Не успел я додумать эту пугающую мысль до конца, как из-за двери раздался лязг и звон металла. Кто-то проворачивал в ключ в заржавленном замке. Вскоре на пороге воздвиглись три фигуры, освещаемые вечной свечой. Весьма колоритные персонажи, надо сказать. В мою камеру пожаловал сам Падерик Третий собственной персоной, в сопровождении здоровенного мужика, державшего в руках набор жутких инструментов. Не кузнечных. Сзади переминался с ноги на ногу худенький юноша в рясе, из кармана которой торчали письменные принадлежности — секретарь.
— Да хранит тебя Луг, сын мой, — сладким голосом поздоровался жрец.
— Волчий выворотень тебе сын, — ласково ответил я.
Жрец смиренно вздохнул и возвел к потолку заплывшие глазки, не иначе как скорбя по моей заблудшей душе. Тюремщик принес стул, на который Падерик пристроил свое жирное тело. Секретарь скромно присел на корточки и принялся что-то строчить на длинном свитке, который разложил на коленке. Палач, не обращая внимания на наш диалог и не произнеся ни слова, принялся раскладывать на полу свой пыточный арсенал. Освободил руки и отошел на задний план, загородив тушей дверь и ожидая приказа Великого отца. Тот, однако, не торопился, решив сначала воздействовать на меня словом лужьим.
— Признаешь ли ты, сын мой, свою вину в сотворении нечестивой темной волшбы?
При этих словах палач зловеще ухмыльнулся и подбоченился.
— Признаю, — небрежно отмахнулся я.
Моя откровенность застала Падерика врасплох, и он некоторое время изумленно моргал, пытаясь сообразить, к чему бы это. А я просто решил, что нет смысла отрицать очевидные факты. Зачем подвергаться пыткам, если для жреца все давно решено? Он твердо уверен, что я заслуживаю костра. И сознаюсь я или нет — исход будет один.
— А какую именно волшбу ты применял, сын мой? — вкрадчиво поинтересовался жрец, сделав секретарю знак записывать.
— Да много чего, — светским тоном заметил я. — Боевые заклятия, различные щиты, морок... всего и не вспомнишь!
— Так-так-так, — заинтересованно закивал Падерик. — А не создавал ли ты, сын мой, вредоносных чар, кои способны довести человека до болезни или смерти? Не творил ли заклятий, убивающих разум?
— Чего не было, того не было, — сокрушенно вздохнул я.
Все же брать на себя лишние грехи я не желал. Понимал, конечно, к чему ведет Великий отец. Обвинению очень хочется, чтобы я сознался в преступном умысле против императора. Этого они от меня не услышат! Умирать, так умирать, но покрывать свое имя позором я не собирался.
— Вспомни лучше, сын мой, — хитро прищурился жрец, — не заставляй нас применять крайние меры.
— Нет, не было такого.
Падерик разочарованно переглянулся с палачом, а я старался подготовить себя к предстоящей экзекуции. Однако Великий отец почему-то не торопился выкалывать мне глаза и загонять иглы под ногти. Вместо этого он спросил:
— Но ты хотя бы раскаиваешься в содеянном, сын мой?
— Нет, — в тон ему ответил я.
— Покайся, пока не поздно! Луг милосерден...
— Даже не сомневаюсь в его милосердии. А в ваше что-то не верится. Поэтому никакого покаяния не будет.
— Ответь мне еще на один вопрос, — Падерик предпочел не заметить хамства. — С каким демоном ты вступил в союз для сотворения темной волшбы?
Ну, вот уж лорда Феррли они не получат! Всем известно, что существует обряд вызова и уничтожения демона. Для этого сложного ритуала необходимо знать его имя. Поэтому я с самым невинным видом сообщил:
— Я просто взывал к мраку. А какой именно демон откликался — не знаю. Он мне ни разу не показывался.
— А как же ты оживлял мертвецов, делая из них зомби?
— А я и не оживлял, — что-то многовато он хочет на меня повесить.
Падерик, казалось, ничуть не расстроился, и задал вопрос, как говорится, в лоб:
— Чем ты пытался околдовать его императорское величество, сын мой?
