Зверь лютый. Книга 35. Измена

Перепёлка сразу начинает... кудахтать. И убегает в любимый Переяславль. Такое же он пару раз устраивал в эти годы в РИ.

В Киеве тоже начинаются беспорядки. По счастью, не столь массовые, кровавые и организованные.

Мой резидент в Киеве гонит гонца в Курск — мы за это время дотянули туда телеграф.

Честно скажу: если бы не наша с Буй-Туром взаимная приязнь, основанная, чисто между нами, на моих детских воспоминаниях о "Слове о полку Игореве", которого в моей АИ нет и не будет, то фиг бы я велел тянуть к Курску линию, есть и другие "горящие" направления.

Из-за телеграфа и подготовленной почтовой службы сигнал проходит втрое быстрее, чем побег "братца".

Попав в сеть, инфа идёт во Всеволжск, откуда пересылается мне, но я в тот момент, "вне зоны действия сети". И — Боголюбскому.

Реакция Боголюбского — бешенство. От собственной глупости. Эта жирная сволочь! Был же! Прям в руках! Это ж не какие-то злые степные тараканы из-за тридевяти земель вдруг прискакали! Ведь видел же, что мерзавец! Сунул бы в темницу — никто и не вякнул бы! А теперь...

Люди побиты. И ещё побиты будут. А ведь есть и другие гадости во множестве.

В прошлом году был конфликт со свеями. Мы ж ввели "монополию внешней торговли". Место выделили — Ладога. Но свеи хотят в Новгород. Отчего случилось кое-какое... попихивание. Выпихнули. Надо выносить "зону свободной торговли" дальше. Куда? Корелы, Копорья, Орешка и Яма ещё нет. В устье Невы крупных поселений... отсутствуют.

Есть Юрьев Эстский (Дерпт, Тарту), в котором князем Мстислав Храбрый, младший из смоленских Ростиславичей. Но Юрьев вовсе не на море стоит. Или лезть дальше, брать Колывань? Лет пятнадцать тому араб аль-Идриси на Сицилии для своего короля Роджера написал о Балтийском море:

"К городам Астланды (Эстляндии — авт) относится также город Колуван (Quoluwany). Это маленький город вроде большой крепости. Жители его землепашцы, и их доход скуден, но у них много скота".

Тянет-крутит Благочестник: не уполовинил свой и городовые полки. Поскольку, де, надо помогать брату Ропаку в Новгороде, Рюрику Стололазу во Пскове и Храброму в Юрьеве.

В Степи заваривается нехорошая коалиция. Весной, возможно, три орды пойдут на Русь. А каждый мужчина у степняков — воин. Конный.

И тут нужно снимать полки, останавливать обучение, тратить ресурсы — слать противу мятежников.

Андрей сам на Волыни не раз воевал, на Луцк походом ходил, там, в стычке на мосту, чуть не погиб. Все возможные подробности — ярко представляет.

"Где тонко, там и рвётся" — русское народное наблюдение. Нынче "тонко" оказалось на Волыни. Надо "штопать". Кому и чем?

Справиться с мятежным государевым полком можно двумя-тремя другими такими же. Но их нельзя сдвинуть. Потому что будут другие многие ущербы. Можно начать собирать какие-то новые силы, попытаться договориться с мятежниками, внести в их ряды раскол...

Время. Расходы. Потери.

Масса желающих всунется побыть посредниками, установить братскую любовь, сберечь Русь Святую и народ православный. "Худой мир лучше доброй ссоры", "восплачем же братия", найдём взаимоприемлемый компромисс, и нашим и вашим...

Какой может быть компромисс с изменником?! Боголюбский на такое предложение скажет... как и положено говорить комкавполка в состоянии крайнего раздражения. Главным миротвором и об братской любви радетелем будет Благочестник. Он оскорбится:

— Я! Со всей душой! Помолясь, прослезясь и причастившись! А меня... называть разновидностью лошадиного поноса...!

Гамзила и Мачечич его поддержат. Сокрушённо скорбя, слёзно умоляя, искренне взыскуя и лишь об в человецах умиротворении радея. И себе кое-каких "плюшек" за труды.

