Книга вторая. Вторжение

Опустошив магический резерв почти до предела, Эжж'и'лер вернулся к выходу. Оказалось, зря беспокоился — жила больше не 'плевалась' энергией и можно было спокойно ожидать финала, не рискуя в любой момент угореть от магического перенасыщения.

Глядя как выход из тоннеля постепенно приобретает прозрачность, глава ордена Чёрного Копья невольно улыбнулся. Его теория оказалась верна. Но радость вскоре была вытиснена чувством тревоги. Что-то не так. Эжж'и'лер прислушался к ощущениям и едва не закричал от досады. Старый дурак! Как он мог забыть слова Эулиса о том, что тоннель не просто закрывается, а стирается из реальности. Надвигающийся камень поглотил оставленный посох вместе с защитным заклинанием, которое тут же рассеялось. Некромант оглянулся и похолодел, до возникающей прямо из воздуха каменной стены уже рукой подать, а сквозь жилу ещё не пройти. Нужно что-то решать и решать быстро.

Эжж'и'лер вплотную приблизился к прозрачной пелене и вскинул посох Гортемуса. Очень не хочется впустую тратить даже каплю драгоценной силы, но за глупость придётся платить. Из навершия выпорхнула чёрная клякса и будто туман заволокла всё пространство коридора позади некроманта. Но он этого не увидел. Утихшая жила вдруг сверкнула ярче солнца, извергнув пучок молний, которые вцепились в посох как бродяга в предложенное пойло. По старческому телу прокатилась волна судорог, затем вспышка боли, в глазах потемнело, и бесчувственное тело упало на пол небольшой пещеры в недрах Пограничного Кряжа...

Интерлюдия III

Толстый жрец откупорил бутыль, плеснул вина в кружку, с удовольствием пригубил и отставил. Взял со столика нож и принялся неторопливо нарезать копчёное мясо. Затем хлеб. Далее пришла очередь варёных яиц, к очистке которых он отнёсся как к тайному ритуалу. Отламывая скорлупу, жрец раскладывал наиболее крупные её части на столе в определённом порядке, дабы получился одному ему известный рисунок.

Когда с сервировкой стола было покончено, толстяк развернул видавший виды застиранный платок величиной с целую простыню, заткнул его за шею, расправил складки и, подхватив ломоть хлеба, прикрыл его мясом. Замасленный взгляд невольно скользнул по пленнику, мирно посапывающему в неудобной позе. Сонное заклинание вот-вот исчерпает ресурс, но для его подпитки у жреца готовы все ингредиенты, поэтому времени предостаточно и можно спокойно поесть.

Только он так подумал, как сердце обожгло болью, и недонесённый до рта бутерброд вывалился из ослабевшей руки. Толстяк охнул, схватился за грудь и повалился на бок, хрипя и всхлипывая.

Когда в шатёр вошёл Турлак вар-Мали, он мазнул брезгливым взглядом по развалившемуся борову, поморщился, но смолчал — картина не новая. Главное толстяк со своей задачей справляется, а что пьёт без меры, так то дело третье, не бузит и ладно.

Но как же от него смердит!

Военачальник прошёл вглубь шатра, подхватил со столика кувшин и устало опустился в бесконечные подушки. Несколько глубоких глотков согрели кровь, расслабили мышцы. Он отставил вино — хмель не его конёк — и извлёк С'айхиис из ножен. Пальцы невесомо пробежались по узору на клинке, и тот в ответ засветился мягким перламутром.

С некоторых пор Турлак вар-Мали начал испытывать потребность в 'общении' с мечом Тхереса. Будто душа зудела. Но стоило дать артефакту волю, прикоснуться к лезвию, вглядеться в камень в рукояти, как зуд тут же вытиснялся спокойствием и умиротворением. Вероятно, Таатир вар-Акос испытывал те же чувства, но его глаза, постоянно наполненные белым пламенем, не давали Турлаку покоя. Где-то в глубине души он понимал, что становится инструментом в руках жрецов, но ничего не мог с собой поделать. Зов меча усиливался с каждым днём.