— Я не пытался околдовывать его императорское величество.
— Но это подтверждают десять свидетелей, сын мой! Отпираться бессмысленно. Покайся, и тебе станет легче!
— Никого не околдовывал, ошиблись ваши свидетели, — упорно твердил я.
Падерик сделал знак палачу. Тот, выразительно осклабившись, взял с пола инструмент странной конфигурации, немного напоминающий клещи, и зачем-то показал их мне. Потом сделал пару шагов вперед.
— Последний раз прошу: покайся, пока не поздно, сын мой! — прищурился Верховный жрец.
— А не пошел бы ты...
Великий отец в который раз вздохнул, а я приготовился к пытке. Но ее почему-то не последовало. Задав мне еще несколько ничего не значащих вопросов, Падерик процедил сквозь зубы:
— Сегодня мы уходим. Но еще вернемся. Скажи спасибо... — кого я должен благодарить, толстяк не пояснил, и торжественно покинул камеру, уведя за собой и тщедушного секретаря, и могучего палача.
Некоторое время я пытался понять, чем вызвана такая демонстрация возможностей без их применения, потом махнул рукой и снова уселся на солому. Долго ломал голову в поисках если не выхода из тюрьмы, то хоть надежды, за которую можно было бы уцепиться, да так ничего и не придумал. Очень хотелось есть. Судя по тому, что даже тоненький лучик из окошка больше не рассекал тьму моего убогого обиталища, наступил вечер. Снова лязгнула дверь, и в камеру вошел Вериллий.
— Как дела? — поинтересовался он.
Лицемерие и наглость этого человека приводили меня в бешенство, но я постарался сдержать гнев. Что толку воздух сотрясать? Только лишний раз порадую вражину. Поэтому улыбнулся как можно шире и ответил:
— Хорошо.
— А ты молодец, сынок! — рассмеялся Верховный. — Смелый парень!
Тюремщик снова втащил стул и подсвечник с тремя вечными свечами. Маг уселся и принялся меня разглядывать.
— Как тебе первый допрос?
— Нормально.
— Я бы на твоем месте не обольщался. Пытки к тебе не применили только потому, что я запретил. Все еще надеюсь с тобой договориться. Но если ты не проявишь благоразумие, следующая встреча с этой жирной скотиной будет гораздо болезненнее.
Я только пожал плечами в знак того, что не вижу смысла в дальнейших переговорах.
— Расскажи мне о Зеленом сердце и изначальных, Рик, и я пощажу твоих друзей, — вдруг жестко проговорил Вериллий.
У меня словно остановилось сердце. Они взяли ребят?!
— Ну, неужели ты думал, что твои сообщники останутся на свободе? — хмыкнул Вериллий. — Конечно, мы разыскали их. Они тут, в Счастливом местечке. И полукровка, и маг, предавший идеалы света. Так что, Рик? Будем разговаривать?
Я был близок к тому, чтобы рассказать Верховному все. Но посмотрел в его приветливое, и одновременно непроницаемое лицо и понял. Не пощадит он ни Лютого, ни Дрианна. Не нужны ему люди, которые так много знают. Я понимал, что сведения об изначальных были важны Вериллию не только для того, чтобы убедиться: помощи императору не последует. Имелась еще какая-то причина, по которой он стремился получить эти знания. И Верховный желал быть их единственным обладателем. Возможно, он искренне хотел сделать меня своим союзником. Возможно. Но не ребят. Даже если, выведав у меня все, что я знаю, он оставит Ома и Дрианна в живых, то это ненадолго. С ними вскоре произойдет несчастный случай, или постигнет смертельная болезнь. И еще... Если Вериллий виделся с Лютым...
— Он сказал тебе? — прямо спросил я, пристально глядя в серые глаза.
— Что? — казалось, Верховный не понял меня, потом, отбросив притворство, переспросил. — Ты о полукровке? Да. Он не сумел сдержать своей ненависти.
— И тебе ничуть не жаль собственного сына?
