Сафари для победителей

Если ребенок не обманул, сегодня сущность найдет новое тело, а старое обретет покой.

Лес впереди поредел, меж стволов засияли отблески костров. Человеческий лагерь. И вряд ли это паломники — паломников здесь давно уже нет. Да и жрецы никогда не позволяли хранителям тревожить свою паству.

Значит, жрецов здесь нет. Это хорошо — слова ребенка подтверждаются.

Пальцы, пачкая дерево сукровицей из трещин в расползающейся коже, обхватили рукоять топора. Гипертрофированные ногти при этом впились в запястье, но он не ощутил боли. Он давно уже не испытывал боли — примерно с тех времен, когда в последний раз эти ногти стриг. Остальные хранители, копируя действия непризнанного вожака, потянулись к своему оружию. Грязные ножны покинули заржавленные мечи и кинжалы, о старый щит стукнул набалдашник шипастой булавы, ввысь взметнулась хищная дуга крестьянской косы.

На следах богов трава вырастает высокая и сочная, вот только косить ее отважится не всякий — есть риск задержаться на Тропе надолго.

* * *

Часовой чувствовал себя неуютно. Дискомфорт какой-то. Вроде бы места тихие, ночь не дождливая, а что-то не то; не так все идет, как должно идти.

Все началось еще позавчера, когда их сотню, на ночь глядя, погнали на север. В настоящие дебри погнали — дорога почти везде проходила через столь дикий лес, что создавалось впечатление, будто движешься в огромной трубе — непролазные заросли слева, справа, и сверху тоже небо трудно разглядеть.

А потом обрушился этот дождь. Нет — неправильно! Это не дождь был — это, наверное, сам северный океан набросился на жреческий отряд. Таких дождей не бывает. Сами подумайте — видано ли дело, чтобы в дождь посреди дороги тонули солдаты? А они тонули. Отряд недосчитался одного бойца. Видимо лошадь взбрыкнула от близкого удара молнии, сбросив седока. Тот, оглушенный, захлебнулся в шаге от товарищей — те не сразу заметили неладное. А потом уже поздно было...

Вымокли, потеряли часть лошадей, промерзли до мозга костей. Та еще ночка выдалась. Но, несмотря на все приключения, выполнили поставленную задачу — достигли поворота проклятой Тропы, устроив лагерь и организовав наблюдение.

Утро было почти прекрасным. Дождь прекратился, в просвете рваных туч иногда даже Солнце проглядывало. Глядишь, и наладится погода — эта постоянная сырость давно уже всех допекла.

В жреческих отрядах свои порядки — седовласые светлые знахари не особо лезут в дела солдат, и не докучают дисциплинарными требованиями. Да и солдаты здесь необычные — почти все потенциальные жрецы, или, как минимум, послушники. Или дети жрецов. Каждая сотня будто большая семья — домашние порядки и атмосфера, далекая от обычного солдафонства. Жрецы командуют лишь номинально, а воины относятся к ним, как няньки к своим детям — заботятся и оберегают.

Вот и утром безо всяких приказов занялись обустройством лагеря. Хоть и устали все, но никто не отлынивал — дело ведь нужное. Армейские жрецы ничем не лучше штатских — любят комфорт и безопасность. Не стоит заставлять их жить в сыром и опасном лесу — настроение испортится. А жрецу плохое настроение ни к чему — мешает службу нести. Им ведь настрой нужен особый — с улыбкой должны работать, а не с мрачной рожей. Так что надо дружно постараться — пусть старшие улыбаются, а не ворчат.

Только валилось все у солдат из рук, и на душе паршиво было. Заготавливали тонкомер на бревна, уронили дерево на брата — плечо раздробило бедолаге. Четверка старших дружно похлопотала над пострадавшим, но все равно в строй встанет нескоро — травма серьезная. Разведчики, высланные во все стороны, вернулись усталые, мокрые, перепачканные паутиной с ног до головы, и с мрачными новостями. Не нашли они ни следов человеческих, ни звериных — будто вымерло здесь все. Зато попалось несколько скелетов людей и животных — по некоторым было понятно, что умерли они не своей смертью.

