Горячее лето пятьдесят третьего

*гражданская война в Колумбии 1948-58 гг.

А Хемингуэй, тем временем, получил из редакции задание перебираться в Монреаль и получить аккредитацию на начинающийся там 'Международный судебный процесс над военными преступниками', который в отличие от 'Нюрнбергского' решили сделать открытым для прессы и даже транслировать по телевидению.

После подписания третьего сентября договора, между СССР и Республикой Аляска, который, помимо обмена территориями, предусматривал беспошлинную торговлю и безвизовое перемещение граждан двух стран, Аляска стала самым привлекательным местом жительства для всех американцев. Даже обязательство прослужить три года в трудовой армии, для получения гражданства, не сдерживало потока иммигрантов. В число таких иммигрантов сначала попал даже мистер Телфорд Тейлор*, у которого Хемингуэй взял интервью позавчера, уже как у представителя Аляски в составе 'Международного суда'.

*один из обвинителей от САСШ в Нюрнберге. Впоследствии требовал суда за военные преступления США во Вьетнаме.

— Как дела, Гринго? Контузило тебя не слишком? Не забыл еще наших договоренностей?

Мистер Смит пришел на встречу не один, а в сопровождении, или наоборот, он сопровождал, русского вице-министра 'Эм Джи Би', и уже хорошего знакомого Эрнста Хемингуэя — русского генерала Наума Эйтингона. Эйтингон бесцеремонно потрогал шрам над правым виском.

— Это же надо, какой везунчик. Видать правду говорят, что для счастья, в голове нужно иметь только крепкие кости.

Гости присели, за столик, русский вице-министр все также бесцеремонно взял бокал Хемингуэя, понюхал его, брезгливо поморщился и сделал заказ.

— Водки, три, — подмигнул донельзя заинтригованному американцу, дождался заказа и первым поднял свою рюмку, — За нового Героя Советского Союза! За тебя, Гринго!

По итогам Карибской компании Коминтерна, за проявленные в ходе ее мужество и героизм, Эрнест Миллер Хемингуэй награжден званием Герой Советского Союза, с вручением Ордена Ленина и медали Золотая Звезда. Вручение состоится сегодня, в двадцать ноль-ноль по местному времени, так что больше не пей, начинай приобретать человеческий облик.

— Меня? Но за что? Какое еще мужество и героизм, если я того боя даже не помню?

— Решение принято по совокупности всей кампании и трех представлений — от Коминтерна, редакции Правды и МГБ. А что не помнишь — не переживай, может вспомнишь еще. Сам факт, что ты в той машине находился, свидетельствует и о мужестве, и о героизме. А итогом всей Карибской компании и, в немалой степени, твоих репортажей, стала в том числе и Чилийская революция, и вообще усиление наших позиций во всей Латинской Америке.

Так что не скромничай, заслужил — получай по праву. Созданный тобой образ настоящего коммуниста, сильно изменил расклад сил. С нами теперь очень охотно идут на сотрудничество даже на самом высоком уровне. В том числе благодаря этому, МГБ удалось выследить и задержать множество нацистских преступников, скрывающихся от правосудия. За это вот тебе наш персональный подарок. Эксклюзив. Можешь в завтрашний номер послать репортаж о доставке в 'Монреальский трибунал' Мартина Бормана и Генриха Мюллера. Их решено допросить в ходе этого процесса. Рапорта исполнителей и фотографии, для своего репортажа, получишь у товарища Смита, у него их есть. Ну, дай-ка я тебя обниму, герой. Иди, делай репортаж, и до вечера чтобы больше ни капли!

* * *

15 сентября 1953 года. Подмосковье. 'Баковка'. Новая база сборных СССР по футболу и хоккею. Канцелярия главного тренера сборной.

Новая база сборных СССР по футболу и хоккею еще строилась. Задумана она была с большим размахом и крытые манежи, для зимних тренировок футболистов и летних, с искусственным льдом, для хоккеистов, все еще находились в строительных лесах, но и сделано уже было немало. Во всяком случае, канцелярия главного тренера обеих сборных, построенная как аэродромная диспетчерская вышка, башней над жилым корпусом, была полностью закончена.

