Евангелие от Егория

— Ко­неч­но, ко­неч­но! То слож­ное де­ло, за ко­то­рое мы взя­лись, тре­бу­ет очень серь­ез­ных об­су­ж­де­ний.

А об­су­ж­да­ли Ии­сус с Иу­дой, дей­ст­ви­тель­но, край­не важ­ный во­прос. Нель­зя бы­ло до­пус­тить, что­бы все дос­тиг­ну­тое све­лось бы к ка­ко­му-то эпи­зо­ди­ку: вот поя­вил­ся не­кий маг с груп­пой уче­ни­ков, фо­ку­сы по­ка­зы­вал, вра­че­вал, прит­чи рас­ска­зы­вал, а по­том сги­нул. Ведь не раз уже та­кие про­ро­ки или лже­про­ро­ки вспы­хи­ва­ли и гас­ли в ис­то­рии че­ло­ве­че­ской.

Да, лю­ди ста­ли ве­рить в то, что Ии­сус мо­жет тво­рить чу­де­са, но это ни на йо­ту не при­бли­жа­ло их к ве­ре, о ко­то­рой меч­та­ли Ии­сус с Иу­дой. Ес­ли так бу­дет про­дол­жать­ся и да­лее, то чем это кон­чит­ся? Ведь при­дет вре­мя — все мы смерт­ны! — при­бе­рет Гос­подь их ду­ши и ум­рет с ни­ми на­ча­тое ими де­ло!

— У нас с то­бой очень ог­ра­ни­чен­ный вы­бор: ли­бо жить, но про­иг­рать, ли­бо по­жерт­во­вать со­бой, но по­бе­дить, — го­во­рил Иу­да. — Как ска­жешь, так и бу­дет!

— Не знаю, не знаю... — от­ве­чал ему Ии­сус. — Ино­гда я ду­маю, что да­же на­ша пол­ная по­бе­да мо­жет обер­нуть­ся по­ра­же­ни­ем... До­пус­тим, на­ша ве­ра по­бе­дит — ведь ее тут же ис­поль­зу­ют власть пре­дер­жа­щие для уси­ле­ния са­мих се­бя. Пом­нишь, я те­бе рас­ска­зы­вал, как фа­рао­ны еги­пет­ские на­зы­ва­ли се­бя "жи­ву­щи­ми Хо­ру­са­ми"? Ес­ли по­яв­ля­ет­ся ве­ра в силь­но­го Бо­га, то лю­бой вла­сте­лин тут же при­ма­жет­ся к его об­ра­зу, а то и во­все при­рав­ня­ет се­бя Бо­гу!

— И все же я ду­маю, что по­доб­ные со­мне­ния не долж­ны нас ос­та­нав­ли­вать. Прой­дет вре­мя, пра­ви­те­ли сме­нят­ся, но на­род ос­та­нет­ся, а с ним бу­дет жи­ва и ве­ра на­ша!

— Ты прав, ты прав, Иу­да. Но да­вай по­ду­ма­ем, что же нам на­до сде­лать для на­шей по­бе­ды и над лож­ной ве­рой, и над не­ве­ри­ем. У те­бя ведь что-то есть на уме, соз­най­ся?

— Есть, Ии­сус. Но мне и вы­го­во­рить об этом труд­но... Ты сам рас­ска­зы­вал мне про Со­кра­та, про то, как этот ве­ли­кий мыс­ли­тель ра­ди соб­ст­вен­ной идеи по­жерт­во­вал сво­ей жиз­нью. На­ша же с то­бой идея гран­ди­оз­нее... Не встал ли во­прос о на­шем са­мо­по­жерт­во­ва­нии?

— Но как? Вон Кре­сти­тель по­жерт­во­вал...