При мысли о жрецах военачальник поморщился, будто вступил голой ступнёй в свежий помёт орагра. Но даже испачкать ноги было бы не так противно как подчиняться кучке ублюдков, имеющих странную власть. Сам вар-Мали не очень-то верил, что эти жирные морды говорят от лица древних, но орден Кахара глубоко пустил корни среди кочевников, и потому открыто перечить жрецам военачальник не спешил. Он прекрасно помнил, что стало с прежним хозяином С'айхиис и до дрожи боялся камней, поглощающих души пленных. Ведь что может быть хуже окончить свой путь в куске земной плоти, не имея ни единого шанса встретиться с пращурами?

Турлак на мгновение представил, как его душу затягивает в поглотитель и, вздрогнув, открыл глаза. Нужно отвлечься от тяжких мыслей.

Он спрятал С'айхиис в ножны и крикнул слугу. Тотчас однорукий паренёк, не обученный держать меч из-за ущербности, застыл на пороге в низком поклоне.

— Зови наложниц! — рявкнул Турлак голосом Таатира, и пацан, не разгибаясь, попятился прочь.

Откровенно говоря, военачальнику вар-Мали порядком надоело изображать свирепого воина, коим он на самом деле не являлся. Его стихия — разум, но умные в Закряжье никогда не ценились, и власть всегда доставалась сильным. Но ничего он теперь у руля и вскоре всё изменится. Есть даже план как избавиться от навязанного образа и вести армию своим именем, но для его реализации требуется бой, а кочевники застряли в Холорисе до весны. Так что придётся терпеть и до последнего изображать недалёкого Таатира, любящего выпить и ублажить чресла. Хотя последнее, признаться, Турлак любил и сам.

Полог откинулся, в шатёр проскользнули две полуголые девы и сразу принялись за дело. Воин позволил избавить себя от одежды и блаженно растянулся на подушках. Когда веселье было в самом разгаре, сонное зелье окончательно выветрилось, и коротышка менк'оа беспокойно зашевелился в своём углу.

Но неистово совокупляющаяся троица этого не заметила...

Глава двенадцатая

Издревле менк'оа предпочитали селиться на открытой местности, но когда появился Хайвердский лес, некоторые племена перебрались под его покровительство. Достоверно неизвестно нашли ли они Источник, или Атиш ти-Вару сам их призвал, но только с тех пор коротышки стали именовать себя не менк'оа, что означало 'дети Менки', а менк'оул, то есть 'избранные Менкой'. Таким образом, они подчёркивали свою возвышенность перед остальными племенами, за что их так невзлюбили сородичи, не изменившие устоявшемуся образу жизни. Нельзя сказать, что племена враждовали, так как доступ в Хайвердский лес всегда был закрыт, но слово менк'оул произносилось с презрением.

Атиш ти-Вару уже и сам не помнил, как выглядел до того, как принял облик менк'оул-альбиноса. Его память, подобно мокрому песку под пальцами озорного мальчишки, постоянно меняла форму. Сегодня он ярко помнил, как рухнул его миропорядок, а назавтра эти же воспоминания подмигивали бледными отблесками из глубин подсознания. Но день, когда в Хигионе появился некто могучий, заперший здесь богов-братьев и приковавший его к Источнику, как яркая лента в волосах юной девы вплёлся в саму сущность старого менк'оул. Он проклинал его. Проклинал за то, что в этот день рухнули планы обрести власть над Хигионом.

Но судьбе было угодно дать ему второй шанс.

Когда боги-братья одолели демона Междумирья, из его крови взошли тысячи цветков Х'ииш, в которых Атиш ти-Вару учуял чужеродный разум, неподвластный энергетике мира. Молодые хозяева Хигиона оказались скоры на расправу и поспешили избавиться от паразитов, но альбиносу удалось умыкнуть у них из-под носа несколько цветков.

Затем долгие годы проб и ошибок, и однажды на поиски С'айхиис был отправлен один из рыбаков, промышлявших на озере, где скрывался Источник. Но случилась война, Источник переместился в лес, и альбинос потерял посланника из виду.

