— Подосланного убийцу смогу распознать я, — снова заговорил муравьёнок. — Может быть, у меня и не получится назвать, кто заказчик и чего убийце надо, но сказать, откуда будет атака и какая, я смогу.
Обратив внимание, что слов "без труда" не прозвучало, я одобрительно кивнула.
— Молодец, Ен. Насчёт яда... Перед тем, как попробовать блюдо — давай его мне. Яд на меня никогда особо не действовал, а после приключений в гостях у Царя змей, парой замечательных способностей я обзавелась. Договорились?
Получив согласные кивки, я улыбнулась и позволила себе немного расслабиться. Продержаться надо три дня...
Звучит так, что вся эта сумасшедшая и бредовая авантюра такой казаться перестаёт.
Да кого я обманываю!
Это было авантюрой! Это было безумием! И теперь, когда уже оглядываться назад было поздно, когда всё поменять было уже невозможно, я боялась не за себя.
Мне предстояло сделать то, чего раньше я не делала. Раньше я прятала свой облик — но не свои силы. Теперь я не прятала свой облик, но силы мне предстояло спрятать. Никто не должен был заподозрить, что наложница, купленная молодым лордом, чтобы себя порадовать... перед отправлением во дворец, на самом деле совсем не та, за кого себя выдаёт.
Я будто бы шкуру поменяла.
Стоп.
Что?!
Поменяла шкуру?
...Но ведь это уже было! Когда же, где же... Почему эти слова так глубоко сидят в моей памяти? Что с ними было связано такое, режущее, колющее, мучительное?!
Это было давно. Почему-то... Даже когда Зеона не было. Зато была безымянная девочка... и разрушенный аул.
Та первая змея! Именно она сказала, что я пойму, когда поменяю шкуру.
Но вот что именно я должна была понять, я уже совершенно не помнила.
— Зеоннала? — мягкий голос Ена вернул меня в реальность.
Я улыбнулась.
— Сегодня подежурит Рамир, а завтра будет очень тяжёлый день. Ен, ты постоянно рядом с Али?
— Нет, — муравьёнок даже головой покачал в досаде. — Мы разделяемся и при этом довольно часто.
— Рамир.
— Я понял, — мой призрачный напарник отрывисто кивнул.
— Али, теперь ты.
— Я?
— Я не сомневаюсь, что ты отлично знаешь, что и как нужно делать, особенно когда под угрозой твоя жизнь. Но я немного лучше понимаю то, как думает обычный убийца.
— Убийца?
— Али, давай начистоту. Ты сам сказал, что за тобой пришлют убийц. Змеиное братство уже больше не вступит в бой, потому что уже прошло прямое столкновение, я уже открыто заявила, что ты под моей защитой. Но есть кое-что ещё не менее важное. Это убийцы со стороны. Это выпестованные пустынники, их тренировали сугубо убивать.
— Мы уже сталкивались с ними...
— Да. От того аула, одного из... ничего не осталось. Совсем ничего. Но на Аррахате он был далеко не один-единственный, поэтому всегда могут прийти убийцы, по твою душу.
— Убийцы? — уточнил Ен. — У нас... нет такого понятия, поэтому я не всегда могу.... понять...
Я взглянула на него задумчиво.
— Это люди, убивающие других за деньги. Убийцами становятся змеиные проводники, не прижившиеся в змеином братстве. Те, кто может говорить со змеями, те, кто может слышать пустыню, те, кто имеет много связей, те, кто умеют убивать и не испытывает по этому поводу никаких моральных сомнений.
— Это... важно? Чтобы не было сомнений? — уточнил Али тихо.
