С тех пор, как Мораг содрала с него разъяренного Асерли, по нечаянности решив оккупировать со своими людьми ту же высотку, он все думал: какого черта наймарэ не убил его сразу? Когти Асерли могли перервать человеку горло, как пленку рыбьего пузыря.

Наверное, тянул время, полуночным сладко чуять страдания. Дотянулся. Получил полную обойму. Хотя — если вдуматься — что ему эта обойма...

Мораг попинала тогда принцево полубездыханное тело в целях реанимации, цыкнула на мрачных дролери, которые высказывались на тему того, что не худо бы полуночного пришить, пусть он и Лавенг — за такое дело нормальные Лавенги еще спасибо скажут.

А потом Энери, шатаясь, подошел к краю крыши и увидел, кто так страшно ревел на берегу. И как-то сразу стало понятно, кто на чьей стороне и против кого надобно воевать.

— Мораг, успокойся ты, — дролери с пурпурно-розовыми волосами и разбитой мордой — заживающий синяк красивого лилово-желтого цвета смотрелся на точеной скуле дико — приподнялся на коленях, поднес к глазам тяжелый армейский бинокль. Руки у него тоже были наспех заклеены пластырем.

— Етить, какого черта так и не наладили за пятнадцать лет выпуск техники, которая не калечила бы руки. Платиновые часы клепать — так пожалуйста. — Он сплюнул, потер правую ладонь о штаны. — Не вижу я его.

— Дай, — Мораг дернула бинокль.

Серпьент несколько суток гонял их, как хорьков, с места на место, рычал, плевался какой-то дрянью, шатал окрестные дома — ярился. Попутно перебили кучу полуночной мелочи. Жители Катандераны, привычные к военным действиям, быстро сориентировались. Военные, которых в городе было полно, развернули технику и организовали сопротивление. Говорят, сам король поднял свою крылатую машину, чтобы вести в бой рыцарские истребители. Энери не видел воздушный бой, только слышал его отголоски. За пару суток полуночных тварей повыбили почти всех. Но чертов серпьент застрял в университетском городке, как пробка в бутылке — здоровый, страшный, нелепый — и ни туда ни сюда. Загадил воду в канале, развалил ажурный мост, напрочь распахал детский садик, повывернул деревья.

Танки сюда не подгонишь, обычное оружие его не брало, гранаты только злили. Плевался он метко и погано. Вонял. И жителей никак не эвакуируешь.

В кои-то веки Анарен чувствовал себя при деле. Некогда было задумываться. Надо было действовать — и желательно побыстрее.

— Вижу Селя, — пробормотала вранова дочь. — О, забрался. Щас-с. Ну, давай, готовь свою стрелялку.

— Дорвался, — хихикнул красноволосый.

За время уличных боев так и не познакомились нормально. Тот вот, на моль похожий, — Нокто его зовут. А этот, с гривой цвета утренней зари и фингалом, сегодня их нашел — с устным приказом от короля. В такой близости от серпьента хваленая дролерийская связь полностью накрылась медным тазом. Хорошо, что змей все-таки был дурак и неразумный. Иначе переловил бы всех давно, как мышей.

— Приготовились.

Ясное голубое небо и сладкий запах листьев сбивал с толку. Чирикали птицы. Вокруг растрепанной головы красноволосого кружилась крохотная капустница. Села на кончик острого уха, пробитого серебряными точками, дролери не глядя отмахнулся.

Послышался рокот мотора. По бульвару неслась открытая машина с агиларовскими гербами, пустая, если не считать отчаянного шофера. Серпьент, невидимый за домами, завыл и заскрежетал. Машина пошла медленнее. Посигналила. Чертова тварь не соображала, что ей делать, и безыдейно плевалась кислотой. Вонь доносило аж до парка. Мораг скривила лицо.

— Нюхаю и прям вижу себя в папенькиной лаборатории. Вот гадство. Погань вонючая.

— Он голодный, — некстати сказал Анарен.

— Сейчас выкину тебя этому голодному.

— Не стоит. Ситуация и так тяжелая.

