Уайт тряхнул шевелюрой.
— Нет... Вы не понимаете. В Гондване космофлот и наземные силы — два разных мира. Космофлот комплектуется людьми из Производственной зоны. Такими, как я и как все мои подчиненные. Мы всегды договоримся между собой... так или иначе. А наземные силы — это Безымянная зона. Это те, кого выкинули из Производственной зоны, то есть из нормальной жизни. Без малейшей надежды вернуться. Те, кто знает в жизни только силу. Чудовища. У них никогда не было самостоятельного доступа к космофлоту, и они всегда знали, что при малейшем бунте их сожгут с орбиты. Но уж у себя в зоне — творили, что хотели. На том империя и держалась... Договориться с ними нельзя. Я не стал и пытаться.
— Кто ими командовал?
— Южный генерал Санграм.
— Южный? — а вот этот вопрос задал четвертый участник разговора. Фрегаттен-капитан Витковский, который до сих пор молчал.
— Южный генерал, да...
— Это примечательно, — сказал Витковский, обращаясь ко всем сразу. — Насколько я знаю, в Корпусе бессмертных есть четыре вида генералов. Восточные генералы — это оперативники. Грубо говоря, пехота. Западные генералы командуют бронетехникой и авиацией. Северные генералы — это служба тыла, и туда же входит контрразведка. А Южные генералы — это чистильщики. Служба уничтожения. Командующие палачами. На петлицах у них петля, знак бога Ямы. Так ведь? Южных генералов меньше всего... Жаль, что вы его распылили. Было бы любопытно познакомиться.
— В следующий раз попробую такого для вас сохранить, — сказал Уайт.
— Это не обязательно, — сказал Георгий. — Но у меня есть еще один вопрос. Когда вы сюда спускались, вы не боялись, что мы распылим вас? Просто от избытка чувств. По свежим впечатлениям.
Уайт подумал.
— Я мог бы ответить, что мне все равно... и это было бы правдой. Но это не та правда, которая... Простите. Я запутался. Короткий ответ — нет, не боялся. Я понимал, что вы не самоубийцы.
Георгий удовлетворенно кивнул.
— Вижу, что голову вы не потеряли. Это было видно уже по бою, но я хотел убедиться.
— Мало радости — работать с непредсказуемым партнером?
— Да, — сказал Георгий. — Именно так. А теперь давайте, как вы и предложили, обсудим детали...
Вину казалось, что он оглох.
Ничего особенного. Обычная звукоизоляция каюты.
Вернувшись на "Айравату", он не смог заснуть.
Перед глазами стояла картина: Вин Уайт, говорящий с византийцами.
Не адмирал. Просто кареглазый человек среднего роста. Суетливый. Без конца говорящий какие-то слова, что-то объясняющий... Спорящий даже с кем-то.
А еще этот человек был пустым внутри...
Вин осознал, что стонет.
Стоп, стоп. Надо как-то успокоиться. Если вызвать врача, он тут же даст релаксант.
Нет. Справляться надо самому, даже если ты не адмирал.
Думать о... некоторых вещах было все равно невозможно. Охранительное торможение — так это называется.
Интересно, Лян Вэй понимает, что он натворил?
Когда на Шакти высадится флот — поймет.
Сначала выжжет огнем с орбиты базы на Себеке. А потом высадится.
Хлопот будет много, ох много. Но феодальная структура способна выдержать и не такие потрясения.
Переживут как-нибудь...
Но сначала — Токугава.
Полярный континент.
Сердце зла.
Мир прозрачных дворцов, сияющего неба и людей в разноцветных плащах. Ему кое-что показали...
И намекнули. Что он может туда войти. Стать птицей.
У кого-то из древних фантастов был такой рассказ: о трагедии человека, который постепенно превращается в птицу. Короткий совсем рассказ. Миниатюра.
Разве не страшно?..
От этой мысли стало спокойнее.
Значит, теперь у нас Георгий Навпактос. Ну что ж, человек он вроде разумный. Хороший выбор. За несколько операций, которые предстоит провести, командный состав сработается, люди научатся воспринимать бывших врагов как своих. А потом... Потом можно и уйти.
— Да примет нас Рогатая Богиня, — сказал Вин вслух.
Закат на Карфагене — развернутая пылающая книга на полнеба.
Георгий Навпактос сидел у огромного окна. Наблюдал.
Синяя дымка по краям зарева уходила куда-то на ту сторону мира...
Проскользнула тень. Георгий развернулся.
Это был Витковский. Он подошел совсем близко к стеклу, и какое-то время они смотрели на закат вместе.
Кипящее солнце погружалось в черный океан. Очень медленно.
Когда Витковский заговорил, Георгий не сразу отреагировал.
— А? Простите...
— Я никогда не верил в Гондвану, — повторил Витковский. — Устойчивость социума — очень непростая вещь. Ее очень трудно правильно оценить. Движение никогда не прекращается. Агрессивные компоненты проедают сосуд, даже если он фарфоровый... Извините. Не страшно, что я так много говорю?
— Не страшно. Вы сейчас про те события, которые... привели к нам Уайта?
Витковский кивнул. Резко, будто пьяный.
— Ужас идеального общества, — сказал он. — Идеальное общество — это всегда ложь. Всегда. Вроде гладкое, как пруд, а на самом деле... Ткнуть палочкой — львы, тигры и скорпионы сразу зашевелятся. Вам смешно?
Георгий вдруг понял.
— Вы... хотите сказать... Вы для этого что-то сделали?
Витковский отошел от окна и сел в кресло. Его лицо было в тени.
— Это было несколько месяцев назад, — сказал он. — Ко мне обратился лейтенант, которого отдавали под трибунал за дезертирство. Он действительно был дезертиром. Самовольно на своем ударном катере вышел из боя. Ну, вы сами знаете, как у нас на это смотрят. Его вполне могли расстрелять перед строем. И, что еще хуже, вычеркнуть из списков нобилей. Парень клялся, что его семья такого не переживет. Уверял меня, что готов на все. Я спросил его: точно ли на все?..
Он замолк. Георгий не вмешивался.
Видно, сюрпризы на сегодня еще не кончились...
— Я готовил его долго, — сказал Витковский. — Конечно, вы знаете про все эти штуки с гипнопрограммированием. В подготовке военных они почти не применяются, потому что программированный человек очень мало способен к самостоятельным решениям. Но при подготовке "невозвратимого агента" — знаете такой термин? — это даже кстати. Мы все придумали. Мундир, легенду. Имя. Лейтенант Джеймс Гупта. Я помню все детали. Знаете, как было трудно? Информации по "бессмертным" у нас — крохи... А когда он был готов, я забросил его на Архелон.
— С таким расчетом, чтобы он попался, — сказал Георгий.
— Да... Он должен был создать у местной контрразведки впечатление, что идет на связь с агентом. С очень высокопоставленным агентом. С адмиралом. Проблема была в том, чтобы не сделать легенду слишком подробной — тогда они сразу вычислили бы дезу. Так что мы применили очень глубокое гипнопрограммирование, чтобы он реально держался до последнего. Знаете, как допрашивают в контрразведке "бессмертных"?..
Чего-чего, а этого Георгий предпочел бы не знать никогда в жизни.
— А на самом деле никакого агента-адмирала не было?
Витковский слабо усмехнулся.
— Конечно, нет. Где бы мы его взяли?.. Я рассчитывал, что под самый конец, когда психомаска слетит, мой человек произнесет ключевые слова... Те слова, которые заставят их поверить. Ну, в то, что агент-адмирал существует. Пусть его ищут, пусть терзают друг друга... Наземная контрразведка у них ведь не имеет права заниматься делами офицеров флота. Я очень надеялся, что они не удержатся... Последствия могли быть любые. А могло не быть никаких.
— Вы же все это ему объяснили, — сказал Георгий.
— Да. Я объяснил, что посылаю его на страшную мучительную смерть ради очень маленького шанса. Прямо этими словами. Иногда мне кажется, что такая правда — хуже лжи. Странно, правда?..
— А в Уайта вы метили специально?
Витковский задумался.
— Как вам сказать... В целом да. Я понимал, что если уж каша заварится, он будет самой первой мишенью.
Георгий промолчал. Фотографии убитых родителей Уайта до сих стояли у него перед глазами.
— Тойфельсверк, — сказал Витковский грустно.
— Что?
— Тойфельсверк. Слово такое. Означает — дьявольская работа.
— А, вот оно что. Да уж...
Они еще помолчали.
— Меня удивляет, как все совпало, — сказал Георгий. — Они ударили по Уайту прямо во время его операции...
— Я не думаю, что это совпадение. Скорее всего, тут есть какая-то причинная связь. Но в чем она состоит, нам не узнать. Может, и к лучшему.
— Вам действительно не хочется это знать?
Витковский устало покачал головой.
— Это ведь теперь уже неважно. Ни для кого.
— Понятно... А Андроник знал?
— Нет. Он меня не спрашивал.
— Вы мне говорите первому?
Витковский кивнул.
— Первому и последнему. Я и вам-то говорить не хотел. Но решил, что сейчас командующий должен знать все.
Георгий провел рукой по толстому оконному стеклу.
— Тайна исповеди, — сказал он. — Если это действительно сработала ваша торпеда — значит, вы нас всех спасли. Я даже не знаю, чем за такое награждают.
— Мы еще не спасены, — возразил Витковский. — У нас появился шанс не погибнуть сразу — не более того. И я совершенно не уверен, что так сработала именно моя торпеда. Могла быть и случайность.
— Не верю я в такую случайность... Но вы правы, это неважно. Не Уайту же про вашу торпеду рассказывать...
Георгий отошел от окна и сел.
— Да уж, — сказал Витковский. — Нет грязнее дела, чем война. Я это знал с детства. Любая другая работа чище. И благороднее. Любая. Мой доблестный предок, Владимир Константинович Витковский, был знаменитым генералом. Одной из моих первых книг были его мемуары. Представляете? Очень откровенные. Я хотел быть щитом человечества, поэтому пошел на военную службу. Только поэтому. Мечты сбываются, да?..
Георгий смотрел на Витковского, не отрываясь. Он никогда не видел этого предельно сдержанного человека таким...
Таким.
Витковский откинулся на высокую спинку кресла. Прикрыл глаза.
— Знаю... Теперь я точно знаю, чего это стоит. Раньше знал из книг, а теперь знаю на своей шкуре. Это не стоит ничего. Потраченные годы... и боль в остатках души. И — ничего больше... Не верьте, что война — явление природы. Это бредни, придуманные древними мудрецами. Война противоестественна. Когда-нибудь будущее человечество забудет о нас. Как о мусоре. Изучение истории по биографиям полководцев будет казаться дикостью. Я уверен, что так станет. Даже читать Плутарха будет стыдно... Не согласны?
— Я не задумывался, — честно сказал Георгий.
Витковский вздохнул.
— Я забегаю вперед, — пробормотал он. — Что ж, давайте считать. Первая сила — это мы. Вторая — Ангел. Третья — Гондвана. Четвертая — император, у которого тоже есть свои личные войска. И еще есть пятая: это Северный альянс, который никогда не вмешивался в наши дела, но рано или поздно может это изменить... Гондвана сейчас, я надеюсь, на время парализована. Император пассивен. Я думаю, он ждет явного перевеса одной из сторон, чтобы только тогда заявить о себе. Мудрая позиция... Альянс мы пока можем в расчет не принимать. Так что все совсем просто, — он улыбнулся.
— Ангел?
Витковский кивнул.
— Надо учитывать, что после уничтожения Ангела обстановка будет очень сложной. Во-первых, есть часть его флота, которая осталась в районе Пандемоса. С этими людьми придется или договариваться, или воевать. Во-вторых, есть сеть уранитов. С ней тоже придется серьезно возиться. В-третьих, есть множество генералов и просто нобилей, которые успели за эти недели распробовать власть... Скучать не придется. Даже если мы сыграем флотилией Уайта, как тузом из рукава, и у нас все получится — это будет началом больших проблем, а не концом.
— Я понимаю, — сказал Георгий. — Но теперь у нас по крайней мере есть шансы. Кстати, приказ о производстве вас в контр-адмиралы я подпишу прямо сегодня.
Витковский повел плечом.
— Стоит ли? Впрочем, как знаете.
— Спасибо... Скажите, а вы жениться никогда не хотели?
Если Витковский удивился вопросу, то не показал этого.
— Никогда.
— А мне иногда кажется, что людям наших занятий это просто необходимо, — сказал Георгий. — Ну, не знаю. Посмотрим.
Аэродром был маленьким — Эрнст Брандт при посадке задел какие-то кусты кормовым винтом своего "хеншеля". Заглушил мотор, тяжело выпрыгнул из кабины. Вдохнул. Стемнело уже основательно. Закат догорал в бесконечной дали тонкой нитью.
Он размял уставшие от штурвала пальцы.
— Господин полковник!.. — человек появился внезапно, выбравшись, оказывается, из-под соседнего самолета. Механик базы. Его фамилию Эрнст забыл, а имя ему было Годберт.
— Господин полковник... — Годберт помялся. — Вас просили, как приземлитесь — сразу в комнату совещаний. Срочно.
— Прямо срочно? — у Эрнста брови поползли вверх. Вообще-то такие вещи сообщают по радио.
— Да... Там командующий.
Эрнст проглотил ругательство и быстро зашагал по дорожке, которую за неделю существования аэродрома инженеры успели выложить гравием.
В маленьком штабном зале горели все лампы, какие только можно было зажечь. Тут было человек двадцать. Генерал-полковник сидел в самой середине и был очень мрачен; по Эрнсту он едва скользнул взглядом.
А рядом был еще один человек.
Беловолосый, высокий, длиннолицый. В черном мундире со знаками различия вице-адмирала космофлота.
Эрнст сразу понял, кто это. Не глядя нашарил стул, сел.
— Я продолжаю, — сказал человек. — С вашими людьми вы можете продавить фронт. Не сомневаюсь. Можете занять Каракку, или Теофанию, или даже оба эти города. Вы и сейчас продвигаетесь довольно убедительно. По поводу дальнейшего у вас, вероятно, есть свои соображения, не буду их обсуждать. Но вот что я скажу точно. Ваши силы уже сейчас не те, что были десять дней назад. Когда вы выйдете на побережье, бои затухнут. Но не прекратятся. Восставшие генералы тоже хотят жить, а выхода вы им не оставите... Так что вы будете сжигать и сжигать людей, способных держать оружие. А не зря ли?
Тиберий Ангел замолчал и протянул руку к стакану с водой.
— Вы считаете, что у нас есть общий враг? — спросил Красовски.
Ангел вздохнул.
— А вы так не считаете?.. Учтите, что Негропонти больше нет. Их уничтожили. Вы можете легко это проверить средствами своей разведки... Выражаю вам сочувствие, генерал: вы лишились главного врага.
У Красовски сузились глаза.
— Можете предложить мне врага получше, господин адмирал?
Взгляд Ангела был почти веселым.
— Негропонти больше нет, — повторил он. — Остались эти... генералы-наместники. Напуганные и жестокие. Остался космофлот, который я позволю себе пока считать нейтральной силой... И кто остался еще? Вам подсказать?
Красовски молчал.
Ангел сделал шаг вперед (офицеры-варяги подобрались).
— Я просил бы каждого из вас ответить на один вопрос, — сказал Ангел очень четко. — Не вслух ответить. Просто самому себе. Как вы себя поведете, если к вам придут и сообщат, что ваш сын — вот лично ваш — признан достойным посвящения Урану?
Он сделал паузу, оглядывая присутствующих. Как птица.