Второй посланник уже чётко знал, что и где искать, так как к тому моменту Тхерес Магоубийца извлёк самоцвет из горной породы, вплавил его в меч и благополучно крушил цивилизованный мир. Но и здесь Атиша ти-Вару ждала неудача — боги воспользовались Иглой Мрака, и С'айхиис исчез на долгие годы. Скорее от отчаяния, нежели из здравомыслия альбинос отправил вслед второму третьего посланника, но тот бродил по Закряжью до тех пор, пока цветок не 'выпил' его досуха.

И вот сегодня свершилось! Четвёртый посланник обрёл-таки меч Тхереса!

Несмотря на то, что Атиш ти-Вару давно готовился к этому событию, услышав почти затихший зов Х'ииш, он немного растерялся. В первое мгновение решил, что ослышался, а затем засомневался, вдруг активирует то, что приготовил и промахнётся? Ошибки быть не должно.

Он поспешил в Тинкль.

Зеркальная зала ожила, едва сарруж ти-Вару отдал команду, и перед ним предстала будоражащая кровь картина. Вальдрес стоял посреди какой-то площади и держал в вытянутой руке яркий сгусток света. Глаза его были полны белого пламени, а тело выплёскивало невидимые глазу изумрудные волны — цветок Х'ииш сигнализировал о том, что С'айхиис в его власти.

Можно действовать...

* * *

Вальдрес выплыл из небытия, и некоторое время лежал, прислушиваясь к окружающей обстановке. Где-то рядом стонала женщина (или две) и напряжённо сопел мужчина. Маг пробежался по энергетическим резервам и пришёл к неутешительному выводу — магии в них ни на грош. Но это было не так страшно как то, что он не чувствует ни единой природной жилы, будто шатёр, где довелось проснуться экранирует от внешнего мира.

Вальдрес решил осмотреться, но тело отреагировало сперва дикой слабостью, а затем тысячью злейших иголок. Закусив губу и едва не плача, он стал разминать затёкшие конечности, пока застоявшаяся кровь окончательно не рассосалась. Вдруг в проясняющейся памяти промелькнули картинки: воин с белым пламенем вместо глаз; ассасины Храма Теней; некромант, вторгающийся в сознание; медальон на чужой шее и сонное зелье, летящее в лицо. Затем провал...

Бездна, медальон!

Вальдрес инстинктивно пошарил на груди, но, как и ожидалось, кругляша на цепочке не оказалось. Скользнул в себя и... да, вот она, едва заметная ниточка силы цветка — тянется в сторону вошедших в раж любовников. А раз так, то и меч Тхереса должен быть здесь.

План родился сам собой.

Когда женские стоны, наконец, перекрыл могучий рык испускающего семя самца, после чего в шатре воцарилась относительная тишина, маг осторожно выглянул из своего укрытия. И сразу же наткнулся взглядом на жреца, что однажды его усыпил. Толстяк лежал к нему лицом, выпучив глаза и выкатив посиневший язык. Вальдрес на всякий случай проверил его ауру (точнее её отсутствие) и невольно порадовался. Если бы не инфаркт, спать бы ему здесь до самой смерти.

Дальше взгляд пробежался по убранству шатра и остановился на раскинувшемся в мягких подушках кочевнике. Тело воина блестело от пота, а могучая грудь мерно вздымалась, говоря о крепком сне. Рядом сидели две юные наложницы и, потягивая вино из кубков, тихо перешёптывались.

Ещё раз, проверив связующую нить, Вальдрес убедился, что она тянется куда следует и мысленно прикоснулся к кокону, в который заключил силу Х'ииш. Аккуратно, дабы не разрушить оболочку, он стал расширять канал, подпитывающий медальон, одновременно сдерживая усиливающийся поток. На миг показалось, будто вернулся в детство и вновь пытается удержать ручеёк ладошками. Воды становится всё больше, она готова хлынуть поверх пальцев, но в последний момент он убирает руки и радостно наблюдает, как волна набрасывается на кораблик из щепки...

Накопленная сила скользнула вдоль нити, едва Вальдрес перестал её сдерживать, и воин дико закричал. Вскочил, растолкав наложниц, и принялся бить себя по плечу, будто в него вцепился плотоядный жук. Возможно, по ощущениям так и было, ведь медальон, стараниями мага, раскалился добела и будто масло прожёг левую руку почти до кости. От потери конечности Турлака спасла лишь мгновенная реакция и неимоверная сила воли, благодаря которой он выдрал из раны плавящее плоть железо.

Вальдрес грязно выругался. Он планировал прожечь кочевнику сердце, но видимо пока тот спал, медальон скатился с груди. Вот что значит положиться на удачу, которая в ответственный момент крутнёт перед тобой пухлым задом. Как бы то ни было, кочевника следует добить.

Маг вскочил на ноги и едва не упал вновь. В глазах поплыло, будто мозг обуял вакуум, а ноги превратились в тряпки — видимо остаточный эффект от сонного зелья. Он пошатнулся, но устоял и, действуя лишь на инстинктах, швырнул в сторону воина огненную волну. Вернее попытался швырнуть, так как она даже не сформировалось, будто Вальдрес никогда не повелевал огненной стихией.

Проклятье, он забыл о С'айхиис!!!

Вероятно, воин, слышащий зов меча Тхереса, что-то почувствовал, может какой-то импульс, потому как его глаза вдруг вспыхнули белым пламенем и, забыв о беспощадной боли, он повернулся к Вальдресу. Медленно потянул артефакт из ножен и сквозь дурманящую пелену маг увидел, как С'айхиис пульсирует в такт его сердцебиению.

А дальше время будто остановилось.

Он видел, как неестественно медленно воин с татуированным лицом замахивается, норовя одним ударом снести ему голову; как ужас исказил лица юных наложниц; и как из собственного тела вырывается изумрудный туман. А затем зелёное пламя поглотило и кочевника, и наложниц, и шатёр...

Вальдрес пришёл в себя от того, что с ним кто-то говорит. Открыл глаза и слепо уставился в пространство прямо перед собой. Сознание как в тумане, а настойчивый голос продолжает повторять одно и то же:

'Подними меч... подними меч...'

В глазах, наконец, прояснилось, и маг смог оценить масштаб произошедшего. Шатра больше не было, впрочем, как и близлежащих, а дома вокруг площади покрылись копотью. Такое впечатление, что кто-то огромный выплеснул в середину эспланады ведро с жидким пламенем. Вальдрес стоял на обуглившейся брусчатке, а у ног лежал оголённый костяк, рука которого сжимала ничуть не пострадавший С'айхиис.

'Подними меч... подними меч...' — снова услышал он усиливающийся голос, звучащий в голове.

И вдруг как вспышка боли:

'Подними меч, Вальдрес!!!'

И рука мага сама собой потянулась к артефакту.

Костяшки, сжимающие рукоять, осыпались пеплом стоило лишь к ним прикоснуться, и меч сменил хозяина. На миг Вальдрес ощутил приятное тепло чего-то родного, а затем пелена в глазах замелькала яркими образами.

Нет, он не увидел пылающий Ивокарис и гибнущих в кровавой вакханалии магов, как это случилось в Хайвердском лесу. Не испытал и жгущей ненависти к самой магии, которую приписывали С'айхиис. Теперь он знал, что сон был навеян альбиносом, а ненависть к магам обладателю меча прививали жрецы. Вальдрес держал в руке одно из чудес Хигиона и благоговел от потока знаний, что пролился на него бодрящим дождём. Того, что ему открылось не знали даже боги.

Вплетая зерно Иррилия в энергетический каркас Хигиона, Атиш ти-Вару даже предположить не мог, что тем самым направляет историю целого мира в новое русло. Всё, чего он хотел это создать ключ к возрождённой сущности и обрести власть над миром, но чуждая Иррилию энергетика внесла свои коррективы. Зерно разделилось надвое и воплотилось в одинаковых самоцветах, которые наделили энергетические потоки мира способностью к трансформации и взаимодействию со всем живым.