Может, конечно, у темнобожников так принято: трупами свои поганые Тропы заваливать — но все равно неприятное соседство.

Засеку по периметру лагеря делали с помощью танкетки и стального троса. И опять неприятность — под гусеницами разверзлась земля, и огнеметная машина завязла в провале. Пришлось бросать все и заниматься ее освобождением. Лопат на всех не хватало — работали кто чем мог. Завершить дело не дали — прилетел огромный самолет, покружился над лагерем, сбросил записку с приказом. Пришлось отрядить почти половину солдат на восток — там хватало больших полян и лугов вдоль ленивой речушки: надо подготовить место для посадки летающего исполина.

Оставшиеся продолжили раскопки, но чем больше они выгребали грунта, тем глубже оседала танкетка. Попытки подкладывать бревна ни к чему не приводили — они проваливались вместе с машиной.

Проклятая земля потребовала небывалое — механическую жертву!

А один из молодых, болтливый не по годам, вспомнил страшилки про те пещеры, что на Тропах встречаются нередко. Людям в них делать нечего — живым оттуда не выберешься. Даже темные жрецы под землю не суются, а свои туннели оберегают тайными заклятьями — иначе во мраке тоже может нехорошее завестись. С этим провалом точно что-то нечисто — танкетку будто затягивает вглубь. Как бы и до людей дело не дошло...

Раррик, солдат из посторонних, навязанный отряду советником Грацием, затянул ту же песню, рассказывая о перерезанных глотках, упырях, ходячих мертвецах, и громадных скорпионах с женскими лицами. По его словам выходило, что много чего нехорошего здесь скрывается в пещерах. Рассказывал, надо признать, со знанием дела — особенно об упырях и глотках перерезанных — мороз по коже шел.

Раррик, если откровенно, даже сказку про желтого цыпленка мог рассказать так, что дети заиками останутся. Мерзковатый человечишка — врун, подлец и садист, похваляющийся своими жертвами. Его боялись и презирали — не уважали. Но здесь, посреди мрачного леса, с землей, проваливающейся под ногами...

Здесь солдаты слушали его затаив дыхание.

Десятник приструнил болтунов, но тревожный осадок остался. Да и танкетку до темноты вытащить так и не смогли. Провозились с ней долго — лагерь укрепить так и не успели. Шесть палаток, запас дров, изгородь жердевая по периметру, и отхожее место под навесом — ни на что другое времени не хватило. Благо, что армейские жрецы не столь уж привередливы — не обиделись на низкий уровень удобств и проблемы с безопасностью. Семья ведь — лишнего не потребуют. Сами прекрасно видели, как бойцы пахали, будто волы целый день, сражаясь с подлыми сюрпризами проклятой Тропы.

Отряд, высланный на обустройство места посадки, к ночи не вернулся. Но тревогу поднимать не стали — ведь ни одного выстрела с востока за целый день не услышали. А жреческие солдаты не из тех, кто без сопротивления дадут себя прикончить — тихо таких не вырезать. Значит, что-то их задержало — волноваться не стоит.

Но люди волновались — кто знает, какую очередную пакость мог устроить этот проклятый край.

Из-за всех этих неприятностей страдало дело. Солдаты вымотались, жрецы тоже, народа не хватало на серьезное оцепление даже днем, а ночью никто и не подумал перекрывать Тропу. Если те, кого они дожидаются, пройдут в темноте, то задание будет провалено — им никто не помешает.

Но о задании часовой сейчас думал меньше всего — пусть об этом старшие братья думают.

В ночи опять прокричала птица — часовой в очередной раз поежился. Не от холода поежился — у него родине кладбищенские филины в ночь на праздник Сожжения Демонов орут менее зловеще.

