Существование

Зря он Сыча вспомнил. Пусть всего лишь мысленно, но зря.

Потому что Гвоздь тоже его вспомнил, вот только вслух:

— Сыч.

— Чего?

— Двигай за Вариком. Покажешь ему клиента.

Ублюдок пожал плечами:

— Как скажешь. Только они и сами найдут спокойно, клиент не из мелких.

Трэш расслабился, ничего плохого в новом приказе Гвоздя не заметил. Правда, теперь придется разбираться с первой группой аккуратнее, чтобы не зацепить Сыча. Значит, некоторые из жестоких заготовок придется отменить.

С Сыча Трэш готов пылинки сдувать. Отгонять от него комаров и мошек согласен. Тот ни в коем случае не должен умереть.

В том смысле, что не должен умереть быстро, прямо сейчас.

В здание можно попасть разными путями, но Трэш и остальные члены его бывшей команды привыкли использовать огромные ворота. Створка в них одна, непомерно тяжелая, постоянно открывать ее туда-сюда никому неохота. В ней прорезана дверь, но она слишком узкая, элитнику через такую не пролезть. Вот и держали этот вход постоянно нараспашку.

Варик и его люди не стали мудрить, направились проторенным путем. Трэш довольно ухмыльнулся. Не зря он потратил время и нервы, возясь с непослушными нитями стальных тросов и связками газовых труб.

Эх, будь у него хотя бы одна нормальная рука, жить стало бы куда вольготнее. Здесь повсюду столько возможностей технично навредить врагам, вот только реализовать их при помощи пары коряво-когтистых лапищ нереально.

Ничего, Трэш что-нибудь придумает. Выкрутится. Как-нибудь, потом. Он еще не освоился с новыми возможностями, тело, непонятным образом избавившись от диктата паразита, выдавало сюрприз за сюрпризом. Требуется время, чтобы разобраться с новшествами.

Все будет, но потом.

Люди подошли к воротам и остановились. Четверо почти в одну линию, еще один подальше. Хотя на улице уже почти стемнело, в сравнении с тем, что их ждало внутри, можно считать сносным освещением. Вот и остановились на границе мрака, непроизвольно, сами себе не признаваясь, что побаиваются, а трусоватый Сыч вообще отстал.

И это прекрасно, пускай и дальше держится особняком.

Варик, доказывая себе, что он круче вареного яйца, пренебрежительно заявил:

— Ну чего встали? Зассали? Это же просто дохлятина.

— Он бэтээр голыми лапами разломал, — буркнул неприметный мужичек в укрепленной металлическими пластинами кожаной куртке.

Трэш впервые наблюдал, чтобы здесь кто-то таскал настолько грубое подобие средневекового доспеха. Бронежилеты — да, частенько, но это совершенно другое.

— А я даже не стрелял. Руками его завалил, — похвастался Сыч из-за спин.

— Что-то ты зассал больше всех, великий победитель хренов, — буркнул Варик. — За мной, не то всю ночь провозимся.

— Угу, — поддакнут тот же носитель "доспехов". — Тут, по ночам, хлебниковские, бывает, катаются втихаря. Я не подписывался еще и на них нарываться.

— Бубновые с ними разберутся, — уверенно заявил Сыч.

— Ха, ну да, может и разберутся, да только какая польза покойникам от таких разборок? Сделаем дело и в темпе свалим. Если бы не ты, Сычара, я бы сейчас с лялькой валялся.

— Да откуда на хуторе ляльки? У вас там одни коровы.

— А тебе и корова не даст, так что, завидуй молча.

Последний человек из четверки переступил через границу мрака и тьмы, лишь отставший Сыч все еще оставался снаружи.

Пора.

Трэш легонько потянул за конец троса, зажатый в левой ладони. Грубый стопор поддался, отпуская связку стальных труб в свободный полет. Падая, она резко натянула второй трос, после чего тяжеленная створка металлических ворот захлопнулась в одно мгновение с грохотом, лишь немногим уступающим звуку гранатного разрыва.

"Доспешный" мужичек с перепугу выстрелил, припадая на колено, кто-то просто заорал, рефлекторно, от неожиданности.

