День ли выдался чересчур ясный, прочищающий память, или время пришло, но почти забытые фразы, брошенные со смехом и вскользь, новый смысл обрели. Может ли ребенок, оставшись один, всех потеряв, выжить, даже если он знает лес? А если он перестал на какое-то время быть ребенком, и стал диким зверьком, помня о лесе все, но ничего — о людях, о своем одиночестве?
В голове стучало одно, звонко стучало, молоточком чеканщика: река Иска. Голос отца, называющий реку, и хлопанье крыльев: стая белых птиц, взмывающих в воздух.
Он видел языки огня, от которых небо вздрагивало и старалось подняться повыше. Длинные волосы женщины, испачканные пеплом... она откидывала их за плечо резким движением. Чувствовал беспомощность полную, и жар, от которого мысли спекались.
И сквозь пламя летела смеющаяся фигурка, раскинувшая руки беспечно. Лицо, полное шального восторга. Наверное, он и был таким... там.
Брел, не очень понимая, куда, натыкаясь на стены. Почему-то везде тут ступеньки и стены, камень, и камень... ах, да. Это не лес, это Тейит.
На очередном шаге нога подвернулась, и он понял, что падает, потом катится вниз. Перед глазами мелькнуло: так же сорвался в реку — может, и не было ничего, никто его не вытаскивал? Хорошо бы, осталось только утонуть спокойно. Потом ударился головой, стало темно.
**
Лес близ реки Иска. Три года назад.
Розовая бабочка с размахом крыльев едва ли не в человеческую голову порхала над полосатыми сочными стеблями тростника, а те поскрипывали, словно вздыхали. За ними виднелась река, матовая под набежавшим облачком. Широкие перистые листья шелестели, подвижными узорными тенями прикрывая половину поляны, а по краям папоротник пышный стоял. Никаких изменений.
Для леса несколько весен — так, миг один; эти деревья едва ли не века насчитывают. Соль приложила ладонь к высоченному, покрытому мхом стволу. Тахи учил ее слушать и чувствовать дерево — он приникал ухом к коре и говорил, что слышит, как бьется древесное сердце. А Соль ничего такого не слышала. Просто — красиво.
Черный ибис слетел с ветки, приблизился к Тевари, косясь на Тахи, строгавшего палку. Тот недолюбливал птицу, говорил — мало того, что эта тварь не покидает окрестности уже много весен, так и к мальчику привязалась. А сынишка вот — прикормил. Только известно — нихалли и без того не лучшие соседи, так еще и черный ибис приносит беду.
Мальчик сжевал содержимое круглой речной ракушки, с ибисом поделился. Странное зрелище — юный человек полулежит на траве, рядом горка скользких ракушек, и возвышается над плечом черная ломкая птица, хмуро и злобно поглядывает по сторонам. Ворчит еле слышно, клацает клювом, когда Тевари протягивает ей очередное лакомство.
Смешная все-таки птица, хоть и не лучший сосед.
Тихо, только дятел где-то стучит... А Утэнна и Къяли, верно, скоро вернутся с оленем.
Киуте готовит еду на поляне, дым высоко поднимается — будет хороший день. От помощи Соль отказалась — мол, вы и так со мной носились много месяцев, теперь мой черед о вас позаботиться. Она почти не изменилась — издалека прежняя девочка, хоть мелкие морщинки обозначились под глазами, и тени на веки легли: все-таки тяжела жизнь в лесах. И движения куда более плавные стали, уверенно-женские.
А дни летели куда быстрее, чем в начале их жизни в лесу. Вот уже и Тевари ростом отцу по плечо, и, похоже, высоким будет. Живой, звонкий мальчишка. Охотник из него неважный: хоть меткости не занимать, жалеет зверье и птиц. Зато ракушки собирает и клубни питательные находит — только диву даешься, как быстро. А вот вкусных жуков тоже готов на ладонь посадить и рассматривать, вместо того чтобы съесть.