Проклятая птица не унималась — привела стаю подруг, и теперь они взялись за дело уже хором. Настроение от этого еще более ухудшилось, но тут светлые боги решили пожалеть уши молодого послушника — вопли внезапно затихли. Усталый солдат, обходя лагерь по периметру, начал подремывать — больше суток уже без сна, а пахать пришлось за троих. Сознание меркло, ноги понесли прямо. Наткнувшись на изгородь, резко встрепенулся, при этом пяткой приклада стукнул о жердь. От леса в тот же миг вернулось эхо — неудивительно, для такой тишины. Только эхо какое-то странное — металлическое. А затем еще и еще — лязг и потрескивание. Такое бывает, когда ветки ломаются под ногами.

К лагерю кто-то приближался.

Сонный часовой не стал поднимать тревогу сразу. Не стоит будить уставших братьев, пока нет уверенности в источнике подозрительного шума. Один раз, на заре службы, он уже ошибся — пару ежей принял за вражеских лазутчиков. Проклятые иглокожие твари шумели в кустах будто резвящиеся кони. Долго потом над ним насмехались — повторять такой позор неохота.

Подозрительные звуки, между тем, умножались и усиливались. Теперь казалось, что они наползают со всех сторон. Обернувшись к костру, с надеждой уставился на парочку дозорных. Те, подремывая, ни проявляли признаков тревоги. Видимо не считали их опасными. Хотя... Проклятье! Да за шумом костра могут просто не слышать — отсыревшие дрова штука далеко не тихая.

За спиной отчетливо лязгнуло металлом. В стадо ежиков, затеявших вокруг лагеря хоровод, поверить еще можно. Но поверить в то, что они еще и на жестяных погремушках себе подыгрывают, способен только очень глупый человек.

Часовой к таким не относился.

Сняв винтовку с плеча, он, отводя затвор, выкрикнул:

— Стоять!!! Кто идет?!!!

В ответ вновь лязгнуло металлом, и послышался какой-то мерзкий влажный звук — будто кусок свежей вырезки на разделочную плаху плюхнулся.

У костра поднялся встрепенувшийся брат, уточнил:

— Ты чего кричал?! Кто там?!

— Здесь кто-то есть! Свет надо! Быстрее возьми фонарь у старших! А вы там!!! Стоять на месте или стрелять начну!!!

Часовой присел за изгородью, направив винтовку во мрак. Дозорные у костра не стали тратить время на поиски керосинового фонаря — схватили по горящей головне, зашвырнули их чуть ли не до опушки. Разбрасывая мириады искр, горящие палки покатились по земле. Полноценное освещение они наладить не смогли, но кое-что солдат заметить успел — темная фигура в паре десятков шагов от изгороди.

— Я тебя вижу!!! Стой!!!

Теперь уже не нужна дополнительная подсветка — неизвестный продолжал приближаться, игнорируя приказы. Ну что ж — он сам попросил.

Тишину раскололо грохотом выстрела — вспышка пороховых газов резанула по нежным глазам, привыкшим к темноте. Теперь часовой никого не видел, но это его не смущало — он быстро выстрелил еще два раза в ту же сторону, с радостью прислушиваясь к шуму за спиной: в палатках просыпались солдаты. Сейчас они возьмутся за оружие, и противнику придется несладко — полсотни жреческих воинов с пятизарядными винтовками и пулеметами.

Из мрака повеяло смрадом, и перед изгородью показался противник — невысокий человек с сильно опущенными плечами. В руках он сжимал самую обыкновенную косу.

Из-за косы часовой сделал ошибку — не верил он, что человек задумал недоброе, вооружившись столь неудобным для драки предметом.

— Стоять, тебе сказано!!! Убью ведь!!!

Промедлил — надо было стрелять сразу.

Человек присел, взмахнул своим оружием. Жерди изгороди, уложенные горизонтально, не защитили — лезвие, пройдя в просвет под нижней деревяшкой, подсекло икры. Сталь была ржавая и притупленная, но размах широк, а удар силен — мышцы перехватило до костей.