— Да. Но чем меньше в тебе человеческого, тем меньше человеком становишься ты сам. Нет ничего хорошего в убийствах, те, кто это делают — об этом знают, но... это их не волнует. Когда они придут, Али, я хочу, чтобы ты запомнил несколько правил. Ена они касаются в куда меньшей степени, благодаря его талантам. Во-первых, убийцы не ведают жалости. Бесполезно просить пощады. Хотя тебе я могла бы это и не говорить... Тебя здесь больше касается вторая часть этого первого пункта. Они не ведают жалости, а потому мгновенно устраняют свидетелей. Если тебя пришли убивать, не стремись в толпу — ты только подставишь тех, кого, возможно, хотел бы защитить. Стремись туда, где тебя никто не увидит, где не будет лишних глаз, и где сможет вступить в действие Рамир. Во-вторых, убийцы имеют честь, как ни странно. Это — то единственное, что позволяет им ощущать себя ещё живыми. Честь у них специфическая, но она есть, поэтому не пытайся убийцу перекупить. Наконец, кое-что ещё. Убийцы лживы. Если не прошёл первый удар, они скажут, что дают тебе фору, возможность ударить первым. Это ложь. В тот самый момент, когда ты дрогнешь — а вдруг это правда, они ударят... и больше не промахнутся.
— Ты сама что ли из их среды?! — наконец, выразил Рамир общий вопрос, витающий в комнате.
— Нет... Просто я была слишком хорошим змеиным проводником. Убийц присылали за мной. Трижды.
— И ты до сих пор жива?
— Один раз мне помогли, второй раз это было чистой воды везение, в третий раз я просто не попалась в ловушку. Потом однажды разговор на эту тему зашёл с дедом... И, говоря про него, Али... когда станешь императором, тебя будут спрашивать про людей, с которыми ты хочешь или не хочешь познакомиться. Если ты хочешь с ними познакомиться — их приведут к тебе. Если ты не захочешь с ними познакомиться — их убьют. Я уверена, что твой брат знает про эту... особенность, поэтому, он предоставит, скорее всего, тебе на них досье, соберёт всю возможную информацию. Среди всех будет Ассан, Змеиный взгляд Аррахата. Это и есть мой дед. Если ты подпишешь ему смертный приговор...
— Ты меня не простишь? — спросил Али тихо.
— О чем ты?! — изумилась я, потом звонко рассмеялась. — Мой милый мальчик, моего деда императорские посланники не убьют. Они убьют только тех, кто сам захочет умереть и не более того, и никак. Никто из тех, кто действительно силён, не станет жертвой твоего "не хочу знакомиться". Те, кто... более чем достоин смерти, будут убиты на месте. Причём теми же, с кем ты не захочешь знакомиться.
— Я запутался.
— Императорский двор... это большая и грязная политика, — пояснила я негромко, повторяя однажды сказанные слова деда. — Там все против всех. И в то же время никто никого не интересует и не волнует.
— Это.... не слишком хорошо, — пробормотал Ен.
Али покачал головой.
— Я изменю это.
И что я, что песчаный муравьёнок, что Рамир — так и не нашлись, что ему сказать.
— Дальше, — приказал мне юный лорд, и в его тихом голосе я неожиданно услышала тяжёлую поступь будущего великого императора.
— Двор делится на три части. Сама не знаю точно, об этом говорил дед. Но я не вижу смысла не доверять его словам — Змеиный взор Аррахата — это посредник между миром "светлых" — лордов и прочей аристократии, и миром тёмным, грязным — миром убийц, пустынников, тех, кто живёт в аулах, на отшибе пустыни и её задворках. Он тот, кто знает о том, кто такие песчаные муравьи, и тот, кто может с ними связаться.
— Обычно это тайна, — кивнул Ен. — Я хорошо знаю то, что знали мои предки. Людей мы не ценим...
— Не рассматриваете их даже в гастрономическом плане, — улыбнулась я невольно.
— А есть те, кто рассматривает в гастрономическом плане?! — изумился Али.
— Змеи. Огромные змеи, живущие в пустыне, они не брезгуют людьми. Собственно, так... на чем мы остановились. А! О дворе. Двор делится на три части, три фракции, можно так сказать. Одна из них — это "рабочие", как у песчаных муравьёв. Они выполняют всю работу. Грязная она или нет, они относятся к ней спокойно, буднично и делают её. Это основной пласт императорского двора, те люди, на ком он держится.
