| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
— Да, такое возможно, но всё зависит от тебя, Борис.
Мы легли в постель и в эту ночь просто спали крепко обнявшись. Нам было как-то неловко заниматься любовью в то время, как Ирочкины родители спят беспробудным сном. В субботу, за завтраком, а завтракали мы втроем, поскольку пожалели Николая и Делю, на которых навалилась жуткая слабость, а потому мама и Ира покормили их прямо в постели с ложечки и аппетит у них был просто волчий.
Во вторник я разблокировал своих тестя и тёщу, но сначала всё же поднял на ноги капитана Звягинцева, над которым сразу же стали измываться врачи. Володя, пожав мне руку, сказал: — "Боря, спасибо, ещё никогда в жизни я так классно не лежал в госпитале." Володя был одного возраста с Игорем и выглядел даже моложе своих тридцати двух лет, а потому по нему было не так сразу заметно, что он весь из себя помолодевший. Зато это сразу же бросалось в глаза ещё двое суток назад, когда я заглянул утром в спальную родителей Ирочки и посмотрел на её отца.
У него даже седины поубавилось, а вот когда я снял с них блокировку, то просто офигел, снова увидев свою тёщу в купальнике. Это была, практически, вторая Ирочка. Ну, её родителям мы не стали ни о чём рассказывать. Мало ли что. Как только они, сбросив минимум по десятку лет, окончательно пришли в себя, то с громким смехом моментально выставили нас из комнаты. Ну, мне-то что, мне нужно было срочно возвращаться на работу, а вот что делали мама с Ирой, остаётся вопросом. Зато я знал, что уже вечером мне предстоит погрузить в целительный сон Эльвиру Михайловну, которая была на пятнадцать лет старше своей сестры.
Через восемь суток я разблокировал остальных своих пациентов и уже через пару часов выяснилось, что хирурги им уже больше не нужны. Эльвире Михайловне, взявшей больничный и тоже сильно помолодевшей за четыре дня, предстояло лежать в постели ещё сутки и как она будет объяснять свой цветущий внешний вид, я не имел никакого понятия. Заодно я поговорил с генералом Гириным и задал ему прямой и ясный вопрос:
— Товарищ генерал, вы собираетесь всё засекретить или же этот древний китайский трактат станет достоянием всего Человечества? Поймите, для меня это очень важно и я хочу услышать ваш ответ сейчас же.
Генерал одарил меня нелестным взглядом и спросил:
— Парень, ты что же, считаешь меня конченым ублюдком, каким-то фашистом? — улыбнувшись, он сказал — Успокойся, Борис, иероглифами на твоих рисунках сейчас занимаются китаисты и уже очень скоро в Москве состоится международный медицинский симпозиум. Поверь, парень, я сумею сделать так, что ни один человек не сумеет узнать, от кого был получен перевод трактата на английский язык. Это КГБ, друг мой, и у нас имеются свои собственные негласные правила. Даже начальник краевого УКГБ ни о чём не догадывается, а все твои пациенты... В общем они болтать не будут, как и мои подчинённые. Так что доверься мне, старому военному врачу. Я ведь, мальчик мой, ещё в Первую Мировую фельдшером был, начиная с пятнадцатого года, когда мне исполнилось всего шестнадцать, я ведь сын уездного врача, причём потомственного. Все Гирины хотя и дворянского рода, а это целых семь поколений, посвятили всю свою жизнь медицине.
Семнадцатого, вечером, мы выехали в Москву. Разумеется, на нашей "Волге". Вместе со мной в машине сидели жена, её родители и отец. Мама осталась дома одна и поскольку была полна новых идей, то была только рада, что наконец-то она сможет спокойно поработать. Между тем нам троим, мне, отцу и Ире, предстояло выступить в гонках. Из всех мотогонщиков, набранных в команду, а их было шестеро, только двое могли показывать более или менее приличное время, но ездить на скорости свыше ста пятидесяти километров отваживался только один Пётр, но это была просто смешная скорость. Зато очень быстро освоил езду на супербайке Игорь, но всё только потому, что он гонял на спортивных мотоциклах в Канаде. Правда, ему было нельзя выступать за команду "Метеоры Юга".
Для мотогонщиков это была только проба пера, так что к сезону будущего года ребята ещё успеют подготовиться, но нам всё равно придётся выступить в гонках и лично я не собирался уступать пальму первенства даже Ире, не говоря уже об отце, хотя они ездили уже очень прилично иногда преодолевали скорость в двести километров, после чего прыгали и кричали от радости. Зато я несколько раз показывал всем, как нужно падать с мотоцикла, а также вместе с мотоциклом. Все четырем моих падения оказались успешными, даже гоночный комбинезон не пострадал.
Делал я это исключительно для того, чтобы вселить в мотогонщиков уверенность. Вообще-то падать было больно. Ну, да, чего не сделаешь для блага родной команды, которая впервые ехала в столицу нашей Родины, Союза Советских Социалистических Республик. В путь выехали пять небольших автовозов, два открытых, с гоночными машинами "Москвич-Метеор", и три закрытых, а попросту три фуры, в которых стояли крепко принайтованные к полу четыре супербайка, четыре дорожника и два трайка, один гражданской, а второй военной модели. Оба выглядели, как носороги, и оба были двухместными, вот только гражданский с мягкими креслами и огромным багажником.
Главной изюминкой обоих трайков являлось то, что я установил на них форсированные двигатели "ЗМЗ — 513" с автомобиля "Газ-66" и оснастил их высокопрофильной, восемнадцатидюймовой резиной, так что оба были похожи на танки. А на военном трайке я ещё и установил турель с креплениями для двух "Утёсов" с электроспуском на оба пулемёта и защитные бронещитки для водителя и пулемётчика, который мог вести огонь на все триста шестьдесят градусов. Претерпели изменения и спортбайки. Они были изначально сконструированы так, чтобы на них можно было установить резину более широкого профиля и такую Георгию Ивановичу доставили ещё в середине августа, широкую и после проточки на токарном станке достаточно округлую, семнадцатидюймовую, на заднее колесо, и более узкую, восемнадцатидюймовую, на переднее, но только недавно мы смогли установить на супербайки новые колёса. На них сразу же стало ездить легче, да, к тому же и поехали они немного быстрее.
В Москве нам предстояло показать новые гоночные "Москвичи-Метеор" и мотоциклы "Метеор" в трёх местах — на гоночной трассе под Москвой, в НАМИ, куда должны были приехать Брежнев с военными и правительственными чинами, а также на ВДНХ. Своё присутствие в НАМИ и на ВДНХ я исключил сразу же, объяснив генералу Булганину это тем, что у него есть Князев и Жорик, которые вложили в развитие моих идей куда больше, чем я сам. Все знали, что это не так, но я поговорил с каждым и объяснил, что отправляться в Москву, в какую-нибудь спецшколу и затем поступать в МАДИ, чтобы из меня сделали там идиота, не желаю.
Пусть уж лучше я останусь неграмотным самородком и буду работать у них главным консультантом. Булганин с Князевым облегчённо вздохнули и стали относиться ко мне ещё благожелательнее, Жора на меня рассердился и обозвал дураком, а Гена, Славка и Витёк обиделись на Булганина, но за пару дней до выезда мы собрались на базе, скушали пять бутылок коньяка, Ира не пила, и я им объяснил, что идей у меня в голове вертится с херову гору, так что их нужно реализовывать по уму.
Хотя мы все и были немного подшофе, я доходчиво объяснил друзьям, какая волна критики обрушится на наши детища и с какой силой придётся отбиваться Булганину, Князеву и Жорке от опричников ЦК КПСС. Мои друзья сразу же притихли. Они ехали в Москву вместе с Жорой на "Икарусе", позади которого ехала здоровенная техничка на базе "Урала". Мы ехали впереди и мне, честно говоря, было немного неуютно. Просматривая базу данных КГБ-ФСК-ФСБ, я нигде не обнаружил упоминания о том, что был отдан приказ об обнаружении Оракула.