А Трэш, с недоброй ухмылкой уставившись на запаниковавшую группу из мрака, четко и спокойно произнес:

— Добрый вечер.

После чего взмахнул правой рукой.

Рельс отправился в свободный полет, бешено вращаясь в горизонтальной плоскости. Эдакий тяжеленный пропеллер получился. Даже силищи Трэша маловато, чтобы запустить такой далеко, но сейчас речь не шла о больших расстояниях.

Не переставая вращаться, рельс пролетел сквозь группу, раскидав троих. Тому самому мужичку, в самодельном доспехе, повезло за счет того, что припал на колено еще до броска. Да и рост маловат, тютелька в тютельку трехцентнерная смерть над макушкой пронеслась.

Но везение вышло, так себе, подскочивший Трэш, проигнорировав бьющие точно в голову автоматные очереди, завершил дело одним ударом.

Минус четыре.

С улицы зарокотал крупнокалиберный пулемет, покрывая створку ворот стремительно густеющей россыпью бьющих светом пробоин. Трэш, уходя от обстрела, помчался вдоль стены, отмечая, что невидимый стрелок продолжает его сопровождать, будто видит цель сквозь преграды.

Что в этом непростом мире, вполне возможно.

Домчавшись до угла, всей тушей ударил в оконный проем, заложенный шлакоблоками. Преграда не выдержала, развалилась, и Трэш оказался на улице. Не удержавшись на ногах, перекатился через плечо, вскочил, подхватывая с земли сразу пару рельс, разложенных там и сям заранее.

Первую отправил в кабину грузовика, вторую в башенку, одновременно бросаясь в атаку. С крыши трансформаторной будки громыхнул одиночный винтовочный выстрел, тяжелая пуля ударила в подбородок, но броня выдержала. Главное, — пулемет перестал плевать огнем, да и опасный противник с гранатометом, стоявший на крыше вагона, решил, что за храбрость ему не платят, спрыгнул вместе с напарником на землю по другую сторону поезда.

Догнав одного за другим разбегающихся от грузовика людей, Трэш каждому выделил по удару когтями, после чего сумасшедшим прыжком дотянулся до козырька крыши трансформаторной будки, уцепился за него одной лапой, взмахнул другой, напрочь снеся ему голову. Он единственный, кто продолжал стрелять до последнего.

Все, последняя винтовка замолчала.

Минус семь. Возможно, минус восемь, ведь судьба башенного стрелка неизвестна.

Трэш заколебался, раздумывая, что предпринять дальше. Трое выживших противников разбегаются, толи расчетливо, толи в панике выбрав разные направления. Ему нужен только один из них и как минимум, еще одного придется отпустить. И одного, очень желательно, взять живым.

За кем погнаться в первую очередь?

Для начала, Трэш решил изучить пулеметную башенку и не прогадал. Рельс, угодив в нее боком, смял стальные листы, деформировал, зажав тело стрелка внутри. Тот остался жив, но только и мог, что верещать от страха, да дергаться без толку, крепкий металл не отпускал.

Вот и хорошо, пускай посидит.

Теперь Трэш знает, за кем именно нужно гнаться.

* * *

Сыч не выглядел хорошим бегуном, но жажда жизни и страх — лучшие в мире допинг и стимул. Он на завидной скорости промчался больше трех километров. Дыхание сбилось, из глотки вырывался то сип, то хрип, грудная клетка нездорово вздымалась, ноги заплетались, сердце оглушающе билось в ушах, а перед глазами темнело.

Облизав трескающиеся губы сухим языком, Сыч прорвался через стену густого кустарника и в глазах его блеснули огоньки радости.

У него получилось. Почти получилось. Вот она, долгожданная развязка на выезде из города. Сейчас пробежит под мостом, а там надо свернуть на тропинку, которая ведет вдоль насыпи. Каких-то пара сотен метров, и все. Дальше тянется канал, наполненный водой, он глубокий и широкий.

Зараженные плавают плохо, а вот Сыч прекрасно.

Ну да, пловец из него куда лучше, чем бегун.