Подробности и оттенки даже начинать не хочу. Запах дерьма сразу слезу вышибает. Потому прекрасно понимаю телеграфный вопль Боголюбского:

— Ванька! Бегом в Луческ! Задави гадёнышей!

Меня потрясает прозорливость Боголюбского. Дело, по которому он послал меня в Полоцк, было, конечно, важным. Но куда менее катастрофичным, чем мятеж "братца". Не зная, ещё до события, Боголюбский каким-то чутьём (по Анохину? "свойство опережающего отражения действительности..."? ) уловил близкие негоразды в этих краях. И отправил меня туда, используя первый попавшийся повод.

У него — полвека личного опыта выживания в этом "собачатнике для князей", который "Святая Русь". Восемь поколений "благородных" выживальщиков. "В эмбриогенезе заготавливаются "впрок" различные формы деятельности" — про это? Врождённый инстинкт? Или — приобретённая интуиция с "дофаминовыми нейронами"? — Не знаю. У меня такого нет. Почему я в эту династическую политику и не суюсь.

Ванька, в моём лице, произносит:

— Ё! Едрит-ангидрит...!

И ряд других слов. Прямо по словарю японского языка. Но это так, акустическое выражение возникших эмоций.

Есть дело. Нужное.

Ну, снял косыночку, ну, почесал плешиночку, ну, помянул судьбинушку... А дальше-то что?

Как оно всё мне... Не хочу!!! Но надо. А раз так... Пишу депешу, шифрую своим личным кодом, заелдыриваю...

Текст простенький:

— ВВ-ВК. ЛР. Подвинье, Витебск, Полоцк, с волостями — моё?

Наглый шантаж. Вымогательство. "С ножом к горлу, с пистолетом к виску, с кастетом к затылку".

Мы ж с Андреем вместе! Общий дом горит! А я тут... Он мне этого не простит!

Ай какой я нехороший! Злобный, хитрый, чужеродный... Фу! Ваня, фу! Ка-акой я противный! А-моральный.

Увы, суть деятельности правителя состоит в эффективности. А не в эффектности. В целесообразности, возможно одетой в покровы морали. Какой-то. Сиюместной и сиювременной.

"Покровы"? — Что бы "гусей не дразнить".

Увы, Боголюбский такой "гусь", что его хоть дразни хоть нет — найдёт повод укусить. Не найдёт — сгрызёт. Зубастых гусей не бывает? — Вы ещё не всё видели.

* * *

Государь наш Пётр Алексеевич лично рубил головы бунтовщикам и других заставлял. Аморально? — Безусловно.

"Прошло сто лет, и юный град,

Полнощных стран краса и диво,

Из тьмы лесов, из топи блат

Вознесся пышно, горделиво".

И поныне стоит. А моралисты — сгнили. Как и а-моралисты. И тогдашние морали.

* * *

Получить от Андрея эти земли — другого пути не вижу. А мне — надо. Не лично мне — гроб не "мерседес", багажника не имеет — всей нашей богом спасаемой "Святой Руси". Я ж для людей, для народа русскаго! Во избежание гадостей от всяких немцев со шведами, поляков с литовцами, ледоходов-ледоставов суровыми зимами, для подъёма благосостояния, расцвета торговли и ремёсел, культуры и науки, гумнонизьма и дерьмократии, укрепления государственности и, даже, где-то в перспективе, процветания всей совокупности гиббонов всей планеты. Ой, виноват: человечества, конечно.

Отправил. И тишина. То ли на трассе метели метут, то ли вышка где упала, то ли телеграфистов волки съели.

Спать не могу — мучаюсь. А не слишком ли я...? А попал ли я в "окно ожидания"? Да и вообще: а оно мне надо? Можно ж как-то... и с нынешними властями... потихоньку-полегоньку... не беря на себя... все ж люди... можно ж договориться...

Ага. Как с ханом Саксинским.

Нервишки — сами по себе, делишки — сами.

Три очень интеллектуально насыщенных дня. Ну очень. Из инструментов: линия связи, которая то работает, то нет. Несколько человек на подхвате. Навыков штабной работы — ни у кого. Чуток собственных мозгов. И всё.

Гоню запрос "Ванька-Центру":

— Спросить у Боголюбского подробности. Гонца из Курска в Киев и обратно — узнать состояние дел. Точильщику: что известно об участниках. Выдвинуть к Двинцу охранную сотню — здешних я заберу. Мастеров-дознавателей из Двинца — ко мне.

И тд, и тп.

Думал, считал, прикидывал. Ресурсов нет. Всё, что подготавливается во Всеволжске — там. Можно использовать только то, что на Двинце. Да и то не всё.

"По амбару поскреби, по сусеку помети; авось и наберется".

Поскрёбыши. Армия "колобков". Главное — на "лису" не нарваться.

— Вот что, Урюпа, я у тебя бойцов заберу. У тебя и так хорошо получается. Народ тебя слушается. Ещё турма к тебе со Ржева отправляется. А у меня, вишь ты, опять на руках война.

— Э-э-э... свеи?

— Нет, хуже — свои безобразничают.

На четвёртый день сигналка. От Государя. С одним словом:

— Да.

Ой-ёй-ёй...

Факеншит же уелбантуренный! Ну нахрена я в это...

Уселся, руками голову подпёр.

Ваня! Во что ты опять вляпался?! На кой оно тебе надо?! И одно, и второе? И Луцк, и Витебск с Полоцком.

Нет, так-то я понимаю. Но как представлю сколько всякого... надо будет перевернуть, перетряхнуть да по местам поставить... Уйду. Уйду я от вас, злые вы все. Уйду в тайгу, уеду в тундру. Буду ягель щипать да от волков ненецким унитазом отмахиваться. И чтоб ни одна гадина, кроме гнуса, над ухом не жужжала, кровушку мою не пила.

Да брось ты, Ваня. Первый раз что ли? "Глаза боятся, а руки делают" — русская народная. Закрой глаза и делай руками. Нет, не то, что вы сразу. Это и бабы хорошо делают. И не только руками.

Давай, Ванюша, про дело, что ты всё о себе? Трудоголик хренов. "Делавар" недоваренный. И что ж меня тогда, на Волчанке, не убили-то? Нынче куда как полегче было бы. Не только сгнил бы, но и рассосался. "Стал бы просто землёй, травой". И шелестел. На ветерке. Тихохонько.

Погрустил-поплакался. Принял стопочку.

Не помогло.

Тогда поехали.

И поехал я в славный город Витебск. Охрим с конвойными меня наконец-то догнал — его туда. В смысле: вперёд. Чтобы ждал и на месте осмотрелся.

"Жди меня, и я явлюсь,

Всем князьям назло.

Кто не ждал меня, тот пусть

Скажет: — Принесло...".

Завалился в "Циклопа", хотел после трёх дней интенсивного думанья да планирования выспаться. Куда там: "остроумие на лестнице" пришло. И про то не сказал, и об этом не распорядился... А вышек-то уже нет...

Во, знакомые места пошли. Бывал я в Витебске. В первой своей жизни. Вон там, с восточной стороны, было кафе. С характерным названием "Жиранука". Не-не-не! Это мы так называли. А так-то оно "Журавинка". Кормили вкусно и дёшево. Но — давно. Или правильнее: не скоро?

А живут здесь женщины. Не, бабы на Руси везде живут. А вот "вить бабы же ж!" — только здесь. От речки Витьбы. Или такая реакция чисто личная, когда к гражданским выпустили?

Очень непохоже. Боголюбово почти не изменилось. Ярославль или, там, Ростов Великий, вполне узнаваемы через восемь веков прежде. Уж на что Смоленску досталось, уж как его ни раскатывали в пыль и наши и не наши во всех войнах, а узнать можно. Витебску тоже досталось немелко. Но сравнивая тот город, который я знал в 20 в., в котором "Славянский базар", кабаки, родственник женился...

* * *

"Я снова был в Вене. Как же я изменился!" — пан Лец? Витебск — не Вена. Но я уже явно другой.

* * *

А, вон она. Витьба. Речка-речушка. А тут вполне себе даже река.

О! Никогда не видал — Замковая гора. Её два раза срывали: часть в 19 в., часть в 20. А тут стоит себе. С восточной стороны, если покопать, найдётся селище балтов, которых к IX веку сменили кривичи. Город — от княгини Ольги. Про её систему погостов по Руси — я уже... В 1020 г. полоцкий Брячислав Изяславич (сын того мальчика Изи, которого мама Рогнеда поставила с мечом за занавеской — уж очень своему "бывшему", Владимиру Крестителю, досадить хотела) напал на Новгород, на обратном пути был бит дядей своим, Ярославом Мудрым. Ярослав заставил племянника примириться и, в знак примирения, отдал ему два своих удела: Витбеск и Свяч (Усвяты).

Вот! Человек был! Мудрый! Полный комплекс обслуживания: и побил, и одарил.

Недавно тут поставили первый каменный храм: Свято-Благовещенская церковь, шестистолпная трёхапсидная крестово-купольная. Средний неф шире боковых. Византийские мастера-фресочники работали. Кладка стен интересная: чередование доломитовых тёсаных блоков с двумя или тремя рядами плинфы. Сходное в огороде "града Ярослава" в Киеве видел. Хорошенькая церковь, аккуратненькая. Только барабан с куполом на край сдвинут. Мне как-то посерёдке привычнее. Хранят местные эталоны мер веса и длины; переписчики трудятся, детей учат.

Сколько ту церковку ломали, в 1961 г. вообще взорвали остатки стен, ещё в 5 м. высотой. К 1999 — восстановили.

Эталоны поменяю, переписчики от безработицы разбегутся, детишек по моим программам учить будут.

Спокойно, Ваня. Не раскатывай губу заблаговременно. А то так с отвисшей и останешься. "Да" Государя ещё не означает "да" "на земле".

Как во многих приречных городах, здесь говорят о нескольких "горах". На Замковой — детинец княжеский. Холм усечённой пирамидой высотой 15 м с плоской площадкой (130 на 60 м) на вершине. По краю — вал с деревянной стеной и заборолом.

Про соседнюю в 19 в. легенды ходить будут:

"В Воксальской горе обитает заклятая царевна-красавица.; там посреди великолепного чертога, освещённого бесчисленным множеством огней, восседает она на золотом троне, одетая вся в белое, а подле ней лежат груды золота и бриллиантов. Накануне Купалы царевна выходит из горы и рассыпает вокруг себя бриллианты, которые впрочем немедленно превращаются в прах, как скоро прикоснётся к ним рука человека. В двенадцатом году, перед народною войной, она звонила по ночам в соборный колокол; но едва приближались к ней, как тотчас же исчезала".

Как это к "Хозяйке медной горы" на Урале или к княгине-утопленице под недалёкими Усвятами? — не знаю.

А вон с той стороны телевизионный завод будет, мы там как-то... ладно, в другой раз. А там — мебельная фабрика. Я после неё и песен толком не слыхал. Какая связь? — Там прямая же! Притащили новый станок, вроде жужжит, а под кожухом фрезы не видать. Ну, родственничек мой и решил проверить, палец сунул. Сустав снесло, даже чирка не слыхать. После этого с гитарой — всё. Так только, иногда аккордеон возьмёт. Даже и не погулять толком.

Тут на весь мир — ни одного аккордеона! Уж-жас!

А вон там — место страшное. "Пятый полк". Когда-то будет стоять Пятый железнодорожный полк. С 1941 по 1944 — концлагерь. 100 тыс. уничтоженных. 400 братских могил. В одной — останки в семь рядов.

"Всё земля приняла

И заботу, и ласку, и пламя".

Примет. И людей. Вот так. Если я тут со своими делишками провошкаюсь.

Подъехали под ту Замковую гору, вылез, потянулся, ножками потопал, ручками похлопал. Зубы звенеть перестали. И из других висящих частей тела как-то... немота ушла.

Спускаются. Встречальщики. Разодеты богато. Будто женихи на свадьбу. Коня ведут. Породистого. В дорогой попоне, с седлом изукрашенным. Узда — вся в блямбах серебряных. Аж под хвостом чего-то поблескивает.

Чего-то мне коняшка не нравится. Нервный он какой-то. Всё норовит задом вперёд выскочить. И пена на удилах.

Этикет. "Я хотел въехать в город на белом коне". "Хотел" — не существенно. А въехать обязан. Иное князю в моём лице — оскорбуха и обижуха. Но конь мне не нравится. Или опоили его чем?