— Нет, он не по­жерт­во­вал, — пе­ре­бил его Иу­да, — а стал жерт­вой, а это раз­ные ве­щи! По­ду­май, ес­ли мы бу­дем про­дол­жать, то нас так или ина­че за­топ­чут, убь­ют под­лень­ко, не­за­мет­но. Ведь ты и мы, твои уче­ни­ки, все мы, как бель­мо на гла­зу и у про­ку­ра­то­ра рим­ско­го и у пер­во­свя­щен­ни­ков.

Унич­то­жат нас всех, и па­мять о нас со­трет­ся в серд­цах и умах люд­ских очень бы­ст­ро. А охо­та за то­бой да и за все­ми на­ми уже на­ча­лась — фа­ри­сеи да книж­ни­ки по­ни­ма­ют, как опас­ны мы для них: они опа­са­ют­ся за свою власть над эти­ми ба­ра­на­ми, ко­то­рых ты име­ну­ешь "агн­ца­ми Божь­и­ми".

— Ну, прав ты, прав, но что де­лать? Как сде­лать так, что­бы жерт­ва не ока­за­лась на­прас­ной?

— Вы­ход, мне ка­жет­ся, есть. Нуж­на жерт­ва — это ты, как наш учи­тель и пас­тырь. Для уси­ле­ния эф­фек­та от жерт­вы долж­но быть и оли­це­тво­ре­ние зла — пре­да­тель. Это — я. На этих двух по­лю­сах мы и по­стро­им на­шу жерт­ву ра­ди идеи. И на этих двух по­лю­сах бу­дет дер­жать­ся на­ша ве­ра: те­бя бу­дут лю­бить и жа­леть, а ме­ня бу­дут не­на­ви­деть и пре­зи­рать. Од­но чув­ст­во бу­дет по­дог­ре­вать дру­гое, не да­вая угас­нуть ни од­но­му из них! Ведь, на са­мом де­ле, Доб­ро и Зло сли­ты во­еди­но, веч­но жи­вут вме­сте. Ведь не бы­ло бы Зла, кто бы по­нял, что та­кое Доб­ро? Пом­нишь, мы го­во­ри­ли од­на­ж­ды об этом? Это как свет и тьма, те­п­ло и хо­лод: тьма — это не-свет, хо­лод — это не-те­п­ло. По от­дель­но­сти они не су­ще­ст­ву­ют. Так же бу­дем и мы с то­бой: Хри­стос и Ан­ти­христ...

— Но ты по­ни­ма­ешь, что об­ре­ка­ешь се­бя на веч­ное про­кля­тие людь­ми из по­ко­ле­ния в по­ко­ле­ние?

— По­ни­маю, по­ни­маю... Но что та­кое люд­ская лю­бовь и люд­ская не­на­висть? А ес­ли есть Цар­ст­вие Не­бес­ное, то мы с то­бою там встре­тим­ся — ведь Гос­подь по­ни­ма­ет, что мое слу­же­ние не ме­нее важ­но, чем твое.

— Зна­чит, по­ре­ши­ли, — про­из­нес Ии­сус, — я по­гиб­ну во ис­ку­п­ле­ние гре­хов че­ло­ве­че­ских!

— Ии­сус, мо­жет, не на­до го­во­рить так...

— По­че­му, Иу­да? Ведь че­ло­век дей­ст­ви­тель­но гре­шен, гре­шен с пер­во­го дня по­сле ро­ж­де­ния.

— Ну, Ии­сус, чем же уж гре­шен мла­де­нец-то но­во­ро­ж­ден­ный? Идея пер­во­род­но­го гре­ха, по-мо­ему, про­сто бред! Вот мы, так это точ­но, все греш­ны. Но по­че­му же кто-то дол­жен ис­ку­пать чу­жие гре­хи? Ка­ж­дый сам дол­жен рас­ка­ять­ся в со­де­ян­ном, а по­том сам ис­ку­пить свой грех. Как же мож­но по­чув­ст­во­вать и осоз­нать грех, ес­ли его не ис­ку­пишь сам сво­им по­том, свои­ми сле­за­ми, сво­ей кро­вью? А так что же по­лу­ча­ет­ся: кто-то гре­шит, а ты его гре­хи ис­ку­па­ешь? Это же ку­да как про­сто на чу­жом гор­бу в рай въе­хать! По мне так все долж­но быть так: сам со­гре­шил — сам по­кай­ся и сам же ис­ку­пи грех свой. Мы уже го­во­ри­ли с то­бой об этом. Это един­ст­вен­ное, в чем я не со­гла­сен с то­бою. Не дол­жен ты ис­ку­пать ни­чьи гре­хи! Да те­бя об этом ни­кто и не про­сит. Не пло­ди мо­раль­ных дар­мое­дов и иж­ди­вен­цев!