С этими мыслями Сыч заскочил под мост, где остановился настолько резко, будто на невидимую стену налетел.

Что, в сущности, так и было.

Трэш стоял перед ним гранитной скалой, которую невозможно обойти или перепрыгнуть. Да и убежать от нее не получится даже у чемпиона мира по легкой атлетики. Оружия у Сыча не осталось, арбалет он выбросил сразу, когда еще не утихло эхо от хлопка ворот. Мигом осознал всю остроту ситуации. Да и сохрани, какой от него прок?

Никакого.

Что ему теперь оставалось?

Только смотреть телячьими глазами.

Сыч смотрел на Трэша, Трэш смотрел на него. Так продолжалось не меньше минуты, в тишине, изредка нарушаемой далеким скрипящим пением совы.

Наконец, человек разомкнул непослушные губы и заплетающимся, нервно-неуверенным голосом заканючил:

— Трэш, слушай, не надо. Давай договоримся. Не убивай, — видя, что слова произнесены, а элитник ничего не предпринимает, Сыч чем дальше, тем продолжал бодрее: — Слушай, ну ты же сам все понимаешь. Тут ничего личного, мне просто пришлось. Да мне деваться некуда. Да ты бы точно также поступил, без вариантов. Я тебе еще пригожусь, тебе ведь всегда нужна пара ловких рук. И я здесь все расклады знаю, я все расскажу, вот увидишь, не прогадаешь. Да я даже...

— Заткнись, — утробным, будто из бездонной бочки, голосом прогудел Трэш. — Я тебя не убью.

Сыч и правда заткнулся, он не ожидал, что чудовище заговорит человеческим голосом. Сложнейший эмоциональный момент, вон как челюсть отвесил. А монстр неотрывно глядя в его глаза, уловил, как в тех отступает обреченность, сменяясь холодной расчетливостью и отчаянной надеждой.

Человек осознал смысл последних слов и решил, что переживет эту ночь.

Какой наивный человек...

Трэш, молниеносно присев, небрежно взмахнул рукой, с сочным хрустом перебив Сычу обе ноги. Покалеченный заорал, покатившись по земле.

А Трэш, выпрямившись и глядя на него сверху вниз, сказал:

— Для тебя я Нэш. Сержант Нэш. А сержант Нэш всегда держит свое слово. Я сказал, что я тебя не убью. И я тебя не убью.

Отвернувшись, Трэш заурчал во всю мощь чудовищных легких. Особым способом заурчал, такие звуки зараженные способны различить даже там, где их неспособны уловить самые чуткие микрофоны.

Одно из многих чудес Стикса.

И одно из самых нехороших чудес.

— Сюда! Быстрее все сюда! Здесь еда! Здесь вкусная еда! Вкусной еды хватит на всех!

Очень сомнительно, что последнее утверждение верно, только в "сфере зрения" Трэш засек уже троих зараженных, а ведь голос слышно далеко за ней. В этом районе мертвяков хватает, популярное место для миграций, тварям приходится обходить русло канала, вот и получилась тропа, не пустующая ни днем, ни ночью.

Они побаиваются элиту, но не могут противиться такому зову. Зараженный, издавая призыв, действительно делится информацией о корме, а не подманивает слабых хитростью, чтобы поживиться их плотью. Это рефлекс, неосознанный зов, позволяющий тварям оперативно уничтожать самую лучшую пищу, чтобы та не стала добычей червей.

Но с Трэшем особая история. Нет никакого рефлекса, он сзывает зараженных осознанно.

Пусть их будет много. Пусть они останутся голодными. Ведь что им один человек?

Трэшу нет дела до их сытости, у него сейчас другая задача.

Сыч, все осознав, пропищал раненым зайцем и пополз в сторону канала. Трэш не стал ломать ему еще и руки. Зачем? Вдруг потеряет сознание, а нужно, чтобы урод видел и понимал все, до последнего мгновения своей никчемной жизни.

Слишком медленно ползет, ему ни за что не успеть. Вон, из кустов за мостом уже урчат в ответ. Зараженные рядом, они торопятся на пиршество.