А у Киуте сынишке пять весен, и дочка грудная. Глазастая, голосистая — всех хищников плачем манит. А сынишка, напротив, тихий. Тевари в его годы вился вьюном, обшарил все окрестные заросли, серебряным голоском вопросы разбрызгивал, а этот — сидит смирно, улыбается во весь рот, застенчиво, и молчит.
Живут среди старых камней, сквозь которые поднялись деревья, проползли корни. Кое-где мох еще не закрыл каменные узоры на плитах. Люди — будто наследники давно покинутого города. И приток реки Иска в нескольких десятках шагов, отличное рыбное место.
Ибис насторожился, издал резкую сухую трель:
— Арррк...
Тевари вскинул голову и втянул носом воздух, явно принюхиваясь. Позвал недоуменно:
— Мама, дым!
Серо-белые клубящиеся дорожки стелились по земле, выкатывались из-под вздыбленных корней, растекались и поднимались ввысь, постепенно сливаясь в одно удушливое полотно. Едкий запах гари — сырой подлесок еще не прогорел, а потом, когда от него останется зола, воздух станет чистым, только раскаленным, и стволы станут светиться, охваченные пламенем изнутри...
Пожар охватил лес мгновенно — пламя шло вдоль реки и вглубь. Из-за ствола выбежала ошалевшая йука, промчалась мимо Соль, не разбирая дороги. Донесся медвежий рев, а мигом позже мимо хижины пронесся олень. Птицы срывались с ветвей, хлопали крыльями, покидая горящий участок леса.
— Уходим! — Тахи нахмурился — и впервые Соль увидела растерянность на его лице. Лесной пожар — страшная вещь... но чтобы после сезона дождей, едва успела просохнуть земля — так не бывает.
Соль хватала то одно, то другое, запихивая в кожаный мешок, плохо соображая, что взять самое важное, и Тахи схватил ее за руку:
— Некогда!
Киуте остановилась подле, маленькая, растрепанная, босая — на руках сонная девочка, не встретившая еще шестую луну. Тахи молча нырнул в хижину, выхватил немудреную кожаную обувь Киуте, велел обуться. И без того много тварей ползает по земле, а если бежать — защита нужна. Мало ли, камень, случайный сучок.
Дышать становилось трудно, и младший мальчик закашлялся. И ему был ответом звериный рев, словно сам лес обезумел и кричит на разные голоса.
Несколько оленей с хрустом вынеслись на поляну, а за ними — огромный волк, не преследующий добычу — шерсть на его загривке была вздыблена, а глаза слепы. Он желал одного — покинуть опасное место.
А потом на поляну выкатился веселый ало-золотой огонек размером с кулак ребенка. Покружился на месте, мерцая и переливаясь разными оттенками огня, и покатился дальше, не заметив людей или не пожелав уделить им внимания.
— Это всего лишь звери... обезумевшие звери и лесной пожар, — прошептала Киуте, не сводя глаз с веселого огонька, к которому присоединился второй — куст вспыхнул при их приближении. А между стволов замелькали еще огоньки, опережающие настоящее пламя — веселые, смертоносные, непредсказуемые.
— Огни тин пострашнее простого огня, — угрюмо сказал Тахи. — Как их много... ни разу не видел столько. Они не всегда поджигают лес, далеко не всегда. Почему сейчас, узнать бы. От реки Иска идут...
— Это сделали они? — непослушными губами проговорила Соль.
— Больше некому.
— Я слышала про такие, — прошелестела Киуте. — Скажи, что делать.
— Заставляй их сворачивать в сторону.
В приказе этом не было ответа, как именно — но молодая женщина успокоилась.
Они покинули лагерь, слишком быстро, чтобы успеть взять с собой вещи или припасы. Только оружие забрал Тахи.
— Къяли! — пыталась протестовать молодая женщина, однако Тахи лишь покачал головой:
— С ним Утэнна. Он хороший охотник и знает лес, они нас отыщут.