ПЕР­ВОЕ ОТ­КРЫ­ТОЕ ЗА­ЯВ­ЛЕ­НИЕ

Бу­ду­чи в Ие­ру­са­ли­ме, во­шел как-то Ии­сус в Храм, и там, в при­тво­ре Со­ло­мо­но­вом, пра­во­вер­ные иу­деи об­сту­пи­ли его и ста­ли на­стыр­но спра­ши­вать, Хри­стос он или не Хри­стос. Что, мол, дер­жишь нас в не­до­уме­нии и, как все­гда, ни да, ни нет не го­во­ришь пря­мо?

Но и тут Ии­сус ук­лон­чи­во от­ве­тил:

— Де­ла, ко­то­рые тво­рю я сви­де­тель­ст­ву­ют обо мне. Кто ве­рит в ме­ня, тот зна­ет, кто я. Но вы не ве­ри­те, ибо вы не из овец мо­их. Тем, кто ве­рит в ме­ня, я даю жизнь веч­ную, они не по­гиб­нут во­век. И ни­кто не по­хи­тит тех агн­цев Божь­их из ру­ки мо­ей. Ис­тин­но го­во­рю вам — я и отец мой суть не­де­ли­мое.

И хоть не на­звал Ии­сус имя Бо­жье, иу­деи схва­ти­ли ка­ме­нья, что­бы по­бить его: ишь, свя­то­та­тец, при­об­ща­ет се­бя к ли­ку Божь­е­му! А ведь про ка­ко­го от­ца го­во­рил Ии­сус, кто зна­ет, мо­жет, про Ио­си­фа-плот­ни­ка? Опять иу­деи ос­та­лись с но­сом! А ведь прав был Ии­сус, не на­звав име­ни то­го, про ко­го го­во­рил: имя-то Бо­жье нель­зя про­из­но­сить вслух по за­ко­ну Мои­сее­ву...

Тол­па не­ис­тов­ст­во­ва­ла. По­пы­тал­ся Ии­сус уре­зо­нить лю­дей:

— За те ли мно­гие до­б­рые де­ла, ко­то­рые свер­шил я для вас, вы ме­ня хо­ти­те ка­мень­я­ми по­бить?! Не­бла­го­дар­ные!

Иу­деи же то­же не без ре­зо­на от­ве­ти­ли ему:

— Не за доб­рое де­ло хо­тим по­бить те­бя кам­ня­ми, но за бо­го­хуль­ст­во и за то, что ты, бу­ду­чи че­ло­век, про­воз­гла­ша­ешь се­бя сы­ном Божь­им!

И вот уже пер­вый ка­мень вре­зал­ся Ии­су­су под ло­пат­ку — ки­да­ли все же тру­со­ва­то, со спи­ны. По­том по­сы­па­лись кам­ни, хоть и не очень боль­шие, с раз­ных сто­рон. Кто-то при­бли­зил­ся, пы­та­ясь схва­тить про­ро­ка, но Ии­сус, бу­ду­чи, как вы знае­те, весь­ма мощ­но­го те­ло­сло­же­ния, раз­ме­тал всех, как ко­тят, и, вы­рвав­шись, поч­ти по­бе­жал от оз­ве­рев­шей тол­пы. Ни­кто не ос­ме­лил­ся его пре­сле­до­вать.