Эта канцелярия была одновременно и личным кабинетом Всеволода Боброва, и классом для тактических занятий, и главным наблюдательным пунктом базы, имея с почти сорокаметровой высоты отличный обзор 'до самых до окраин'. Василий Сталин отложил бинокль, в который наблюдал тренировку футбольной юношеской команды. Где, привезённый им неделю назад, Альфредо Ди Стефано играл двусторонку с юниорами.

— Не подошёл он тебе? — с нотками разочарования в голосе, спросил генерал-полковник ВВС.

— Подошёл, Вася. Он и правда намного лучше меня. Хорошо хоть, в хоккей не умеет.

— Хорошо. — кивнул Василий Иосифович, — В хоккее мы и без него справляемся. А почему ты его с юниорами тренироваться поставил, Сева?

— Если ты заметил, его команда играет семь против тринадцати. Когда ты его привёз, он весил восемьдесят три килограмма. Сейчас уже семьдесят шесть, и с места чуть ли не на метр подпрыгивает. Не может он пацанам проигрывать, вот жилы и рвёт. Сам проболтался, а я это просто использую.

— Как проболтался?

— Да как и все болтуны. Приехал, походил, посмотрел и говорит с наглой мордой — вы, русские, в футбол играете плохо, потому что вы его не любите. Вам всё равно, что футбол, что хоккей, а футбол нужно любить искренне. Даже сильнее, чем жену. Гораздо сильнее, с женой можно ругаться, а с футболом нет, футбол должен быть богом. Вот я его к юниорам и отправил, любовь свою доказывать. Начал выставлять девять против одиннадцати, а сейчас уже семь против тринадцати, а всё равно этот че выигрывает. Думаю, он гений. жаль только, что по-русски плохо понимает. Но с пацанами он быстрее разговаривать научится.

— Научится. — хмыкнул Василий Сталин, — Молодёжь нынче на язык бойкая. Значит, берёшь аргентинца в Венгрию?

— Беру, Вася. И в ВВС-ВДВ, если получится, его забери.

— А почему вдруг не получится? Главное, что ты согласен.

— Хочет он слишком много, мы всей командой столько не получаем.

— Вы, всей командой, бесплатно получили квартиры, Сева. Хочешь поинтересоваться, сколько такая, как у тебя квартира, сейчас стоит в Монреале? И сколько за такую собственную квартиру там приходится платить налогов? Альфредо нашу систему пока не понимает, это естественно, вот и запрашивает, как привык, да с запасом, на всякий случай. Ничего, всё объясним, поторгуемся, уверен, что договоримся. Да и с нашими контракты будем заключать, не будет больше липовых лейтенантов, будут профессиональные футболисты. Как актёры в театре. Думаешь, в театре прима получает столько-же, сколько и статисты? Ну-ну. Так что готовьтесь к тому, что тот же Стрельцов будет получать в разы больше стариков. Как Яшин и Пушкаш в Динамо.

— Яшина надо было к нам забирать, пока он под Хомичем сидел.

— Маргелов пробовал, так там чуть до мордобоя не дошло. Никто нам больше ничего просто так не отдаст, Сева, закончились жирные годы. Но в Венгрию ты Яшина обязательно возьми.

— Его и планирую. Вась, а как будет устроен профессиональный футбол? Я же тренер Сборной, должен заранее всё учитывать.

— Не решили, пока, Сева. Нет у нас ещё нужных законов. Договорились только об одном, Государство выделяет всем шестнадцати командам высшей лиги одинаковый бюджет, а дальше... Хотели разрешить финансирование за счёт взносов членов клуба, но это сразу убьёт всю интригу. Понятно, что с нами и с Динамо, в этом случае, никому не тягаться. В наши клубы по нескольку миллионов болельщиков вступят. Получится чемпионат двух команд.

— Не получится. Нам, в Москве, ещё со Спартаком делиться придётся, а есть ещё Ленинград, Киев, Минск, где за москвичей точно не будут болеть и захотят иметь свои клубы. Вот тебе уже шесть из шестнадцати. ЦДСА наверняка захотят возродить — семь.