— Мне что-то не нравится, — обронил Къяли, остановился, опираясь на короткое копье. Стояли меж двух валунов — много камней было в этой части леса, огромных, серых, словно выросших из земли. Тевари любил лазить по ним, когда отец брал его в эти места.
Утэнна вопросительно вскинул бровь: он так и не научился верить в Силу уканэ, хоть любил своего питомца.
— Что не так-то? — буркнул добродушно. Тоже остановился — огромный, наполовину седой уже, но еще способный выдергивать с корнем молодые деревца.
— Не знаю... — Къяли беспомощно покрутил головой, прислушиваясь — но он никогда не отличался ни слухом особым, ни иными способностями. Только сердце чуяло.
— Не знаешь, так себе голову не морочь. Плохо — дичь словно вымерла, — Утэнна уже позабыл про слова Къяли, вглядываясь в давно оставленные следы. В этот миг между стволов мелькнули ветвистые рога, и крупный самец-олень вышел прямо на людей, опасливо косясь на всякий случай — и не ожидая нападения.
Утэнна приготовился бросить свой дротик — олень пока не почуял людей, ветер относил запахи в другую сторону. Олень смотрел укоризненно, чуть наклонив красивые рога. Уши его вздрагивали, ловя стрекотание пересмешников.
Къяли вскрикнул — Утэнна обернулся мгновенно, решив, что того укусила змея, но младший товарищ сорвался с места и побежал к поляне, к хижинам, словно сошел с ума, а олень рванулся в обратном направлении. Утэнна крикнул ему вслед — и выругался, опуская руку с бесполезным уже дротиком. Такого зверя упустить! Мальчишку шарахнуло солнце, не иначе. И вправду — жарко. Да и не стоит его ругать — припасов пока довольно...
Побрел по следам оленя — стадо должно быть неподалеку. На темно — коричневой почве следы копыт отпечатались четко, узором. Поначалу всматривался в следы, потом поймал себя на том, что принюхивается. Дым? И вправду...
Тут было уже не до охоты. Пожар в лесу — что может быть страшнее? Хоть и непонятно, что и с чего загорелось. Утэнна поспешил к лагерю, далеко не столь быстро — хоть силы было еще немеряно, годы брали свое. А потом, как из гейзера вырывается пар и струя воды, лес взорвался криком — обезумевшее зверье мчалось, не разбирая дороги. А дорога была не самой удобной — среди валунов-то. Живность едва головы себе не разбивала о каменную преграду, и Утэнна недоуменно застыл, не заботясь о том, чтобы не оказаться растоптанным — так не ведут себя звери. Пожар и для них самое страшное, но чтобы обезуметь настолько?
В конце концов он нашел безопасное место, взобравшись на выступ одного из камней. Увидел клубы дыма, подумал — в лагерь надо, в лагерь. Там наверняка уже поняли, ну а вдруг нет? Если придется уходить, кто, как не он, понесет основную тяжесть?
Из-за валуна показался огромный серый медведь, из тех, что живут в пещерах. Вперевалку, но быстро шел, глазки злые, но, если свернуть в сторону, не станет же он за человеком гоняться? А свернуть-то и некуда. Наудачу спрыгнул, стараясь скрыться за камнем — благо, волна зверья вроде схлынула. Нащупал дротики и большой нож — справится, не впервые. Только зверь уж больно огромный... Глухое ворчание вырывалось из глотки медведя, и человек понял, что эта громадина не только сильно испугана, но и как водится у этих тварей, при этом озлоблена на весь свет. Попятился, озираясь — отступать надо достойно, а как тут отступишь, если валуны всюду?
Кажется, еще и пододвигаются поближе, хихикая. Между ними уже и прохода нет, одни щели остались. Тевари проскользнул бы, но не мужчина взрослый и ростом не обделенный.
Целясь в глаз, бросил дротик — но тот стукнул о лобную кость. Второй наконечник вонзился в широченную косматую шею — такую шкуру пробить тяжело... Чуть-чуть промахнулся. Раненый, зверь заревел. На дыбы поднялся — огромный, серый, куда выше Утэнны. Глухо и хрипло зарычал, вздымая лапы с длинными когтями. Вот я, человек — медведь, и встретил своего медведя, весело подумал Утэнна.
Азарт поднимался в душе, а кровь южная горячая. А что силы уже не те — наплевать. Не так уж много людей Юга перешагнули порог шестидесяти весен. Повезло, можно сказать!
Долго прожил. Куда уж больше-то?
Къяли не слышал зова старшего товарища, перед глазами все было черным и вязким, а в голове словно работали кузницы. Бежал, торопясь к Киуте, предупредить ее об опасности. Ничего он почти не умеет, и лесным жителем до конца не стал... но опасность чует, хоть польза какая-то. Что случиться должно, не знал, знал только, что будущее пальцем его поманило — гляди. Завесу приподняло — и опустило тут же, не разобрать, кроме того, что за ней — багровое марево. Так, не разбирая дороги, поглощенный видением своим, скатился в овраг.
Носом — в мелкую поросль папоротника; разбил бы лицо, окажись там камень. Подле лица не оказалось, зато рядышком торчали, небольшие, но острые, словно овраг зубами ощерился.
Попробовал встать, вскрикнул — нога, похоже, была сломана. И ребра... почти не больно, но трудно дышать. И двигаться. Шевельнулся снова — и на сей раз не сумел сдержать возгласа боли, хотя думал, что готов к ней. Тело не слушалось.
— Мейо Алей, Великая Сила, — прошептал Къяли. Дымом тянуло, сбивая мысли. "Лес... горит?" — подумал с удивлением, не сопоставив предупреждение, посланное ему, и принявшую реальное обличье опасность. Он закричал, громко, но только огонек тин откликнулся — прибежал и сел на краю оврага. Любопытный. Къяли попробовал, несмотря на солнцем вспыхнувшую боль в груди, уцепиться за корень, торчавший из склона — бесполезно. Пламя было все ближе, стремительно двигалось, гоня перед собой дым, гул и треск.
— Киуте...
Закрыл глаза. Вот и пригодились его слабые способности. Айо не могут оставлять тело. Уканэ могут. Чувствовать огонь не придется. Оставить свою оболочку — раненую, уже бесполезную. А разбудить, вернуть будет некому... и некого.
— Киуте. Прости, — глаза остались открытыми.
Къяли ушел.
Склон был пологим — не тяжело подниматься, даже с детьми. Тахи оборачивался постоянно, да и все они оборачивались, пытаясь среди клубящихся дымных дорожек разглядеть фигуры друзей. То тут, то там из дыма вырывалось зверье, бежало, испуганное и злое, готовое зубами рвать и ствол древесный, ежели он преградит путь. Неправильно... так не бывает. Но рассуждать, как ведут себя звери, времени не было. И без того почти весь выложился, пытаясь их Силой отгонять — оружием точно не справиться.
— Киуте, — ухватил ее за руку, жестко, да было не до того, чтобы силу соизмерять. — Останься.
Молодая женщина вскинула на него недоуменные глаза. Дым и запах гари давно уже мешали дышать, и говорить трудно было. Но северяне разговаривали взглядами... вот и он почти приучился.
— Со мной останься. Сделаем малую стену огня, чтобы звери бежали вдоль нее, вбок. И попробуем остановить это пламя, — указал на горящий лес.
— Вдвоем? — прошептала она, прижимая к себе дочь. По щекам Киуте катились крупные капли, оставляя сероватые дорожки — пепел успел запачкать лицо.
На один удар сердца Тахи замешкался. Потом проговорил:
— Приказывать я не могу. Прошу... Ты дашь свою Силу и сдержишь огонь. Моей не хватит. А Соль... сама знаешь, тут не помощник.
Тевари слышал — он всегда ухитрялся слышать то, что не предназначалось ему. Пересмешником бы родиться мальчишке — птахи эти тоже вечно ловят не им предназначенное. Только кричат об этом на весь лес, потому и не любят их многие, если бы солнце не защищало, давно бы лесные жители их извели.