— Я не могу считать сыном ублюдка, рожденного от эльфийки.
— Но ты не считал зазорным украсть ее и жить с ней целых шесть лет?
— Ты еще слишком молод и горяч, мой мальчик. И не знаешь простой истины. Мужчине нужны дети только тогда, когда они рождены любимой женщиной. Любимой, понимаешь? А я никогда не испытывал к белоглазой никаких чувств.
Казалось, я не мог проникнуться к Верховному большим отвращением, чем уже испытывал. Выходит, заблуждался... Не повезло Лютому с папашей. В который раз порадовавшись, что не знаю своих родителей, я спросил:
— Но зачем же тогда...
— Она была эльфийской принцессой, — перебил меня маг, безошибочно поняв, что именно я хочу спросить, — значит, обладала драгоценными для меня магическими знаниями. Ради них стоило пожертвовать шестью годами жизни с ней.
Признаться, я не ожидал такого. Когда Ом рассказывал мне о той давней грязной истории, я все же объяснял поступок Вериллия внезапно нахлынувшей страстью. Увидел очаровательную первозданную, влюбился с первого взгляда, увлекся, совершил опрометчивый шаг. Потом прозрел, понял, что принял страсть за любовь, увидел, какая пропасть лежит между магом-самоучкой и эльфийской принцессой. И отказался от нее. А заодно и от плода греховной любви. Не подумал, что бывшая любовница будет так жестоко наказана за свой поступок. Мерзко, конечно, но хотя бы объяснимо с мужской точки зрения. Но оказывается, я не сумел оценить всей глубины подлости этого человека. Я брезгливо скривился. Между тем Вериллий, ничуть не смутившись моей реакцией, продолжал:
— Но я просчитался. Дурочка не оправдала моих надежд. Конечно, благодаря этой связи я владею теперь некоторыми основами эльфийской магии. Но того, чего я ожидал от нее, увы, получить не удалось. Я терпел целых шесть лет, думая, что Ани что-то скрывает. Но потом пришлось признать: самого главного, ради чего я на это пошел, она не знает. Ее обучение должно было начаться вскоре после визита в Виндор.
Цинизм Верховного был безграничен, а мне совершенно не доставляла удовольствия его исповедь. Хотелось плюнуть в морду, но я заставил себя дослушать. Хотя бы ради Лютого.
— А тут еще подвернулась возможность карьеры в Совете, — откровенничал маг. — Там очень строго смотрят на такие вещи. А самое главное, я встретил женщину своей мечты... — он помолчал, невидяще глядя на ровный огонек вечной свечи, потом закончил. — И я выгнал их.
— Ты рассказал об этом Лютому?
— Зачем? — скривился Вериллий. — С чего бы мне объяснять свои поступки жалкому полукровке. Должен сказать тебе, сынок: дружба с этим зверьком наносит ущерб твоей репутации.
Это прозвучало так по-отечески встревоженно, и так неуместно в данной ситуации, что я вдруг расхохотался. Глядя на меня, Верховный сначала недоуменно нахмурился, потом присоединился к моему веселью.
— Ты, наверное, удивляешься, Рик, почему я так открыт перед тобой? — отсмеявшись, спросил он.
— Да нет, тут как раз все понятно, — ответил я. — Мертвые не имеют обыкновения выдавать чужие тайны.
Маг вроде бы искренне расстроился.
— Я не хочу, чтобы ты умирал, Рик, — вздохнул он. — Правда, не хочу. И не только потому, что чувствую в тебе большой магический потенциал. Честно говоря, я не могу оценить твои способности. Ты почему-то не поддаешься чтению, как я уже говорил. Я лишь предполагаю, что из тебя может получиться неплохой волшебник. Это следует хотя бы из твоей победы над Волком. И ты сумел выжить в Зеленом сердце. Но дело не в этом. Почему-то мне кажется, что мы могли бы стать с тобой друзьями. Я ощущаю к тебе какую-то странную привязанность.
Выслушав Вериллия со все возрастающим изумлением, я честно ответил:
— А вот вы мне ничуть не нравитесь.
— Это просто потому, что ты меня плохо знаешь, — заторопился Верховный. — Я могу быть интересным собеседником, любящим отцом и верным другом. Просто боги не послали мне ни детей, ни друзей.
— Странно, с чего бы это? — фыркнул я.
Настроение Вериллия изменилось, похоже, он начал сожалеть, что так раскрыл душу. Если это не было частью очередного его плана, чему я бы нисколько не удивился.
— Итак, — жестко произнес он. — Ты согласен рассказать мне все и встать на мою сторону?
— Нет, — устало усмехнулся я.
— Учти, Рик, что я не пощажу твоих друзей.
— Ты их и так не пощадишь, вот в чем дело, — я отбросил показную издевательскую вежливость и перешел на ты.
Не верил я, что Верховный способен оставить в живых такого опасного потенциального врага, как Лютый. А значит, мне смысла нет торговаться. Что касается меня самого, так я лучше сдохну, чем стану таким, как этот урод.
— Хорошо, Рик, — вздохнул Вериллий. — Видит Луг, я этого не хотел...
Он постучал в дверь моей темницы, и в камеру вошел сгорбленный маленький человечек в светлой мантии. Темные сальные волосы с прядями седины неопрятными сосульками свисали по обе стороны сморщенного узкого личика, на котором выдавался далеко вперед длинный тонкий нос с большой бородавкой на кончике. Человек двигался, странно приволакивая ногу и держа голову слегка набок, отчего казалось, что он к чему-то прислушивается. В общем, красота неописуемая.
— Познакомься, это Вадиус Копыл, — представил его Верховный, — лучший в Совете специалист в области тонкой магии и считывания сущности, — он взмахнул рукой, прошептав короткую фразу, и предложил. — Приступайте, мастер.
Значит, не сумел договориться, теперь хочет, чтобы этот горбун вломился в мое сознание? Мне даже стало немного жаль дядьку, ведь тот будет обречен на скоропостижную безвременную кончину. Вериллий не допустит, чтобы кто-то еще знал об изначальных. Тем временем маленький маг пытался поймать мой взгляд. Я же сосредоточенно крутил головой, чтобы не встретиться с ним глазами.
— Так не пойдет, сынок, — мягко упрекнул меня Вериллий, и невидимая сила, словно тисками, сжала мою голову, зафиксировав ее в одном положении.
Горбун подобрался совсем близко. Я попытался зажмурить глаза, но и это мне не удалось. Спустя секунду я ощутил, как чужой разум вкрадчиво касается моего сознания, нащупывая мысли и воспоминания. "Опытные маги умеют закрывать свой разум от чтения", — всплыла в голове когда-то сказанная Артфаалом фраза. Кстати, если этот недомытый человечек сумеет меня прочитать, им станет известно и о лорде Феррли! Эта мысль подхлестнула меня, и я начал мучительно соображать. Почему магия Вадиуса действует в этой камере? Талисман? Конечно. Но Верховный для его удобства еще и снял часть защиты. Значит, и я смогу пользоваться тонкой магией. А как? Щупальца чужого разума погружались в мое сознание все глубже, времени на размышления не было. Мне пришла в голову интересная идея. В покоях Ридрига сработало, и тут должно получиться! Как там учил Райл? Отрешиться, расслабиться, услышать голос Вселенной... Неожиданно легко я скользнул в бесконечность, и полетел в ней, успев ухватиться за кончик сознания мага. Нас уносило все дальше, в пустоту, в перевернутое, искаженное, растянутое и одновременно замкнутое пространство. Я уже немного привык к этому ощущению, чего нельзя было сказать о Вадиусе. Его сдавленный, полный боли и недоумения крик вернул меня к действительности. Я выпустил его разум и водрузился назад в собственное тело. А горбун распростерся на полу у моих ног, содрогаясь в конвульсиях. Из длинного носа на серый камень стекала струйка крови. Тиски, удерживающие мою голову, разжались, и Вериллий снова произнес какое-то заклятие. Потом, брезгливо глядя на своего коллегу, спросил, не скрывая раздражения:
