Похоже, оно преследовало нас небесцельно. И умысел имелся, и видел я его в том: завалить кого-то из нас, и, как водится, пожрать.
— Ежели енто гарган, — всё же гном уступил мне. — Утащит живьём!
А куда, и зачем — не уточнил.
Ладно, потом сюрприз будет, мне Чудаку. Да и опасаюсь я не за себя, а за Желанну. Моя жизнь мне без неё ни к чему. Вот и весь сказ. А мой рассказ продолжается. Жаль, не могу записать, а описать то, что иной раз иным образом все мы, и морфы понятно — делают пометки. Для них запахи первостепенны, как для собак. Легко найдут выход. На то и нелюди, нечета нам, людям. Тут мы не соперники им, и фора у них.
Яр-Гонн суетиться всё больше и больше. Ну, точно — заблудились! А он по-прежнему всё отрицает. А тут ещё Удур-Аг потревожил нас. Послушаем, чего нам скажет этот морф по-человечьи.
Ревёт, дескать, мы тут не одни. Конечно, нас тут три сотни бродяг. Да он твердит не о сущностях, а о совершенно реальных тварях и...
— Псы...
— Уверен? — опережает меня с вопросом гном.
— Шакалы... — твердит Удур-Аг.
Яр-Гонн и обзывает его так, называя по имени, как обычно это делаю я. Но морф стоит на своём мнении и сородичей, что также из числа вожаков толпятся за ним.
— Гончие...
— Да идите вы, йети...ть, — взрывается гном ругательством. — Сами знаете — куда! Покуда не послал дальше!
Хотя дальше уже некуда — север — край света! Или не в этом чудном мире полном не только тварей и монстров, как успел уже убедиться я на собственной шкуре, а и чудовищ с чудищами?
Морфы предлагают проверить.
— Каким образом? — заинтересовали меня.
Мне охота пополнить коллекцию памятных картинок умозрительно и записать на головной мозг с извилинами очередной автопортрет этих самых псов-шакалов.
— Как себе хошь, Чудак, но с гончими нам не тягаться, — изумляет Яр-Гонн.
Да он никак страшится этих шавок?!
— Хм, шавок, говоришь, Чудак! Ну-ну...
Запугать решил? Да не на того напал!
— Вот когда нападут, а настигнут — шибко сам застрелись! И Желанну не забудь пустить чуток раньше в расход, иначе они пустят её по кругу, превратив в суку!
Недомерок нарывается, жаждет получить от меня в бороду "хуком" — ногой снизу — и не по кадыку, а по тому, что мешает ему переставлять его кривые толстые ножки, цепляясь по полу.
Да Желанна изумляет меня не меньше Яр-Гонна, твердя как "Отче Наш": он прав.
С нашим-то оружием — при наличии огнестрела у меня и пистолей у гномов, да ещё бомбардами?
— Даже глазом моргнуть не успеешь, как зрения лишишься в том случае!
Да что же это за собаки такие?!
— Одно слово — псы, а те ещё шакалы — гончие среди них!
Ничего-ничего, и с ними как-нибудь на досуге разберёмся, поскольку нынче мне не до них, сначала эти йети, что не с нами, а против нас!
Идём дальше, озираясь по сторонам, попутно не забываем о том, что твориться у нас над головами и под ногами. Опасность может исходить оттуда, откуда меньше всего её ждёшь. Аксиома — и не только для этого мира — по жизни, если тебе дорога она. Тогда как мне уже до чёртиков в глазах надоело блуждать и бегать в потёмках катакомб. Но понимаю: умереть проще простого, а выжить, и не из ума — великая наука.
Баженова бы мне сюда — Тимоху! Вот кому понравится тут изучать местную фауну и флору! А сам всё больше ощущаю себя им. И как ещё до сих пор выжил, и не из ума, Чудак ты, загадка такая же и для меня, как и моих окружающих.
Мы непросто петляем, а с каким-то умыслом. Хотя я засомневался поначалу, наткнувшись на знакомый след — запах пороха при том выстреле, который сам же и совершил опрометчиво. Или нет, и взяли чей-то след?
Морфы зафыркали, морщась до омерзения.
— Псы! Шакалы!
Короче, собаки тут взяли наш след, а мы в свою очередь их. И только их нам здесь для полного комплекта тварей Окраин и не доставало — а достали все неведомые и ведомые мне враги.
— Будем валить?
— А то как же, ежели успеем, — подмигивает мне довольно Яр-Гонн.
Ну что ж, будем вести отстрел этих шавок на шапки. С наступлением зимы на севере Окраин, а и там, где мы побывали, нам точно не помешают сии головные уборы. Остаётся надеяться: папахи из них, получатся что надо, бурками-то я не разжился, хотя если горных йети пустить на них — почему бы и нет. Сойдут и за шубы, а я за них, поскольку вожак этих йети...ть их — должен соответствовать и внешне им.
Кстати, про "динамит" я тоже не забыл. У меня давно его нет, а вот у Яр-Гонна в избытке. Так на кой ему излишки? Изымаю их у него, да прикуривать от зажигалки не спешу — всегда успеется. Тогда как гном и дальше твердит: будет поздно, если столкнусь нос к носу с шакалом.
Да я сам ему напоминаю про их хвосты — и собираемся крутить этим псам-шакалам на хабар нам, наёмникам.
Гном снова стращает меня тем: посмотрит, каково будет моё мнение после встречи с гончими.
Мы не заметили, как эти твари подкрались к нам, но зато почуяли их резкий запах — и с тем, как воняют морфы — при всём желании не спутать.
Я инстинктивно выстрелил наобум, и схватился вместо пистоля за шашку — не успел поднести зажигалку, её выбили у меня, ударив больно хлыстом по руке.
Странно, чтобы у собак, и плеть?!
Мне прилетело ещё и по голове, да выручил шлем с бармицей, а то бы задушили меня, Чудака, и я бы даже не понял когда. По-прежнему жаждал узреть этих шакалов, коих морфы, также как и я, обозвали псов, навалившихся на нас.
Схватка вышла молниеносной. Гончим не удался навал на нас, и они умчались восвояси. А мы решили выяснить: кто у нас пропал?
Морф, не наёмники, из моих бродяг при мне. Хотя не скажу: и то хорошо! Плохо — и поставил себе, Чудак, сию отметку! А зарубку мне хлыстом сделал шакал, и не только на руке, но и лице.
Я не сразу заметил рассечение на щеке, и кровь, залившую доспехи.
— Таперича псы найдут тебя по запаху крови, Чудак, где бы ты ни хоронился от них, — отметил довольно Яр-Гонн.
А Удур-Аг в свою очередь заверил: морфы сами легко возьмут их след — и также кровавый, оставленный шакалами нам.
— В погоню! — изумил я в свою очередь гномов.
— Из-за морфа?! — сморщился Яр-Гонн, словно его хватила зубная боль.
— Да, — не желал я терять даже йети — и чем дальше, тем меньше становилось их у меня.
— Так он же нелюдь, Чудак!?
— А ты, в таком случае, тогда кто, полукровка? И кто тут голова — два уха?
— Будет сполнено, главарь!
То-то...
Мы бросаемся в погоню за гончими, не надеясь нагнать их, ибо эти псы на то и шакалы — бегают на четырёх лапах, да не сами. Но и у нас козероги с горбулями. На них и мчимся верхом открыто.
Что, не ожидали, собаки? — застигли мы их врасплох, и сами навалились, стреляя из громобоев — изрядно побили, ну и как водиться, накрошили.
Одна тварь осталась в живых, а вот морф, взятый ими, оказался не совсем мёртвым, задыхаясь в мешке затянутом у него на голове из собственной же шкуры.
Выстрелом из пистоля я прекратил муки бедолаги. Его кровь на мне — потеря славного воина-морфа на моей совести.
"Не кори себя, — уловил я мысленный посыл от Желанны. — Ты правильно поступил, Чудак!"
То же самое подтвердил Удур-Аг на пару с Яр-Гонном. Морфы, да и гномы, ещё больше зауважали меня. Зато мне не стало от этого ни на грамм легче. Тут бы напиться и забыться... беспробудным сном. Да разлёживаться некогда.
— Эти шакалы были не единственные стае — есть иные, — зарычали вожаки. — Их стая велика!
Да нам гоняться тут дольше за ними было некогда, наши соратники по оружию и несчастью, а также сородичи морфов, гибли сейчас сотнями, если не тысячами под навалами бесчисленных орд горных йети. Вот я и запретил носиться за шакалами, пообещав: в своё время сами заглянем в их земли, а заодно и в злобные очи, выясняя, чего они стоят, шакалы!
Месть состоялась, а зачинать с ними войну нам ныне не с руки, раньше ноги протянешь с иными врагами, прежде чем наживать новых.
Да задержались, но привал делать не стали. Я изучал шакалов.
— Гончие... — подтвердил Удур-Аг.
— Псы, как ни крути, — согласился я с ним. И выглядели подстать им, эти шакалы. Лапы с когти на них. Пасть и клыки. Холка на загривке, и хвост! Кстати, раз речь зашла о хабаре, то помнится, ты — наёмник, сэр Чудак. И хабар — твоя лепта за труды. А лишний грош мошну не тянет, тем более при наличии Желанны, быстро опустеет.
Я почему-то вспомнил разговор на эту тему с отцом, когда речь зашла о деньгах: откуда их берёт мама с завидным постоянством? Не печатает же она их? Заодно узнал от отца, что такое спонсор, и им в нашей семье выступал отец, потому как кошелёк у мамы, а деньги для него она брала у него. Но бывали и исключения в иных семьях, когда отцы не приносили в дом денег или мало, тогда их жён (наших мам) спонсировали чужие мужья (папы), называемые дядями, наставляющими оленьи рога неудачникам, а им в свою очередь мстили иные такие же точно — "олени". Короче, круговая порука, как здесь у нас.
Вот я и не желал оказаться таким же нелюдем в этом безжалостном мире. Тем более что этих йети хватало при мне, но им не хватало того же, чего и мне — мирного сосуществования с нами, людьми, и иными сородичами. А ведь известно, в любом мире: хочешь мира — готовься к войне. А раз имеется оружие, то ему всегда найдётся применение. Да мы пока, прежний арсенал, понравившейся мне, не нашли — точнее не дошли до него. Но это уже вопрос времени. И актуальнее данной темы быть не может, в чём лишний раз нас всех убедили шакалы: против громобоев с огнестрелами даже у них нет шанса в противостоянии с нами, а до схватки с ними, все при мне, думали иначе. Теперь же свято верили: нам по силам свернуть не только горы. Что мы, собственно говоря, и сотворили, а и дальше намеревались сотворить ещё не такое. На то я, сэр Чудак, и вожак у этих йети...ть их!
Им понравилось ратиться со мной бок о бок, а мне с ними. Морфы неприхотливы и доверчивы. Да и потом не люди — лишними вопросами с расспросами не лезут в душу. Если вожак сказал — морф сделал. Как в армии — никто не возмущается, а беспрекословно выполняет приказ командира, будь он заведомо смертельно опасен для жизни. Думать морфы не привыкли — это за них делают вожаки. Поэтому и я в ответе за тех, кого приручил. Морфы при мне стали совсем уж ручными, прямо как гранаты. Так что злить их лишний раз тоже не стоит — ну и им меня. На том и сошлись — друг без друга нам никак и некуда деваться. Вот и не стали больше разбредаться, как у шапки мира.
* * *
Окраина. Таверна Ордена.
В дальнем углу за изгородью покрытой плотной тканью собрались трибуны и напивались молча до одури, глуша в себе обиду, затаенную на Гвардию и Кесаря — жаждали вернуться в Косогорье в составе когорты жнецов и расправиться с каждым десятым гвардейцем; мысленно придумывали пытки при предстоящих экзекуциях, неистово веря: Иерарх Ордена так этого не оставит. Но также понимали: случится это, ой как нескоро. Если вообще случиться, а то, что обязательно — вне всякого сомнения. И они сами окажутся в первых рядах на месте палачей.
Плотная ткань разошлась, к ним заглянул хозяин таверны.
— Чего изволят, господа?
— Господа изволят ещё пойла! — исторг один из трибунов одновременно смачную отрыжку.
— По-моему, господам достаточно, — удивил барыга.
— Холоп... — метнул в него глиняной кружкой иной трибун.
Барыга проворно поймал сосуд вместо того, чтобы поспешно увернуться и дать задний ход, по-прежнему стоял, загораживая собой проход.
— Господа явно не поняли, с кем имеют дело, — указал барыга тем из них, кто ещё мог разглядеть то, чего он продемонстрировал им.
— Бляха... — выдал третий трибун.
— И не пряха, — оказался у барыги знак отличия слуги Ордена, а сам он — цензором.
С пьянством было покончено — попойка остановлена. Трибуны получили приказ приводить себя в порядок, иначе "барыга" обещал каждого окунать собственноручно головой в кадку с водой до тех пор, пока оный пропойца не протрезвеет или не захлебнётся.
Делом срочной важности явилась повальная мобилизация всех структурных подразделений Ордена, и в такие моменты требовались люди со стороны. О наёмниках речи ни шло, а о тех, кого можно было купить за деньги — и обычно "мясо" для подачи заклятым врагам, пока истинные воины Ордена будут стягивать главные силы для решающего удара, собирая в железный кулак.
— Вам пора! — молвил настоятельно соглядатай.
Кто сумел, тот откланялся "барыге", а кто нет, клюнул носом расшибив лоб о стол, остался здесь же, и не все на скамье, некоторые под ней и столом на полу. Сиих нерадивых слуг цензор решил оставить, и, хорошенько проучив, поставить к утру на ноги, поскольку загулявшие трибуны не поняли до конца, с кем имеют дело.
Ими занялись прелаты, исполняющие при нём роль вышибал при харчевне; сбросили трибун в погреб, вместо тесных келий на втором ярусе и полати*.
* полать — ложе подобное тюремным нарам.
Глава 17
Восточная Диктатория. Дикий лес.
Пробуждение было приятным, в кои-то веки беглянка чувствовала себя в безопасности, отсюда и беззаботность, пока не уловила присутствие странного и не изученного ей до конца лесного хищника. Барсаг, как заправская цепная тварь, стерёг её покой, не сводя с неё изумрудно-пронзительных очей.
Взглянув на него, беглянка, приветливо улыбнулась.
— Ты здесь, мой спаситель. Не устал следить?
Ей требовалось выйти, а барсаг закрывал собой проход, по-прежнему был плохо различим, в полумраке дупла-логова его выдавали исключительно светящиеся очи.
Как ни в чём не бывало, беглянка потянулась к нему рукой, желая коснуться гривастой головы. Холка на барсаге вздыбилась, зверь принял устрашающий вид хищника. Не привык он к ласкам, и ему казалось: прикосновение человека бывает исключительно убийственным.
— Хм... — хмыкнула всё с той же умилительно-обезоруживающей улыбкой беглянка. — Да ты страшишься меня! Вот уж никогда бы не подумала! Я ведь не собиралась причинить тебе вреда, моя ты зверушка!
И послала воздушный поцелуй.
— У-у-у... — заурчал удивлённо барсаг, стараясь понять, что же такое сотворила самка двуногого существа, ходящего прямо на задних лапах. К чему сей жест?
Она снова протянула к нему руку с раскрытой ладонью, демонстрируя: ничего не сжимает и не прячет в ней, соответственно не пытается причинить ему вреда.
Барсаг недовольно фыркнул, поведение самки человека не изменилось. Беглянка проявила настойчивость несвойственную столь изворотливому существу, к роду коих принадлежала сама. Лесной хищник привык: изворотливее и лживее, а кровожаднее существа, чем люди, не встречал до сих пор в своей жизни. И вдруг такое неожиданное преображение — самка человека заигрывала с ним — пыталась, да он пока не позволял, не подпуская к себе, пресекал все её попытки. И были тщетны с обеих сторон, пока, наконец, девица не дотронулась до него и ощутила дрожь — они оба друг друга.
Меж ними произошло нечто недоступное и непонятное им, заставив в корне изменить отношение одного к другому.