— Почему они работают? — спросил Али серьёзно.
— По разным причинам. Кто-то за деньги. Кто-то ради безопасности близких. Кто-то потому, что у него просто нет другого выбора. Они все разные. И к каждому нужен свой подход.
— Хорошо. Вторая фракция?
— Это "интригующие", это те, кому постоянно всего мало-мало-мало-мало. Им никогда не бывает достаточно денег, власти, знаний... Хотя знаний в меньшей мере. Они те, кто сгрудились вокруг трона императора, и под прикрытием его возможностей и его ... власти — проворачивают свои дела. Они много кому успели перейти дорогу, и если получится так, что обиженные ими окажутся в списке "смертников", то "интриганы" последуют за ними на тот свет. Только в самом что ни на есть прямом смысле.
— Третья фракция по логике... — Ен задумался. — Нейтральные? Те, кому все равно кто у власти? Они не поддерживают её, они никак ей не вредят. Простая песчаная инертная масса?
— Именно, молодец.
— Тогда получается, что первая группа — мне нужно, чтобы они были лояльны мне. Вторую группу... или выдворить, или... позволить убить.
Ен отвёл взгляд, я взглянула на него вопросительно.
Али не был так жесток, когда мы только встретились. Откуда пришли такие изменения?
Куда пропадает мой солнечный ребёнок?
— Али?
— Третью группу можно будет оставить, просто присматриваться... — Али взглянул на меня страдающим взглядом, и стало понятно, что ощущение, которое от него складывалось — наносное. Ему было плохо. Он не хотел становиться императором, он вообще не хотел во все это ввязываться...
А то, что он хорошо делал вид...
Это было то, чему его научили с самого начала, искусно притворяться.
— Али...
— Все нормально, — улыбнулся он бледно. — Как Хан сказал, кому-то тоже нужно это делать...
Он был прав, кому-то действительно нужно было это делать — становиться толковым императором, заниматься налаживанием жизни на Аррахате... И кому-то тоже нужно было снимать проклятье со змей и песчаных муравьёв.
Вопрос был только в том, как именно это нужно сделать.
И как на это посмотрят те, кто наложил это проклятье — боги?
— Зеоннала? — позвал меня Ен.
Я взглянула на него вопросительно, и песчаный муравьёнок чуть отрицательно покачал головой. Едва-едва заметно.
Его голос зазвучал спустя мгновение прямо в моей голове.
— Я не знаю, как это называется, но... то, что давало нам силу, то, что составляло сущность нашего проклятья, я начал его ощущать — оно исчезает. И рядом с тобой — оно не пропадает совсем, оно просто притупляет своё действие. Но здесь есть девушка. Северянка. Она наложница лорда Хана. Вот рядом с ней проклятье буквально сходит с ума.
— Северяне? — повторила я задумчиво.
Что-то в этом было.
В том пласте истории, о котором мне рассказывала только Кармин, беда пришла как раз с севера...
Как же она говорила? Как...
Я пыталась вспомнить рассказы королевы песчаных муравьёв очень долго.
Мы успели выставить караул (Рамира), распечатать пару свитков (я), установить какие-то жутко сложные оповещающие линии, это уже Ен, и спокойно лечь спать.
Правда, заснул только Али, я же лежала на кровати, окутанной со всех сторон шелками, для меня её установили специально, и не могла сомкнуть глаз...
Все пыталась вспомнить, что же там говорила Кармин о беде с севера.
Это было не так уж и давно.
Я привезла ей северные сладости. И это был первый случай, когда её не обрадовал мой подарок. И не потому, что это было плохо, невкусно, а потому что привезённое ввергло её в странное состояние не то бессильных слёз, не то ещё чего-то...
Уже потом, когда она успокоилась, практически горстями поедая сахар, она заговорила.