В конце октября отец слетал на самолёте в Киев, из аэропорта съездил на вокзал и со всеми предосторожностями, вроде кожаных перчаток и незаметного доставания закладки из дорожной сумки, оставил в автоматической камере хранения портфель с семнадцатью скоросшивателями, после чего бросил письмо в почтовый ящик, купил семь тортов "Киевский" на Крещатике, и тем же вечером вылетел обратно. Думаю, что в КГБ до сих пор разбирались с моими донесениями, которые я написал чернильным карандашом.
В этих папках находились материалы по всем техногенным катастрофам вплоть до начала семьдесят четвёртого года, которые произошли в Советском Союзе и странах социализма, а также были указаны их виновники и причины. Над этим я корпел два дня и четыре ночи, но к тому времени я за пять секунд мог нагуглить любую информацию, поисковик работал блестяще, а самые "толсты" сайты и гигабайтные архивы открывались практически мгновенно. Отец, узнав о содержании закладки, схватился за голову. Три дня назад он снова отвозил закладку, но уже в Уфу. Вернувшись из Башкирии с шестью трёхлитровыми банками знаменитого мёда, он спросил меня:
— Боря, почему ты не хочешь лично встретиться с Юрием Владимировичем и играешь в шпионов?
Да, мой отец такой. Он вступил в партию ещё на флоте и верил во всё, что та творила, частенько из-за человеческой глупости. Отец и в две тысячи пятнадцатом оставался коммунистом и хранил свой партбилет, хотя его и исключили в девяносто восьмом из КПРФ с феноменальной формулировкой — "За критику товарища Зюганова". Посмотрев на него, я тихо сказал:
— Батя, теперь представь себе, что меня заперли в комнате без окон, привязали к стулу с дыркой под задницей, мои руки приковали наручниками к столу, а к вашим головам приставили стволы. Представил? Вижу, что тебе это не понравилось, вот и я не хочу оказаться в такой ситуации. Понятно?
Может быть я и утрировал, но отец согласился, что лучше передавать информацию, делая закладки в разных городах и посылая оттуда в Москву письма авиапочтой, чтобы потом прочитать очередную короткую статью в "Комсомолке". Между прочим из Уфы отец отправил ещё полтора десятка писем со всё теми же предосторожностями, но уже адресованными молодым учёным на домашний адрес. В этих письмах я не писал о солнышке, облачках в синем небе и птичках. Они все содержали в себе длинные строчки формул и один и тот же вопрос: — "Что из этого получится, если...?" Ну, ответ я знал, целый ряд важных открытий будет ими же сделан лет на двадцать-тридцать раньше и таких писем я собирался отправить ещё не одну сотню.
Лично для меня самым главным в тот момент было, чтобы трое советских космонавтов — Волков, Добровольский и Пацаев, спускались с орбиты в скафандрах и не погибли летом семьдесят первого. А ещё я очень надеялся, что для строительства на Украине атомной электростанции будет выбрано другое, более безопасное место и учёные-атомщики внесут изменения в конструкцию реактора на быстрых нейтронах, сделав его более безопасным.
В дороге мы были чуть менее суток и восемнадцатого ноября, под вечер, приехали в Москву. Наш караван встретили сотрудники ГАИ и лично генерал Булганин. Мой тесть сел за руль и повёз нас к себе домой. Ирочкины родители квартиру ещё не разменяли, а после всего того, что с ними произошло на свадьбе дочери, решили не дурить, пойти в загс и расписаться снова. Николай сразу же направился в центр, проехал вдоль Кремля, а затем по площади Революции и подъехал по Ильинке к ГУМу.
Мы вышли из машины и пошли к Красной площади. Увидев очередь людей, стремившихся попасть в мавзолей Ленина, я улыбнулся. В те времена, когда я впервые приехал в Москву, у меня не возникло желание посетить мавзолей, не возникло оно и позднее, а сейчас меня в него и палками не загнали бы. Мы прошлись по Красной площади, посмотрели на рубиновые красные кремлёвские звёзды на башнях, сфотографировались на память у одного из кремлёвских фотографов и поехали домой.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
