— То, что он вообще выжил — просто чудо. Все врачи признают. И вроде бы организм восстанавливался. Я знала, что ходить он никогда не сможет. Но папа не смог даже шевелиться толком. Он едва жует, а прошло уже столько лет. Столько всяких терапий, повторных операций, всего на свете. У него весь череп в шрамах от нейрохирургии. И все равно — никаких изменений. И даже не разговаривает. Совсем. Мой отец — живой труп на содержании правительства.
Учики незаметно для себя и говорившей собеседницы сел рядом с ней. Он слушал, не отрывая взгляда от лица, устремленного взглядом в никуда.
— Иногда мне кажется, что они над ним так издеваются. Иногда я хочу, чтобы его просто убили. Просто... перестали кормить, или, не знаю... Я хочу смерти родному отцу. Он же никогда не поправится.
Плечи, такие беззащитные в непривычном платьице, вздрогнули. Но Эрика не плакала. Любая другая девушка на ее месте вряд ли бы удержалась. А она всего один раз не справилась с собой.
— И все равно я сюда хожу. Каждый раз в его палате на меня словно тонна воды выливается. Шевелиться не могу, прямо как он. Но прихожу. Потому что иначе было бы вообще... живодерство какое-то. Если его еще и дочка бросит... Он ведь меня очень любил. Любит, то есть. И у меня все хорошо. Тогда и ему хорошо. Ему ведь, на самом деле, все равно, сколько он так будет лежать. Ему вообще все равно. Но у меня все должно быть хорошо.
Эрика повторяла и повторяла слово "хорошо", будто заклиная саму себя, уверяя, убеждая. Она по-прежнему не смотрела на Учики, но юноше не нужно было видеть ее глаз, чтобы представить их выражение.
— Вот и сегодня пришла... Тебя притащила, чтоб показать, как все замечательно. А самой тошно. Тошно и реветь хочется. Вот я дура, правда?
Какой-то частью сознания Отоко понимал, что вопрос этот риторический и не требует ответа. Эрика была не из тех людей, которым требуются уверения в их уме и неотразимости. Она не спрашивала, она укоряла себя. Ей и сейчас было тошно.
Какой-то частью сознания Отоко понимал.
Но все-таки не сдержался.
— Ничего ты не дура.
Рука сама собой опустилась девушке на плечо. Андерсен словно обожгло. Она резко дернулась и вскинула голову. На миг Учики ощутил на себе взгляд, обжигающий яростью потревоженного зверя. Эрика посмотрела на него так, будто он пытался задрать ей подол. Но злость не переросла в отчуждение. Девушка потухла так же стремительно, как загорелась. Она просто снова отвернулась. А Учики не сказал больше ни слова. Слова почему-то казались лишними. Ему просто хотелось, чтобы на опущенных плечах Андерсен не чувствовалось такой сильной ноши. Как и в палате ее отца, молодой человек захотел помочь. Но не знал, как. Не знал, что можно сделать, когда на твои плечи, подобно ноше Атласа, давит сам мир.
— Вот вы где.
Знакомый девичий голос, глубокий, чарующий, несмотря на явный холодок тона, заставил обоих молодых людей отвлечься от не самых легких дум. Китами Дзюнко стояла напротив скамьи и смотрела непроницаемо-ледяным взглядом. Рядом с ней стоял Джонни, сунув руки в карманы и явно наслаждаясь светом солнца, ласкавшего черную гриву его волос.
— Китами, — тоном, начинающим набирать вес и живость, обратилась к японке Эрика. — Тебе чего?
— Да вот хочу разок сыграть по правилам судьбы, — ответила Дзюнко, слегка иронично поведя рукой в почти театральном жесте.
— Чего-чего? — переспросила Андерсен, стряхивая с себя остатки тяжелейшего уныния и превращаясь в привычную Эрику.
— Раз уж мы с вами здесь столкнулись, то это точно судьба, — Китами повернула голову к Джонни, и тот молча кивнул, будто давая свое одобрение. — Придется вместе решать, пришли ли черти по наши души.
Глава 3: Тиканье часов
Триполи, Ливия
11 мая,
20: 12 местного времени
Мегуми Канзаки, лежа на диване, с удивлением вспоминала, как всего пару дней назад мечтала ложиться на мягкого друга как можно реже. Тогда они с Ватанабэ неспешно проживали дни в Нью-Йорке, вроде бы за кем-то следя, а вроде бы и просто бездельничая. Но вот сейчас слева из окна открывался вид на опрятную, но чужую улицу ливийской столицы. А в соседнем номере гостиницы, соединенном с комнатой Мегуми общей дверью, неслышно отдыхала Кэтрин Винтерс.
Сэм оставил их вдвоем утром и куда-то пропал. Две женщины в вестибюле гостиницы дружно почувствовали себя неуютно. Певица, не привыкшая к длительным стрессам, смотрелась совсем плохо, и Канзаки поняла, что ей придется срочно брать на себя роль сиделки. Взяв Кэтрин за руку, японка повлекла ее к лифту. При этом самой Мегуми почему-то казалось, будто взгляды всех присутствовавших в вестибюле обращены к ним. Наверное, она просто нервничала на новом месте. Канзаки никогда не любила оказываться среди чужаков.
Номера оказались удобными и даже слегка роскошными, к удивлению японки, всегда державшейся невысокого мнения об арабском комфорте. Комнаты удивляли простором и ненавязчивостью дизайна, в каждом номере имелась ванная комната с душем и восхитительная мебель. Опустившись на диван, казалось, обнявший ее мягкими подушками, Канзаки едва не задремала. Но сон, который девушка возлюбила давно и навсегда, все-таки не шел. Рядом все еще находилась Кэтрин Винтерс.
Певица, похожая сейчас на заболевшую птичку, запертую в невидимой клетке, прошла через смежную дверь и спросила:
— Ничего, если я сейчас в свой душ залезу?
— Э... — Канзаки неловко приподнялась с дивана. — Да конечно. А зачем спрашиваешь?
— Ну, мало ли, — Кэтрин улыбнулась. — Вдруг тебе Сэм велел меня постоянно в поле зрения держать. Он может.
— Да нет, — в свою очередь хмыкнула Мегуми. — Вроде ничего настолько экстремального.
— Вот и хорошо, — Винтерс потерла веко. — А то чувствую себя кошкой, которую везли в кармане. Вроде и мягко, а чувствуешь себя паршиво.
— Давай, — кивнула Канзаки. — Я пока тоже... спину расправлю после самолета.
Винтерс отправилась в душ, а Канзаки нахально принялась измерять степень уютности дивана. Окна она сначала решила закрыть и опустить шторы, чтобы отгородиться от того неприятного ощущения чуждости, что кольнуло в вестибюле. Но в помещении оказалось душновато, и девушка отложила возведение баррикад. Вместо этого она принялась разоблачаться. Сняв и повесив на стул куртку, Мегуми вдруг вспомнила, что они путешествовали без багажа. Выходило, что у нее не было запасных вещей. Это удручало. Конечно, за то время, что они выжидали возможности улететь из Сиэтла, она успела привести себя в порядок, но не настолько, чтобы остаться довольной.
По японской привычке разуваясь и ставя обувь у двери, Мегуми услышала, как в соседнем номере зашелестел душ. Все тело внезапно зачесалось и показалось чудовищно грязным. Канзаки обожала водные процедуры. Омыться теплой водой, смыть с себя все нервы и неприятности прошедших дней, слегка расслабиться... Но право первой помывки ненавязчиво узурпировала Винтерс. Постоянно держать ее в поле зрения Мегуми, конечно, не собиралась, но и проявлять беспечность в таком месте, как опасная террористическая Ливия, шпионке не следовало.
Кэтрин мылась долго и явно основательно. Когда она, окутанная паром, вышла в свою комнату, Канзаки заметила с дружелюбным ехидством:
— Я думала, ты израсходуешь весь водный запас Ливии.
— Ничего не могу с собой поделать, — облегченно выдохнула певица, и японка сразу заметила, насколько она посвежела. — Когда я добираюсь до ванной, можно объявлять ее моим личным государством.
— Как хорошо, что у нас их две, — Канзаки засмеялась, потянувшись на диване. — А то мне пришлось бы вести захватническую войну.
— Я бы применила оружие массового поражения! — страшно выпучила глаза Кэтрин и сразу же осеклась. — Стоп... Слушай, у нас же багажа нет?
— Ага, я тоже заметила, — Мегуми пожала плечами.
— Так вроде же должен был быть.
— Откуда?
— Так... Сэм мне сказал, что сумел добыть нам кое-какой одежды. Еще там, в Сиэтле.
— Да ну?! — если бы Канзаки не сидела, она бы упала. По какой-то причине мысль о заботливости Ватанабэ показалась дикой. И неприятной.
— Он сказал, что путешествующие без багажа люди вызывают слишком много подозрений.
Тут Винтерс была права. Однако правота ее не приносила им в номера те самые чемоданы. Минутой позже это сделал горбоносый парнишка-носильщик, вежливо постучавшийся в дверь номера Канзаки. Приняв у него большой чемодан и маленькую сумку, Мегуми, смущенная тем, что не может дать чаевых, втащила якобы их с Кэтрин пожитки в соседнюю комнату. Там замотанная в полотенце певица прилегла на диван, приходившийся мягкому счастью Канзаки родным братом. Помимо собственной воли японка украдкой бросила взгляд на стройные ноги американки. Полотенце, едва прикрывавшее бедра, позволяло как следует разглядеть спортивные икры, аккуратные колени, приятные ступни. Винтерс была любима природой, наградившей женщину настоящей красотой. В голове возникла мысль: Ватанабэ явно был бы в восторге.
Что за черт?! Девушка мотнула головой, ставя чемодан в угол. Какого дьявола она разглядывает другую женщину как какая-нибудь извращенка? И какого дьявола и в этот раз выскакивает чертов Ватанабэ?!
— Кхм... — слегка нервно кашлянула японка. — Получается, вот они, вещи.
— Ага-а-а... — Кэтрин блаженно обмякла на диване. — Надо посмотреть, что там.
— Надо, — согласилась Мегуми. — Но я умру, если следом за тобой не вымоюсь.
Вид блаженствующей спутницы был настолько дразнящим, что у Канзаки снова зачесалось все тело, просясь в душ. Она шагнула к двери между номерами.
— Оставляю пока сокровища Али-Бабы тебе.
— Ладушки, — мурлыкнула Винтерс, поворачиваясь на бок. С нее и впрямь будто смысли все то изнеможение, что никак не пропадало с самого Сиэтла. По крайней мере, так могло показаться.
Ванная почему-то отдавала серым цветом в сознании Канзаки. Возможно, из-за оттенка плитки, возможно, из-за отсутствия яркого освещения. Раздевшись, девушка задернула занавеску, заменявшую здесь дверцу несуществующей кабинки, и пустила воду.
Тугие теплые струйки ласково ударили в тело, мгновенно начав размывать царившее в душе Мегуми напряженное смятение. Бешеные прыжки с одного конца континента на другой, погони, перестрелки, смертельная опасность — все потекло вниз, смываемое вместе с потом. Уходила и острота неприязни к окружению — к неприятной стране, к наемникам, которых она привыкла презирать. Под душем, в объятиях воды, все мысли словно погружались в глубокое спокойное озеро, где любая внутренняя буря отражалась лишь легкой рябью на поверхности. Вот только ее озеро не было холодным и отчужденным, как случается у некоторых людей. Канзаки не хотела злиться. А потому размышления, окрасившиеся в умиротворенный тон, были вполне миролюбивы.
В самом деле, подумаешь, наемники. В конце концов, они работают с правительством Союза, а значит, выполняют миссию по принуждению к миру. Чем плохо охранять спокойствие в таком опасном месте? Да, они получают за это деньги. Ну и что?
Нет, убеждение самой себя не работало. Мегуми знала, каково бывает странам, где хозяйничали наемники. Этим людям не было никакого дела до мира. Все они приходили в "бизнес" с окровавленными руками и запятнанной репутацией. Война за деньги никак не могла привлекать к себе благородство. Поэтому приписывать его наемникам девушке не позволяли принципы. К тому же, пообщавшись с Ватанабэ, Мегуми начала понимать, что далеко не все, что делал Союз, мотивировалось благими намерениями и любовью к ближнему. Она старательно избегала подобных размышлений, но внутренняя честность заставляла признать: "истинно христианское объединение" мало чем отличалось от правительств прежних времен. Они готовы были запачкаться, если этого требовало дело. И наемники были далеко не самым страшным из возможного списка грехов.
Но черт бы с ними, с наемниками. В голове снова возник образ мерзкого Ватанабэ. В который раз, ничего не сказав, он таскал ее за собой куда попало. А теперь еще и выдал в довесок свою старую... знакомую? Подругу?.. Любовницу?
В самом деле, она так до конца и не поняла, какие отношения связывали Кэтрин Винтерс с Сэмом Ватанабэ. Вроде бы все было ясно. Вряд ли они являлись "просто друзьями". Но что-то засело у Мегуми в печенках. Что-то неясное, едва ощутимое. Что-то, что подзуживало допытываться дальше. Какой-то чертенок нагло расселся у Канзаки на плече и нашептывал в ухо: не надо лишней вежливости, поговори с ней, вызнай. Чертенок почему-то представился ей уменьшенной копией Ватанабэ, с его неизменными очками и черным костюмом, на рукав которого был намотан хрестоматийный красный хвост.
Почему она все-таки никак не могла найти себе места из-за Ватанабэ с Винтерс? Конечно, они оба были главной причиной всего, что сейчас происходило. Все эти дикие прыжки из Америки в Африку и прочая захватывающая дребедень... Но ведь не только и не столько загадка их связей с террористами занимала Мегуми. Девушке было куда интересней, являлись ли Сэм и Кэтрин любовниками. Настоящими, страстными и страдающими. Чертенок радостно хихикал в ее мыслях. Такое любопытство было очень неприличным. И, в конце концов, не ее это дело.
Однако недосказанность никак не желала вымываться из мыслей, даже в душе. Образ Ватанабэ, целующего Кэтрин на крыше отеля, так и вставал перед глазами, сколько ни силилась Мегуми его отогнать.
Черт. Черт, черт, черт! Да что с ней такое?!
Нет, не будет она ничего спрашивать у Винтерс. И так все ясно.
А если вдруг что-то не так, как она подумала?
Ага, конечно. Цветы, поцелуи и вырывания женщины из лап трикстеров — это просто так, джентльменский набор. Джеймс Бонд весом в центнер с лишним. Тьфу!..
И все-таки... Что-то же не давало ей покоя. Стоило разобраться во всем до конца. Хотя бы ради того, чтобы чертик убрался ко всем своим сородичам!
Выключив воду, Мегуми выбралась из душа и замоталась во второе полотенце. Волосы она, как назло, промочила, поэтому пришлось повозиться и с ними, дабы не превратить голову в воронье гнездо. Девушка успела обсохнуть к тому времени, когда вернулась в номера.
Кэтрин успела похозяйничать с чемоданом. Тот лежал раскрытым на диване, а на певице красовался легкий орехового цвета топ без рукавов и классические голубые джинсы. Винтерс сразу будто помолодела на десяток лет и превратилась в юную школьницу. Ей шла неформальная одежда.
Мегуми всмотрелась в содержимое чемодана.
— Чего-то я не припомню, чтобы среди моих настоящих вещей было хоть что-то из всего этого, — скептически сказала она. — Напрашивается вопрос — откуда взялись эти тряпки?
— Главное, что взялись, — Кэтрин пожала плечами, роясь на этот раз в сумке
-Зная Ватанабэ, я не удивлюсь, если его подельники их с трупов в морге сняли, — не удержалась от колкости в адрес толстяка японка. Винтерс переменилась в лице и рефлекторно затеребила топ.
— Ну, это уж вряд ли. А то я точно испугаюсь пользоваться косметикой, — и она показала Мегуми содержимое сумки. — Но каков подлец этот Сэм. Заботливый.