Правда, вместо того, чтобы рассказать что-то конкретное или хотя бы ... понятное, она начала рассказывать мне сказки.
Всю ночь напролёт, не замолкая ни на секунду, словно боялась замолчать, словно боялась, что в этом случае, она больше никому ничего не скажет.
Сказки были разные: короткие и длинные, для совсем маленьких детей и для тех, кто постарше. Поучительные и юмористические. Общее в них было одно — зло в этих сказках всегда приходило с севера. Оно принимало женские обличья или сохраняло свою природную структуру, но направление движения оставалось неизменным.
Беда всегда приходила оттуда.
И если подумать... Я никогда не подходила к границам Аррахата, мне это было не нужно, но вот действительно ли мне это было просто не нужно?
Я слышала о северянах, но слышала я о них, как ни странно, от самих северян. Пустынники варились в собственном соку, и я не слышала, чтобы кто-то из нас покидал границы Аррахата.
А ведь они, совершенно определённо, были!
Ещё дед рассказывал. Там где песок переходит в сухую землю, выжженную раскалённым глазом Меды, есть граница.
Она видимая, висит в воздухе, упруго откидывая всех, кто попробует её пересечь. И это единственная попытка отступить. Второй попытки уже никто не даёт, нарушитель мгновенно умирает, раздробленный на части сверкающими, искристыми и холодными частицами. Вроде тех, что в самые холодные ночи появляются в наших ледниках, глубоко-глубоко выкопанных под аулами.
Это серебряная пелена колышется, вьётся и качается будто живая. Там, за ней — территории других народов.
С юга... Я никогда не слышала, чтобы с юга кто-то приходил в пустыню, как и с запада, с востока. Только с севера, северные народы, северяне.
Беда пришла с севера, оттуда могут прийти народы. Значит, там или самое слабое место этой границы, или его нарочно оставили, чтобы мучители могли прийти и посмотреть на то, что они сотворили? Присмотреть, чтобы не было недовольных и не было тех, кто мог бы снять проклятье с этих двух народов.
Кажется, так. Если я не ошибаюсь, то все именно так.
Мне сейчас не хватает Тайпана... Его доброй иронии, ненавязчивой защиты.
Хотя, что это я. Сейчас мне защита не нужна, сейчас защищать других должна я сама.
А на северянку надо посмотреть, что-то подсказывает мне, что амулет власти и беда с севера имеют или какую-то связь, или отношение друг к другу. Понять бы ещё какое...
Ладно, спать, спать, а то ещё немного, и завтра охрана мне самой понадобится.
Надеюсь только, мне сегодня ничего не приснится.
И говоря о снах... Какие сны снятся лордам? Маленьким и не очень?
Я бы хотела взглянуть. Хотя это, конечно, и нехорошо, за другими подсматривать.
Амулет на груди уколол кожу, вначале огнём, потом холодом. Но ощутила я это лишь сквозь сон, потому что спала, ещё даже не догадываясь, что порой значение имеют не только мои слова, но и мысли.
...Пустыня переходила в степь, грубо, резко, как будто два разных куска материй приложили друг к другу и сшили наживую, просто, чтобы прикрыть что-то, без подгонки, без учёта фактуры или рисунка. Просто так.
А на границе, там, где в одежде был бы шов, здесь он тоже был. Только... не знаю даже как сказать, шаманский?
Между пустынью и степью была белая вьющаяся полоса чего-то непонятного, белого, искристого, колкого...
Я не сразу поняла, что это за место, а потом поняла — граница. Это северная граница Аррахата! Та самая, откуда приходят северяне, та самая, которая никого не выпускает из пустыни во внешний мир.
Я видела то, что случается с теми, кто всё же пытается прорваться — в одном месте было очень, очень много крови, и она вся танцевала в воздухе среди белого полотна такими же колючими крупинками.
Мне не было холодно, не было жарко, молчал песок под ногами, и всё вокруг было ни живым, ни мёртвым. Никаким. Не имеющим силы, не имеющим дыхания.
