— Странная система.
— Не страньше, чем наша. Зато вежливое обращение к человеку — как и в линго, в третьем лице, что сильно облегчает перевод. По имени — уже фамильярность. Хочешь посмотреть список каналов?
— А-а... нет, спасибо. Хочу пока просто поразмыслить.
— Как скажешь. Я активно ищу, но мои процессы идут с низким приоритетом. Так что если чего захочешь, я мешать не должна, но в случае тормозов просто скажи.
— Ага, спасибо.
Я стащила наглазники, которые подушка неприятно вдавливала в кожу голову, и позволила себе расслабиться. Вектор вжимал меня в кровать, но я уже почти привыкла и к ощущению постоянного ускорения, и к бухающей в ушах крови, и к плохо повинующемуся телу. Удобнее всего оказалось лежать на спине, глядя "вверх", на "потолок". Как и при разгоне, в такой позиции вектор действовал по наиболее благоприятному направлению "грудь-спина". Я попыталась вспомнить, как же зовут врача, и немедленно вырубилась.
Проспала я больше четырех вчасов. Во сне меня снова тащило во взбесившемся шаттле прямо в планету. Иногда я снова оказывалась на гоночной трассе на сеттинге двенадцатого уровня, и у меня отказывало управление скутом, и он шел мимо разгонника в черную пустоту на максимальном режиме движков, и все спасатели куда-то подевались, и никто не отвечал на SOS... Иногда я почти просыпалась, смутно осознавая окружающую почти настоящую темноту, разгоняемую отблеском дежурного освещения за приоткрытой дверью, но тут же снова проваливалась в непрестанные кошмары. Как подсчитала педантичная Хина, в совокупности фаза быстрого сна со сновидениями заняла у меня не больше двенадцати вминут — насколько она могла засечь только по зрачкам, без налобного электрода — но мне ночь показалась вечностью. Однако проснулась я в конечном итоге вполне отдохнувшая и освеженная.
Страшно хотелось в туалет. Снова рисковать я не стала и позвала медсестру. Появилась новая незнакомая чика, профессионально-равнодушная, с фальшивой улыбкой и скукой в глазах. Туалет, обтирание тела влажной губкой, измерение давления и чего-то еще с помощью налепленных на тело электродов, завтрак из вареного риса и коричневой жидкости с белыми пластинками (снова "мисо-суп с тофу"), лекарства в рот, лекарства в инъекторах и лекарства в медицинских пластырях на горле и плечах — процедуры заняли минимум полвчаса.
А потом по моей просьбе медсестра свернула на окне шторы — и плотную, и из планок ("жалюзи") — и помогла мне устроиться вертикально на кровати в позе, из которой я накануне боднула стенку (описывается глаголом "сидеть"). Заодно она закутала меня в другую тряпку, легкую и короткую. Из такого положения я могла видеть через окно пространство за пределами жилого модуля. Первоначально я не увидела там вообще ничего вразумительного. Солнце светило с другого направления (дома вращаются вместе с планетой, отсюда изменение визуальной позиции светила со временем), глаза мне не слепило, затенять наглазники надобности не возникало. Однако разобрать ничего снаружи мне не удалось. Мы, внезы, живем в условиях, когда, помимо звезд, невооруженным взглядом можно разглядеть лишь единичные, плохо освещенные объекты, чаще всего лишь благодаря навигационным огням. И, как оказывается, у нас есть рефлекс — всматриваясь наружу, автоматически напрягать глаза в поисках мелких незаметных объектов. И когда он сработал, меня едва не вывернуло наизнанку от внезапной тошноты.
По глазам ударила невообразимо переливающаяся цветовая какофония, заполняющая все заоконное пространство. На несколько секунд я позорно потеряла ориентацию в пространстве — видимо, о том и предупреждал накануне Алекс. Голова закружилась, и очухалась я снова в лежачем положении. Медсестра что-то встревоженно спрашивала, но я не могла сконцентрироваться на тексте переводчика. Несколько раз глубоко вздохнув, я дождалась, когда комната перестала вращаться вокруг меня, как во взбесившейся центрифуге, и попросила о новой попытке. Медсестра, разом утратившая свое безразличие, встревоженно спросила, все ли со мной в порядке, с сомнением приняла утвердительный ответ и помогла сесть на кровати во второй раз. Я заметила, что сейчас она разместилась так, чтобы дотянуться до тревожной кнопки одним движением руки.
Однако во второй раз все прошло куда лучше. Я легко справилась со вторым приступом головокружения и наконец-то сумела сфокусировать взгляд на местности.
Ни фильмы, ни даже почти пустой больничный отсек не помогли мне подготовиться к обилию объектов и деталей, что на меня обрушились. Дерево в рекреационном отсеке Кроватки выглядело жалким и обтрепанным по сравнению с десятками, если не сотнями деревьев снаружи больницы — огромными, большинство минимум одним размером превосходило средний жилой модуль. Корневая система оставалась скрытой в почве, из которой они торчали, параллельные голые стволы тянулись на много метров, а затем крона расходилась множеством ветвей — торчащих в стороны, тянущихся "вверх" и свисающих "вниз". Также из почвы торчали небольшие кусты, а пространство между ними покрывала трава, усыпанная крупными яркими цветами. Листья и травинки беспрестанно колебались под движениями воздушных потоков — "ветра", трепетали на фоне яркого голубого задника (рассеиваемого атмосферой света, "неба"), тени метались по всей картине... И вода. Притягиваемая планетой, она образовывала на поверхности большие почти гладкие пятна, отражающие окружающую картину и придававшие ей дополнительное измерение. От безумия красочных переливов меня по-прежнему продолжали щипать легкие приступы тошноты. Однако я уже научилась справляться с ними и жадно вглядывалась в незнакомую местность. В очередной раз подтверждалась старая максима: увидеть своими глазами — гораздо больше впечатлений, чем от любых снимков и виртуальности.
— У нас один из лучших парков на всем Кюсю! — гордо сказала медсестра. — Его делали мастера из Кёто и Осаки. Систему прудов проектировал сам Кирисаки Рюма-сэнсей. Туристы приезжают сюда специально, чтобы взглянуть на него. Смотровая площадка отсюда не видна, и с нее не виден наш корпус, так что Кэрри-сан может спокойно наслаждаться красотой. Когда врач разрешит, Кэрри-сан сможет сама там прогуляться. А какие в прудах кавайные черепашки! А какие запахи от цветов! У нас весной очень красиво.
Я решила не переспрашивать, какие именно черепашки там водятся, напряженно вглядываясь в местность. Прежде чем я успела ее остановить, медсестра сдвинула в сторону стеклянный щит, закрывающий окно, и на меня обрушилась волна холодного сырого воздуха, пропитанная давешней вонью. Я, однако, уже полностью контролировала себя, и нового приступа тошноты она не спровоцировала, хотя мне и пришлось временно переключиться на дыхание ртом. Красоты в саду я решительно не замечала. Хаотичность и неупорядоченность движений вызывали у меня лишь неприятные ассоциации с вибрацией от идущей вразнос турбины. Однако рано или поздно мне предстояло выбраться туда самостоятельно, и привыкать требовалось уже сейчас. Мало ли, вдруг придется хватать первый попавшийся скут... или какой тут транспорт?.. и сваливать на полной скорости.
Через пару минут я решила, что для первого раза достаточно, и бессильно откинулась на постель. Медсестра поворочала меня, укладывая параллельно краям кровати (я в очередной раз поразилась, как террики в постоянном векторе не только сами перемещаются свободно, но и мою массу перемещают — как-никак, тридцать семь кило), закрыла-таки окно по моей просьбе и исчезла, оставив меня в одиночестве. Я тут же вызвала Алекса.
— Насмотрелась в окно? — поинтересовался он, не дав мне рта раскрыть. — И все еще жива?
— А ты откуда знаешь? — подозрительно осведомилась я.
— Хина поинтересовалась, не вредны ли тебе визуальные перегрузки и не стоит ли включить фильтры в наглазниках.
— Ябеда. И предательница! — надулась я. — Могла бы и меня спросить, между прочим!
— Извини, — покаянно откликнулась Хина. — Но, во-первых, ты не могла мне ответить и из-за медсестры, и из-за поглощенности процессом. Во-вторых, я уже заметила, что ты часто подвергаешь себя явному риску, но отказываешься его признавать. Я бы не стала ничего делать без твоего разрешения, честно!
— Я уже давно не ребенок! — пробурчала я обиженно. — Сама могу понять, что опасно, а что нет. Ладно, проехали. Чего у нас нового?
— Мы с Хиной проработали транспортные маршруты до Кансайского космопорта. Есть несколько вариантов — от трехмерного в атмосферном шаттле под названием "самолет" до чисто мускульного, местные условия позволяют. Мне больше всего нравится вариант с транспортной капсулой под поверхностью — вминут десять-пятнадцать, и мы на месте. Дорого, зато быстро и риск минимален.
— Риск высок, — не согласилась Хина. — Достаточно вывести из строя саму магнитную подвеску или систему управления ей, и на скорости в более чем три тысячи кликов вас размажет в джем по всей капсуле.
— Там есть предохранители, я смотрел. Не размажет. Как раз наземным поездом, как ты предлагаешь, опасно. Слишком велик риск засветиться. Туча народа, а у нас статус может оказаться нелегальным. Что, если полиции попадемся?
— Алекс, мы УЖЕ засвечены. Еретики наверняка знают, что мы выжили. И знают, где мы находимся и куда нам надо. С практически стопроцентной вероятностью они отслеживают все пути. Нас обнаружат так или иначе, но устроить диверсию в поезде не рискнут, это тысячи жертв.
— Не обязательно уничтожать весь поезд! Достаточно...
— Стоп! — оборвала я явно не первую вминуту тянущийся спор. — Если думаете, что я вас понимаю, вы резко ошибаетесь. Что такое поезд и что такое капсула?
— Чем ты занималась по дороге на Терру, умничка ты моя? — сокрушенно вздохнул мой несносный (и незваный, между прочим) защитник. — Перемещение по поверхности планеты имеет большую проблему — трение. Гравитация прижимает к грунту все предметы, включая транспорт. Чтобы преодолеть трение, используют разные способы перемещения. Ну вот автомобили же ты видела? Колесные?
— Ага.
— Поезд — цепь пассажирских гермоконтуров... тьфу, просто негерметичных отсеков, перемещающийся на металлических колесах по металлическим же направляющим. Методу минимум сто пятьдесят влет, но до сих пор используется, поскольку экономически эффективен. Другой метод — капсула на магнитной подвеске. Трение о твердую поверхность отсутствует, воздух из тоннеля откачивают, капсула летит почти как в бездыхе. Способ современный, быстрый и эффективный, хотя и дорогой. И до точки запуски еще добраться надо. Но у нас деньги пока есть. Главное — время в пути и количество попутчиков минимальны. Так что для нас оптимально...
— Расчеты этого не подтверждают! — перебила Хина. — Я уже...
— Стоп! — прошипела я максимально громко, чтобы не переполошить медсестру где-то в коридоре или тревожный датчик в палате. — Потом доругаетесь. А то я что-нибудь сама придумаю, и получим мы четыре альтернативные точки зрения на троих. Хина, никогда не спорь с мано, они все тупые и упрямые, поскольку тестостерон, самолюбие, стальные кохонес и так далее. Их нужно лаской и лестью брать, тогда они размякают и не сопротивляются. Давайте по порядку. Первое — когда врачи нас согласятся отсюда выпустить?
— Врач что-то упомянул про две недели. Местные недели. Четырнадцать терранских дней в сумме, примерно двенадцать вдней. Вот, кстати, еще одна неожиданная проблема — местные сутки от наших по длине заметно отличаются, под новый цикл придется подстраиваться долго и упорно. Э-э... стоп, не о том речь. Не имеет значения, что думает врач. Нужно исчезать, пока не прижала местная полиция. Отсюда к тебе вопрос — как себя чувствуешь? Привыкла к постоянному вектору?
— Ну... — я подумала. — Более-менее. Все еще тяжко, но жить уже можно.
— Отлично. Тогда тебе задание — как можно быстрее адаптироваться к Терре. Нужно, чтобы ты могла находиться в любом окружении с открытыми глазами, не теряя сознания от информационной перегрузки. И не просто находиться, а активно ориентироваться. Вот, кстати, еще один аргумент за капсулу — она оптически изолирована, нагрузка на глаза и мозг меньше. Попроси, чтобы тебя вывезли в сад на инвалидном кресле — такое индивидуальное устройство для перемещения поврежденных типа нас. Они автоматизированы, а ты пилот, привыкнешь мгновенно. Двух дней нам для адаптации хватит, а там срываемся с места и исчезаем. Ох... надеюсь, успеем. И я попрошу, чтобы нас разметили поближе друг к...
Внезапно Алекс замолчал. Из коридора донесся легкий ритмичный стук, который я уже научилась опознавать как звук ног по полу — "шаги".
— Лена, у нас проблемы, — встревоженно проинформировала Хина. — К Алексу в отсек только что прибыло несколько мужчин, не относящихся к медицинскому персоналу. Я думаю, это полиция.
Ответить я не успела. Шаги стали громче, и почти сразу же в отсек вошли трое мужчин. Одного я знала — врач Танака Хосигава, только на сей раз не в зеленой одежде поверх белой, а в черной, совсем иного вида. Белые куски материи частично окутывали его сверху, но не до конца. За ним следовали двое совершенно незнакомых мужчин в одежде похожего вида и давешняя медсестра.
— Добрый день, Кэрри Рэна-сан, — поздоровался старший из незнакомых мужчин. — Меня зовут...
— Прошу прощения! — перебил врач. В его голосе явно слышались ноты недовольства, но при том, кажется, и беспокойства. — Кэрри-сан, позвольте представить — Такихито Морисэи-сан из иммиграционного департамента министерства внутренних дел и Куроками Рэндзи-сан из Агентства контроля орбитальных коммуникаций. Они хотят задать Кэрри-сан несколько вопросов о крушении шаттла. Такихито-сан, Куроками-сан, у вас не больше десяти минут. Потом я попрошу вас удалиться. Девочка в плохом состоянии, ее нельзя подвергать стрессу. В таком юном возрасте...
— Да-да, Танака-сан, — нетерпеливо отмахнулся старший, Такихито. — Мы помним. Теперь вежливо прошу нас оставить.
— Коэбуро-сан останется присматривать за больной! — отрезал врач. Он резко кивнул и исчез за дверью раньше, чем ему успели возразить. Мужчины переглянулись и пожали плечами. Потом оба повернулись ко мне и синхронно поклонились.
— Кэрри-сан не следует волноваться, — сказал Такихито, дружески улыбаясь. — Мы хорошо понимаем, что Кэрри-сан пережила ужасную катастрофу. Но поскольку Кэрри-сан оказалась на территории Ниппона, необходимо выполнить формальности, связанные с въездом. Куроками-сан также хочет задать несколько вопросов, связанные с крушением. Мы не слишком вас утомим.
Он взял находящийся у стены стул и сел на него, как я раньше на кровати. Второй последовал его примеру. Медсестра отошла к стене возле двери и осталась стоять там, встревоженно поглядывая на меня.
— Итак, начнем.
Такихито положил на колени небольшой экран и включил его. Появилась клавиатура и поле для записей. Устройство выглядело на редкость древним, но я вспомнила, что папа Борис, когда писал свои романы, предпочитал вводить текст именно так, а не через распознавание речи и касаний в наглазниках. Он объяснял, что большие объемы голосом наговаривать тяжко. Значит, они меня не слишком утомить хотят? Только сейчас до меня дошло, что оба мужчины вообще не имели окуляров, и их лица казались странно голыми. Только в ушах сидели какие-то затычки. Судя по тому, что меня понимали — автономные голосовые переводчики. А может, и не автономные — возможно, здесь процессорный блок носили где-то под одеждой.