Трэш свое слово сдержал.

Не убил.

Глава 25

— Да хватит уже дрожать. Надоел. Сказал же, я тебя не убью. Что неясно?

Человек не дрожал, ведь дрожью такое дерганье называть — неимоверное преуменьшение. Да его даже не колотило, а натурально раскачивало нервной дрожью. Сомкни он челюсти, эмаль тут же рассыплется, не выдержит ударных нагрузок.

И чего, спрашивается, бояться? Вытащив из сплющенной башни последнего члена отряда, приехавшего за останками павшего элитника, Трэш, еще отгибая деформированный металл, вроде как, обо всем с ним договорился. Но нет же, не верит словам, трясется так, что толку от его рук не предвидится.

А ведь именно ради рук ему сохранили жизнь.

Вот чего, спрашивается, бояться? Трэш даже имя ему не назвал. Свое настоящее имя. То самое — старое, которое сообщил Сычу. А сообщил потому, что знал, дышать тому осталось всего ничего. Не было смысла скрывать, пусть хоть все тайны мира познает, рассказать никому не успеет.

Этому не сказал, этому и правда не собирался даже в малости пакостить. Пускай качественно выполнит работу, после чего сваливает на все четыре стороны. За ним, конечно, немало грешков должно числиться, но среди них нет издевательств над Трэшем, он никоим образом не вмешивался в его непростую судьбу. Парень не из бубновых и не из внешников, всего лишь из мелкой группировки, пытающейся с ними сосуществовать, нет смысла такому мстить.

А Трэш остался здесь только ради мести. Он, наверное и живет-то лишь ради нее. Что у него еще осталось?

Только старая память, да и та неполная. И выглядит она не родной, будто кинофильм просмотрел, как зритель, а не как актер. Иногда закрадывается подозрение, что так и есть, что воспоминания эти не родные.

Но нет, все верно. Еще как родные. Вот только в нечеловеческом мозгу они кажутся чужеродными, отсюда и диссонанс.

Трясущийся пленник в который раз немного переборщил с нажимом, и очередная лампочка лопнула с печальным хрустом.

Вздохнув, Трэш, пытаясь говорить как можно спокойнее, пояснил:

— Знаешь, это уже седьмая попытка, а твои дружки долго ждать не станут.

— У нас есть время, есть! — испуганно вскинулся мужчина. — Совок и Лодочник раньше утра до Хутора не доберутся. А там без толку, наши сюда сами не сунутся: людей слишком мало и оружия хорошего нет. По договору, тяжелое держать нельзя, а что здесь без него делать? Получается, сдадут тебя бубновым, а те вряд ли до вечера соберутся. Им ехать далеко, да и неторопливые они, вечно копошатся. Времени еще полно, так что, ты не волнуйся.

— Это кто волнуется? Я? Да я даже не думал волноваться. А вот ты неспокоен, и это плохо. И еще, твои товарищи могут рассказать обо мне внешникам. Не подумал о таком варианте?

Пленник замотал головой с такой силой, что, по всем законам физики, та должна была отвалиться.

— Не, мы под бубновыми ходим. Мимо их тузов на внешников выходить, это все равно, что в рожи наплевать. Так у них дела не делаются. Наши бубновым тебя сольют, не внешним.

— Пусть так, хорошо. А бубновые потом скажут внешникам.

— Кто? Бубны? Внешникам? Да они же их козырные шестерки, они выдрессированы так, что стараются все вопросы решать без мамочки. Сами если не справятся, тогда да, тогда начнут звонить. Ты для них, как раз, вопрос, вот сами и прикатят. Но это не раньше вечера, я же тебе сдал весь расклад.

Рассказывая, пленник понемногу успокаивался, что Трэша более чем устраивало. Он готов весь остаток ночи развлекать его болтовней, лишь бы тот работал посноровистее.

В стекле очередной лампочки человек сделал пропил алмазным надфилем раньше, чем оно лопнуло, как предыдущие. Теперь настала очередь следующей стадии работы, о подробностях которой Трэш предпочитал умалчивать, не рассказывать заранее.