— У нас ситуация не тяжелая, — Мораг зло фыркнула. — У нас так, поразвлечься. Грохнем этого и, считай, все. Тяжелая ситуация теперь в Химере, знаешь ли.

Анарен знал. Судя по отголоскам новостей — у найлов с Полночью началась настоящая война, тяжелая и изматывающая. Не быстрое жадное вторжение на запах кровавой жертвы, как здесь. Полноценная война.

— А кто вызвался? — спросил он, не отрывая глаз от самоубийственно медленно ползущей машины. Серпьент опять плюнул. Водитель вывернул руль, едва не впаялся в столб.

— Молодой Агилар, — ответил красноволосый.

— Ну что же. Справедливо.

Мораг снова фыркнула, но смолчала.

Серпьент, наконец, прошатал ограду, выломился на улицу, обрадовано завыл, пополз, с трудом переставляя короткие лапы и тыркаясь мордой в брусчатку. Он был огромный. Хорошо, что кругом не вода.

Водитель поднажал. Тварь затормозила, гулко заикала, готовясь плюнуть.

С крыши, оперенная огнем, сорвалась раскаленная точка. Сель засел там с самым убойным, что нашел в королевском арсенале. Правду сказать, не помогло. Но отвлекло. Машина пронеслась, завернула и исчезла в переулках.

Поток кислоты вспыхнул, вонь стала еще удушливее, тварь снова взвыла, на сей раз не жадно, а яростно — задрала переднюю часть тулова, полезла на дом, как толстая ящерица, обломила несколько балконов.

С крыши другого дома начали стрелять одиночными.

— Не сработает, — мрачно сказал Анарен.

— Иди ты. Это хороший план.

Нокто молча положил винтовку на гребень стены и молча прицелился. Красноволосый тоже поднял оружие.

— Как он поймет, куда идти.

— Ты не думай, ты стреляй, — пробормотала Мораг. — Стреляй, пока он не подлезет. Он же дурак... во-от. Дурак ты у нас... — серпьент выл и тащился на выстрелы, мотая башкой. — Стенка каменная, хорошая стенка, отличная просто... Ползи в парк, животное! А тут уж отец тебя пришпарит. Епрст, как же Райо жалко... О, выполз, а-атлично! А теперь — ходу!

Анарен закинул горячую от выстрелов винтовку за спину — она уже ничуть не мешала, привык — и они побежали. Петляя меж деревьев, прыгая через скамейки — он так не бегал с юных лет, когда носился взапуски с собственными гвардейцами, такими же сопливыми.

Они все никак не могли остановиться, когда с неба обрушился безжалостный огонь, поджигая деревья и кусты, испаряя клумбы, дорожки, испакощенную воду в канале, и превращая гороподобную чешуйчатую тварь в ком паленой плоти.

* * *

Тень занавески гуляла по розовой закатной стене. Рамиро уныло разглядывал ее и слушал длинные гудки в трубке. На том конце к телефону никто не подходил.

Он вздохнул, нажал на рычажок и принялся набирать другой номер. Эти два номера он набирал с прошлого утра уже несчетное количество раз.

На большой кровати с ореховой спинкой пошевелился комок одеял. Рамиро оглянулся: Ньет в беспамятстве все норовил содрать повязки, за ним приходилось следить. Рамиро упорно мазал парня противоожоговой мазью и обматывал бинтами, хотя совсем не был уверен, что лечение помогает. Фолари промычал что-то, откинул одеяло и снова затих, свернув колесом ребристую спину с проросшим костяным гребнем.

Гудок в трубке оборвался, Рамиро уже потянулся к рычажку, когда внутри сказали:

— Алло?

— Креста? — крикнул он. — Креста, это я, два дня дозвониться не могу, как там Лара?

— Господин Илен, — узнали его на том конце, — Это Лита, аюданте госпожи Карины. Госпожа Карина в театре. Мы с Важем за вещами заехали. Госпожа Карина очень волнуется за вас.

— Да я тут... — растерялся Рамиро. — В Сумерках... В смысле, на Журавьей Косе. Креста что, ночевать в театре собралась?

— Мы вторые сутки уже в театре ночуем. С восьми вечера комендантский час.

— Какой комендантский час? Что стряслось? У меня тут радио нет...

— Полночь прорвалась, господин Илен. Вчера всякая нечисть на улицах прямо кишела, сейчас почистили, днем даже ходить можно. А вечером нельзя, вечером комендантский час. У вас там тихо, в "Сумерках"?

— Тихо...

— Вот и хорошо, я передам госпоже Карине, что у вас все в порядке. До свидания, господин Илен.

— Э, погоди! Постой! Ты что-нибудь слышала про Лару Край?

— У нее дочка погибла, господин Илен.

— Я знаю... Лита, кто-нибудь к ней заезжал? Как она? Что с ней?

— Она тоже в театре, вместе с нами. Жертв Полночи отпевают в соборе Святой Королевы, и Десире с ними, а похороны в четверг, приезжайте, если сможете.

— Приеду обязательно... Не давайте Ларе запираться в кабинете, пусть с ней всегда кто-нибудь будет, хорошо? Что она вообще делает?

На том конце трубки хмыкнули. Помолчали.

— Работает, — наконец сказала девушка. — Госпожа Лара Край работает.

* * *

Амарела проснулась яркого света — солнечный луч проник сквозь плохо задернутую занавеску и слепил глаза. Она потянулась, сладко зажмурилась, сбрасывая одеяло, ощутила щекой живое тепло, повернула голову и все вспомнила.

Рядом безмятежно спал Кавен — на спине, разбросав загребущие руки в стороны и по возможности растопырившись — видимо был из тех, кто занимают всю кровать, даже если она километровой длины. На налитом плече красовалась татуировка в виде макабры с крыльями.

В гостиницу он вчера протащил ее в своем огромном чемодане.

Безжалостно вытряхнул половину шмоток, запасной китель, еще что-то, и Амарела довольно много времени провела взаперти, скорчившись на идеально отглаженных, накрахмаленных рубашках. Достойное завершение богатой событиями недели. Безупречно.

Потом Макабрин предоставил ей свой номер, заказал еды, откланялся и ушел — обстановка становилась прямо скажем, невыносимой. Вот удружил чертов сокукетсу!

Амарела накупалась в огромной ванной, уничтожила трехдневный запас еды, кое-как привела в порядок прическу — голову пришлось безжалостно обрить как после тифа. Когда она отдохнула и калачиком свернулась на кровати, оказалось, что распроклятое сагайское благословение догнало и ее — заснуть не представлялось возможным. Она несколько часов провела, таращась в потолок и облизывая горящие губы, а потом в спальню тихонько пробрался Кав — за какими-то своими вещами. Постоял около кровати, думая, что она спит, скрежетнул зубами, тихо выругался и уже развернулся, чтобы уходить, но тут она позвала.

А какого, собственно, черта...

Теперь рейна нежилась на льняных простынях, потягивалась и бездумно смотрела на яркое солнце за окном. В голове поселилась разноцветная пустота и маячили вспыхивающие искорки. Если аккуратно выползти из-под господина майора, может быть, удастся добраться до столика с едой... или если вытянуть ногу и как-нибудь придвинуть его...

Кавен заворочался, открыл глаза, сфокусировался и немедленно перешел к боевым действиям, еще даже толком не проснувшись.

— Очень сильное благословение, — виновато пробормотал он в свое оправдание. Впрочем, Амарела не возражала.

— Я так весь сотрусь, — хмыкнул Кав парой часов позже. Они сидели на кровати, замотавшись в простыни, и подъедали остатки ночного пиршества, позорно запивая их остывшим чаем и степлившимся шампанским. Амарела лирично положила обритую голову на Кавеново татуированное плечо. Ушам и затылку было непривычно прохладно. — Ничегошеньки от меня не останется, прекрасная госпожа.

Амарела пожала плечами и сунула в рот ложку икры.

— Я считаю, что сплю и мне все снится, — честно сказала она, перебирая гренки в серебряной вазочке. — В здравом уме я бы никогда не легла бы в постель с Макабрином. То есть... ну... столько раз.

— Нет, никаких снов, ты что, — обеспокоился Кавен. — У меня завтра вылет. Я не хочу пропустить эту великолепную войну. Полеты над побережьем, сильный противник. Уа-а-ау... черт, челюсти вывихиваются.

В комнате витал тонкий аромат роз, маргерийской выпечки, слабо пало порохом — откуда? Кавов пистолет спал в кобуре на спинке стула, вычищенный и сверкающий, отражающий солнечные лучи по стенам, затянутым узорчатыми шпалерами. В приоткрытую фрамугу втекал ветер.

— Мне все снится. Снит-ся.

— Отличное оправдание чему угодно.

Кав откинул простыню, прошелся по комнате, заложил руки за голову. Потом посмотрел через плечо — его профиль четко выделялся на фоне солнца, казался черным, а коротко стриженые волосы — совсем белыми.

— Я бы хотел внести ясность, — сказал он просто. — Двадцать второго июня пришел приказ от моего короля и повелителя: вышибить Лестан с Южного побережья. Вот только приказов было два. Гласный и негласный.

Аромат роз усилился невыносимо.

— Негласный? — искорки все еще вспыхивали.

— Найти тебя и по возможности ликвидировать. Лавенгам удобнее сейчас оплакивать гибель королевы от рук гнусных лестанцев, чем договариваться с живой и строптивой. Они не уверены, что ты выжила, но если уж... Потом я узнал, что Принц-Звезда выпустил тебя из крепости. Но свой приказ король не отменил.

— Ты меня узнал...

— Да, так вышло, что с приказом пришли и фотографии — разные, неофициальные тоже. Передают, что в Катандеране настоящее светопреставление, Полночь прорвалась. Вернулся древний, как мары знает что, Анарен Лавенг. Нас перебросили сюда аккурат в тот день, я не успел поучаствовать.

Амарела подумала, что надо встать, но ноги не держали, и она осталась сидеть, безучастно глядя на хромированную рукоятку, торчащую из кобуры.

Анарен Лавенг. Надо же.

Сплю, сплю, сплю.

— Ну ты что же... это, выполняй приказ, — пробормотала она.

Макабрин повернулся, поглядел на нее, сдвинув брови.

— Я так разумею, мой король отдал мне преступный приказ, прекрасная госпожа, — сказал он чопорно. — Я его выполнять не намерен.

— Тогда штаны надень. Нельзя перед королевой без штанов.

Ей вдруг стало очень холодно, рейна закуталась в простыню по горло, обхватила себя за плечи.

— Мне ведь в Катандерану надо, Кав. — сказала она тоскливо. — Это ведь я во всем виновата. Только я, и никто другой. Я сделала, мне и расхлебывать. А ты летишь в Марген дель Сур, и ничего я не могу поделать, и никто ничего поделать не может...

Кавен подошел, сел рядом, притянул ее к себе.

— Я постараюсь как-нибудь... ничего там не курочить, — пообещал он неуверенно.

На залитой солнцем улице за окном безмятежно играл оркестр.

Эпилог первой части

Русалка скользила с волны на волну, бросив ладони навстречу свету, плечами и спиной ощущая темный холод донных токов, грудью и животом — солнечную ласку поверхности.

Море покачивало ее, колебались ленты рук, зеленоватые волосы ореолом расплескались далеко по частой волнистой ряби. Блики и полутени пошевеливались, таяли, словно обрывки сна.

Русалка умирала.

Она не умела ясно мыслить, поэтому не знала — отчего. Море растворяло ее, как обломок душистого мыла, оброненный с проходящего мимо корабля. Прозрачные пальцы и бледный веер хвоста исходили мелкими пузырьками, море разъедало тонкую пленку плоти, соединяя прохладную кровь русалки со своей, солоноватой и плотной. Жгучей, как стрекала медузы.

Корабль. Медуза. Обломки.

Слишком сложно для фолари.

Она шевельнула губами, но голос ее покинул. Легкие уснули, утомившись долгим ожиданием рассвета.

Волны полоскали тело, выбелили, как забытую в воде ткань, обкусали краску с губ и щек, глаза утратили синеву, бездумно таращась в распахнутое небо. Нечеткие очертания женского силуэта распались серой пеной, клочья некоторое время плыли согласно, но потом волны разметали их.