Толь­ко за го­род­ски­ми во­ро­та­ми, что ве­ли в Геф­си­ма­нию, со­еди­нил­ся он со свои­ми уче­ни­ка­ми, ко­то­рым то­же при­шлось по­ки­дать Ие­ру­са­лим­ский Храм бег­ст­вом: "под­ставь дру­гую ще­ку" — об этом хо­ро­шо по­рас­су­ж­дать, а уж вто­рую го­ло­ву-то не сыс­кать, что­бы под ост­рые кам­ни под­став­лять!

Бе­жа­ли про­по­вед­ни­ки но­вой ве­ры за Иор­дан и ока­за­лись не­на­ро­ком на том са­мом мес­те, где ко­гда-то кре­стил на­род Ио­анн Пред­те­ча... Все воз­вра­ща­ет­ся на кру­ги своя...

Так на­чал во­пло­щать­ся за­ду­ман­ный Ии­су­сом с Иу­дой план: пер­во­свя­щен­ни­ки за­таи­ли зло­бу на са­мо­зван­ца, по­смев­ше­го по­ку­сить­ся на их Бо­га!

Часть 4. ШЕСТВИЕ НА КАЗНЬ

ВИ­ДЕ­НИЕ МОИ­СЕЯ И ИЛИИ

С то­го вре­ме­ни Ии­сус на­чал от­кры­вать уче­ни­кам сво­им, что ему долж­но ид­ти в Ие­ру­са­лим и мно­го по­стра­дать от ста­рей­шин и пер­во­свя­щен­ни­ков, и быть уби­ту, а на тре­тий день вос­крес­нуть. Не­до­уме­ва­ли апо­сто­лы: что взбре­ло в го­ло­ву их учи­те­лю? Че­го лезть на ро­жон? Вспом­нил бы об Ио­ан­не Кре­сти­те­ле: у то­го сла­вы и ав­то­ри­те­та бы­ло хоть от­бав­ляй, а по­кон­чи­ли с ним, от­ру­би­ли го­ло­ву, и гла­зом не морг­нув! Нет упра­вы на этих упра­ви­те­лей!

Пер­вым про­явил ини­циа­ти­ву Петр, на­чав пре­ко­сло­вить Ии­су­су:

— Будь ми­ло­стив к се­бе, Сын Бо­жий! За­чем те­бе все эти на­пас­ти?

На это Ии­сус от­ве­тил да­же, по­жа­луй, че­рес­чур же­ст­ко:

— Изы­ди, Са­та­на! Не со­блаз­няй ме­ня!

Петр, по­ну­ро опус­тив го­ло­ву, ото­шел от Учи­те­ля, не­до­уме­вая, чем же он то­го так про­гне­вил: он же ему до­б­ра же­лал! И опять про­из­нес Ии­сус нра­во­уче­ние:

— Ес­ли кто хо­чет ид­ти за мною, от­верз­нись от се­бя, и возь­ми крест свой, и сле­дуй за мною, ибо кто хо­чет ду­шу свою сбе­речь, тот по­те­ря­ет ее, а кто по­те­ря­ет ду­шу свою ра­ди ме­ня, тот об­ре­тет ее.

Не все уче­ни­ки по­ня­ли эти его сло­ва. Фо­ма бы­ло рас­крыл рот, что­бы опять за­дать свой во­прос, но не ус­пел, ибо Петр от­ве­тил за всех: "Ис­тин­но го­во­ришь, Ии­су­се!" Хо­тя и он не по­нял, как мож­но ду­шу по­те­ряв ее же сбе­речь, а сбе­рег­ши — ее же и по­те­рять.

По про­ше­ст­вии шес­ти дней, взял Ии­сус Пет­ра, Иа­ко­ва и Ио­ан­на и воз­вел их на го­ру вы­со­кую од­них. Там уса­дил он их в ря­док, встал пе­ред ни­ми, ска­зал, что­бы за­кры­ли они очи свои, а сам при этом мер­ным го­ло­сом ска­зал: