, — разводит руками птенец.
— Я тоже отлучусь на минут пятнадцать, — киваю. — Побудешь?
— Вы куда?
— Надо.
Пережидаю.
Возвращаюсь в кухню.
Алена спит за столом, положив голову на руки.
Переношу на одну из кроватей, укрываю одеялом. Добавляю немного силы.
Ей надо поспать. Сутки действительно выдались тяжелыми для нее.
Она — человек.
* * *
Подзываю кошку.
Подбегает.
Провожу рукой по мягкой шерстке, чешу за ухом.
От удовольствия падает на бок, трется затылком о пол, выгибается.
— Мур! — заявляет укоряющее.
— Прости, я последнее время совсем замотался, — оправдываюсь.
— Мур, — извиняет.
Поднимаю за бока, ставлю на стол.
Крутится, подставляя себя моим рукам.
— Думаешь, я правильно поступил? — спрашиваю.
Перебирает лапками.
— Наши отношения со слугой никогда не станут прежними.
Смотрит мне в глаза, прищурившись.
— Я давно не играл в игры с людьми, — поднимаю ее за передние лапки, заставляя переступать по столу, словно в танце. — С тобой проще.
Соглашается.
* * *
Первой просыпается Алена. Слышу, как возится наверху — принимает душ, одевается.
Заглядывает к Андрею.
Несколько секунд стоит, замерев, потом тихо притворяет дверь.
— Добрый день, — говорю, когда входит в кухню.
— Привет, — кивает, доставая с полки чашку. — Ничего, что я у тебя похозяйничаю?
Пожимаю плечами.
— Ничего.
Ставит чайник.
— У тебя есть кофе?
— Есть, — указываю рукой на шкафчик. — Там.
— Не заметила, как уснула, — говорит, размешивая сахар. — Это ты меня отнес на кровать?
— Я.
— Андрей еще спит.
— Знаю. Проснется попозже.
Отпивает из чашки, смотрит на меня.
Вопросительно смотрю на нее.
— Марк. Пообещай мне, что не будешь больше доводить Андрея до такого состояния.
Закрываю ноутбук, отодвигаю в сторону.
— Извини. Не могу.
— Почему?!
В голосе возмущение и удивление.
— Потому что он сам был причиной такого состояния, — поясняю.
Чашка стукает о зубы.
— Знаешь, а ведь маньяки-садисты тоже оправдывают свои действия подобным образом.
— Я не садист и не маньяк. Алена, он тебе рассказывал, как мы встретились?
— Нет.
— А зря. Он на кладбище Дьявола вызывал.
Фыркает, проливая кофе на стол.
— Серьезно. Я над кладбищем пролетал. В одном углу местные сатанисты петуха режут, в другом — это чучело что-то бормочет. Заинтересовался, спустился. Поговорили, заключили договор.
— Договор? Продажа души?
— Не совсем. Я же не Дьявол. Служение в обмен на жизнь его дочери.
— Почему не душа?
— Алена. Ты ее хоть раз видела? Нет? Я тоже не видел. Так что... Сама понимаешь.
— А что за служение?
— За домом следить, кошку кормить, съездить-отвезти-привезти... Быт, в общем.
— Тебе это так нужно?
Качаю головой.
— Вообще не нужно. Я могу в пещере жить с неменьшим комфортом. Там, правда, один минус. Интернета нет.
Улыбается едва заметно.
— Тогда зачем?
— Сам не знаю. Жалко стало, наверное.
— Жалко?
Пристально смотрю Алене в глаза.
Смущается.
— Да, жалко. Ты знаешь, как пахнет безысходность?
Молчит.
— Я дал ему больше, чем просто жизнь дочери. Я дал ему свою дружбу. Но он решил играть по своим правилам. Скажи честно — зачем мне это? Почему я должен кормить того, кто меня кусает?
— Марк. Все так, но жизнь ребенка...
— Что — "жизнь ребенка"? Маша была обречена. Ее жизнь — моя заслуга. Я всего лишь вернул бы на круги своя.
— Марк! Если ты так относишься к детям, тогда зачем спасал Витю?!
— Не к детям, Алена, — терпеливо вздыхаю. — К долгу. К ответственности.
— Тогда, может быть, и с меня потребуешь... плату?!
Добавляю во взгляд немного холода.
— Ты этого хочешь?
Осекается, закусывает губу.
— Алена, не забывай, что ты беседуешь не с человеком. У нас свои моральные принципы, социальные нормы и правила приличия. Мы очень серьезно относимся к долгу. Я не требую с тебя плату за Витю. Нет, если ты, конечно, хочешь, то не проблема. В свое время служить мне считалось огромной удачей и честью.
— "В свое время..."?
— Да, — киваю. — Когда-то в мою честь строили храмы. Слышала о Тескатлипоке?
— Тискать... кого?
— Тескатлипока. Один из божеств пантеона майя. Индейцы.
— Майя знаю. А что это за бог?
— Бог воздуха, жизни, удачи. Считалось, что он может напасть на путника. Но, если с ним справиться, исполняет любое желание. Ничего не напоминает?
— Это... ты?
Киваю.
— Да. Когда-то пробовал себя и в роли бога. Не понравилось, если честно. Слишком хлопотно. В общем, те, кто попадали ко мне в служители, были очень почитаемы и уважаемы. Они долго жили, ни в чем не нуждались, никогда не болели. И работа у них была непыльная.
— Здорово...
— Да. И у тебя будет то же самое. Большой дом, деньги, здоровье. Ты и твои дети никогда не будут болеть.