Часовой, плюхнувшись на пятую точку, не понял, что с ним произошло, да и боли в шоке не почувствовал. Выстрелил в упор — в грудь агрессора. Тот, пошатнувшись, как ни в чем не бывало навалился на изгородь, отрывая одну жердь за другой.

Кираса?! Бред — не бывает кирас, спасающих от выпущенной в упор винтовочной пули!

Затвор назад, затем на место. Еще выстрел. Косарь вновь пошатнулся, перешагнул через остатки изгороди, пригнулся. Смрад стал нестерпимым, а винтовка после нажатия на спусковой крючок не выстрелила. Не успевая перезарядить оружие, часовой закричал, и кричал до тех пор, пока ему не перегрызли горло.

Долго этого ждать не пришлось.

Глава 17

Мальчик и старик за несколько недель бегства пережили многое. Их спутникам тоже доставалось — в них стреляли из винтовок и танковых пушек, их пытались колоть штыками и рубить мечами, их избивали, они замерзали под ледяным дождем и голодали. Но при этом им постоянно везло — они не получали тяжелых ранений, невзгоды очень вовремя отступали, давая передышку — несмотря на все препятствия, они не прекращали поход к своей загадочной цели.

Встреча с омерзительными хранителями, завершившаяся благополучно, видимо досуха исчерпала источник их везения. Улепетывая подальше от страшного места, они стороной обошли освещенный костром чей-то лагерь; продирались через непролазные кустарники и буреломы; ломая ногти, забирались на склон холма, чтобы потом, оступившись, кубарем катиться на спуске. Нельзя так себя вести в ночном лесу — спешка здесь опасна для здоровья.

Это случилось, когда за спиной затрещали выстрелы. Сперва несколько одиночных, затем нестройный залп и беспорядочная винтовочная перестрелка. А потом гулко ударил пулемет, тут же заткнувшись.

Амидис, наверное, слишком уж увлекся, прислушиваясь к звукам боя...

Когда он упал, поначалу никто не придал этому значения — поспешное продвижение по дремучему лесу в ночную пору занятие не из простых. Все они время от времени падали, и не по одному разу. Амидис тоже не сразу понял — попытался вскочить. И заорал тем характерным криком, что выдает тяжелое ранение.

Омр, в темноте ощупав его лодыжку, быстро выдал нехороший диагноз:

— Амид — ты сломал обе кости. Сломал совсем — одна даже через кожу пролезла, и кровь теперь сочится. Как ты так ухитрился?!

— Не знаю, — болезненно ответил донис. — Нога будто застряла в чем-то — похоже, между поваленных стволов угодила.

— Вот зачем ты ее туда засунул?!

Тибби, обеспокоенный состоянием своего шокина, счел нужным вмешаться:

— Надо собрать отмершие части древесной растительности и впоследствии изготовить из них костер. Потом Тибби сделает при помощи костра свое эффективное лекарство. Амидису оно должно помочь. Это качественное лекарство. В нем имеется сорок трав, двадцать корней кустов, десять корней деревьев. И еще...

— Заткнись! — яростно выдохнул омр. — Все! Давайте натаскайте веток! С земли не собирайте — ломайте те, что понизу на стволах остались. Они посуше будут. Мне свет понадобится, чтобы кости вправить и шину наложить. Большой огонь не нужен — место незнакомое, как бы не оказалось, что заметное издали. Тогда его нехорошие люди разглядеть смогут, а нам это совсем не нужно.

Занимаясь костром и пострадавшим, люди не очень-то раздумывали о ситуации, в которую угодили, но пришло время заняться и этим.

Ххот поставил кости Амидиса на место, приложил к ране комок пережеванной лечебной травы, найденной пронырой-раттаком, налепив сверху того же смолистого зелья. С двух сторон голень обхватил ровными колотыми деревяшками, примотав их к ноге льняным бинтом. Дурманящего зелья не было — операция прошла без обезболивания. Донис был человеком крепким, но даже для него это оказалось слишком — впал в полубессознательное состояние, почти отрешившись от реальности.