— И ЦСК ВМФ в Севастополе — восемь. Всё это считали, Сева. Но даже эти восемь всё равно делятся на два и шесть. Мы с Динамо будем им раз в десять лет первенство уступать. А остальные восемь, вообще статисты получаются.

— Только поначалу. Начнут при клубах работать спортивные школы, а там уж кому повезёт.

— Да брось. Я ведь не случайный прохожий. Кому на Стрельцова повезло? Всё, что ты говоришь, я слышал десяток раз. Думаем пока, Сева. А ты думай о Венгрии. Я ведь не шутил, когда сказал, что если проиграем — застрелюсь. Я ведь перед всем Президиумом ручался, мне такого позора не пережить.

— Сам понимаешь, Вась, что такое Венгрия. Мы, считай, в квалификации финал Чемпионата мира играем. Но мы выиграем. Если проиграем — я застрелюсь на твоей могиле.

— Годится. Только постарайся стрелять так, чтобы её твоими мозгами не забрызгало. Я лётчик, люблю чистоту. Да, кстати, вот твоя книжка, что ты просил подписать у Че.

* * *

12 сентября 1953 года.

Девятнадцатилетний Юрий Гагарин смотрел в окно, скорый поезд Москва-Симферополь прибывал в Мелитополь, скоро можно будет выйти и размять ноги, стоянка в Мелитополе почти сорок минут.

Юра Гагарин ехал учиться в знаменитое Качинское Высшее Военное Училище Лётчиков, то самое училище, в котором воспитали Василия Сталина, только прошедшим летом перебазировавшееся из Сталинграда обратно в Крым. Невероятно, но перед глазами Гагарина сейчас плавно проплывали пригороды Мелитополя. 'Завтра утром будем на месте'. Чудеса... История эта была немного похожа на сказку про Золушку.

Тридцать первого августа 1953 года, Юрий Гагарин вернулся с каникул в общежитие Саратовского индустриального техникума. Третьекурсник, отличник, мечтавший стать лётчиком. Прошедшее лето выдалось горячим, но только на новости. Мобилизаций не проводилось, поезда ходили по расписанию, даже первый искусственный спутник земли вывели на орбиту. Третья мировая, или как её ещё называли — антиколониальная война началась и закончилась, пока Юра отдыхал на каникулах. Началась она 28 июня, как и прошлая, без объявления, с вероломного нападения, но застать СССР врасплох британцам не удалось. Уже к 22 августа, все союзники по НАТО подписали полные и безоговорочные капитуляции.

Первого сентября начались занятия, а третьего, в аудиторию сопромата вошёл директор техникума.

— Гагарин. — Пётр Сергеевич с улыбкой посмотрел на вскочившего Юрия, — С вещами на выход.

В кабинете директора их дожидался лётчик подполковник, со Звездой Героя,

— Гагарин Юрий Алексеевич, тридцать четвёртого года рождения?

— Так точно, товарищ подполковник, девятого марта тридцать четвёртого года.

— Я подполковник Сафронов, заместитель начальника Качинского Высшего Военного Училища Лётчиков по боевой подготовке. Вам, товарищ Гагарин, предлагается сменить место учёбы. Вы согласны?

— Конечно! То есть, так точно. А почему именно мне, товарищ подполковник?

— Потому что поступила мне такая разнарядка, товарищ курсант. — усмехнулся герой-подполковник, — Даю вам четыре часа на сборы. В шестнадцать тридцать жду вас в райвоенкомате, для снятия с учёта. Занятия вашего курса в училище уже начались, поэтому нам следует поторопиться. Сегодня мы отбываем вечерним поездом в Москву.

— А мне как всё это оформлять, Александр Степанович? Никогда ещё учащихся таким образом не переводили. Оформить академический отпуск?

— Не знаю, Пётр Сергеевич, для меня такое тоже впервые. Из отпуска Гагарин уже не вернётся, так что лучше сразу выдайте ему диплом. Гарантирую вам, что вы ничем не рискуете, литейщиком он работать уже точно не будет.

— Но для этого нужно оформить сдачу всех экзаменов и защиту диплома.

— Я понимаю, поэтому не тороплю. Четыре часа у вас есть.

В Москве, курсанта Гагарина представили самому товарищу Сталину. Старшему Сталину! Хоть и занимал сейчас Иосиф Виссарионович весьма скромную должность — начальник поезда 'Красный коммунар', никакие должности ему были давно не нужны. Ему хватало еженедельной колонки в Правде, чтобы управлять всем миром. За что ему выпала такая честь, Юра, разумеется, не догадывался.

— Так вот ты какой, Гагарин. — товарищ Сталин обошёл вокруг, стоящего по стойке смирно, Юрия, — На Есенина чем-то похож. Вольно, курсант Гагарин, присаживайся, просьба у меня к тебе есть.

Юрий подчинялся беззвучно, любые слова сейчас стали бы настоящим святотатством.

— Так вот, просьба. Внук у меня есть, Женя, Евгений. Яковлевич. В Калининском* Суворовском Военном Училище учился, с тобой вместе в Качу поедет. Помоги ему стать настоящим коммунистом.

*с городе Тверь

Просьба даже не удивила, а изумила Гагарина. Он хотел было возразить, что и сам пока не коммунист. И как делать настоящих — даже не представляет, и ..., но тут он заметил, что Сталин улыбается. Читает его мысли, и улыбается. 'Точно мысли читает' — успел подумать Юра. Его замешательство продлилось не более секунды.

— Я очень постараюсь, товарищ Сталин.

— Так вот ты какой, Гагарин... — ещё раз повторил Иосиф Виссарионович, на этот раз задумчиво, — Ради такого поколения мы и сражались. Спасибо тебе, Гагарин. Когда надумаешь вступать в Партию, считай, что одна рекомендация у тебя есть. От меня. В твоём личном деле её подошьют. С Евгением встретитесь вечером в поезде.

От размышлений Гагарина отвлёк звук лязгнувших автосцепок,

— Скорый поезд Москва-Симферополь, прибыл на станцию Мелитополь, стоянка сорок минут. — объявила симпатичная проводница купейного вагона.

— Разрешите нам с курсантом Джугашвили прогуляться, товарищ подполковник?

Сафронов ещё в Москве занял верхнюю полку и почти всё время спал. С редкими перерывами на туалетные процедуры и принятие пищи.

— Прогуляйтесь, товарищи курсанты. — ответил герой подполковник, не открывая глаз, — Старший Гагарин. Опоздание будет считаться дезертирством.

* * *

16 сентября 1953 года. Будапешт. Кафе 'Budavar Ruszwurm Cukraszda', неподалеку от 'Непштадион'

Нападающий сборной Венгрии по футболу, Ференц Пушкаш, подошел ко входу в указанное кафе и замер, прочитав объявление на двери, 'Извините! Закрыто на обслуживание.' Но, он не успел даже как следует удивиться, дверь распахнулась, а на пороге возник улыбающийся хозяин заведения.

— Безмерно рад вас приветствовать, товарищ капитан*! Вас ждут.

*скорее всего, в пятьдесят третьем он был капитаном. Гонвед — футбольный клуб венгерской армии.

В это кафе его отправил Густав Шебеш, главный тренер сборной Венгрии, сразу после окончания последней тренировки, перед завтрашним отборочным матчем со сборной СССР. Пушкаш планировал остаться на Непштадион, чтобы посмотреть тренировку русских, но они объявили ее закрытой, а всех посторонних со стадиона попросили удалиться. Вот ведь параноики эти русские, даже в футболе у них какие-то секреты. Впрочем, посмотреть ему все равно было не суждено. Тренер велел идти в это кафе. 'Там тебя ждут. Мне не доложили зачем, там всё сам узнаешь.'

Улыбчивый хозяин проводил Ференца Пушкаша к единственному занятому в кафе столу. Вернее, к двум сдвинутым вместе столам, которые, вместо блюд и напитков, были накрыты по-канцелярски — папками, бумагами и письменными принадлежностями. Из шестерых заседающих в этой импровизированной канцелярии, Пушкаш узнал только одного — своего непосредственного начальника, полковника Лайоша Махаша. Тот отмахнулся от приветствий, и указал на место рядом с собой.