Беглецы. Исход

— Только он добрее меня, Хьяма. Я — куда жёстче.

Тишина. Потом опять шёпот:

— А как вы думаете, я ему понравлюсь?

— Мне же ты нравишься? Нравишься. Иначе бы я такое не предложил — стать моей снохой. Значит, и Вовке понравишься.

— Вовке? Так его зовут? Странное имя.

— Вова. Владимир. Володя. Володенька. Выбирай.

Опять опускает голову. Вижу, как беззвучно шевелятся губы. Снова поднимает голову:

— А ваша жена?

Опасливо косится на плотик. Чёрт тянет меня ляпнуть, что моя жена спит позади неё, но тогда мне завтра устроят такое!..

— Вовина мама погибла три года назад.

Отворачиваюсь. Ира, милая, любимая, прости меня... Но я уже не могу быть один... Хьяма скрывается в палатке, оставляя меня одного, наедине со звёздами и моими воспоминаниями...

Глава 24.

...Утром быстрый завтрак, на скорую руку. Потому что слуги так и не вернулись из того лагеря, а мои женщины... В общем, я не уверен в их способностях поварих. Тем более, что они ещё спят сладким утренним сном. Пару минут любуюсь спящей Аорой. НО надо идти. Время. Сейчас пригоню женщин, пусть готовят. В термосе ещё остался кофе, а где висит окорок в фургоне, я знаю. Пара-тройка взмахов ножом, трогаю щетину — а, ну её. Потом. Сейчас важно другое. Надо срочно уносить ноги. Поэтому торопливо жую мясо с лепёшками, тоже вчерашними, потом бегу в лагерь. Пётр уже на ногах. Поначалу я подумал, что он и не ложился, но я ошибся. Это хорошо. Это я — вольная птица. А он командир, и распределил всех на смены. Так что кто-то спал, а кто-то нёс службу и выхаживал найденных. Шлюх нет. Солдат доложил, что они ушли в сторону, откуда мы приехали. Ну а я нахожу Петра, тоже, кстати, завтракающего. Но поскольку я уже перехватил, то любезно предлагаю ему продолжить, а я пока выскажу свои соображения. А они у меня такие. У нас сорок новичков. Наши самоходные грузовики сдохли. В том смысле, что топлива для них нет. Всё. Последнее сожгли вчера. Ну, может литров по десять в баке найдётся. А это — на столько же километров пути. Потому что жрут эти монстры больше, чем депутаты бюджет. Значит, тех, кто ехал на машинах, надо пересаживать на телеги и фургоны заранее. К тому же ещё те, кто вышел к нам раньше. И найдёныши. Они вообще лежачие. Проблема? Проблема. Но тут нам выкатили из кустов случайно завалявшийся там рояль...

...Пётр не понимает смысла идиомы, а пояснять ему нет времени. И желания, если честно. Потому что шестое чувство мне поджаривает пятки так, что просто зудит... Короче — у нас есть лошади. Есть телеги. Трофейные. Появилось продовольствие. Да много чего. Только вот смысла в этом нет. Как всё забрать? Сидеть здесь и тупо жрать до тех пор, пока не переведём всё добро на дерьмо, после чего нас достанут океанцы? Разумеется, что нет. Значит, нужно уносить ноги. Поэтому — срочно проверяем имеющиеся телеги. Наскоро ладим носилки, подвешиваем их в фургонах. На них — девушек их ямы. Грузим продукты, корм для скотины, а лучше — зерно, которого тут навалом, чуть ли не сотня тонн. Кавалеристы, как я вижу, собирались сидеть тут долго. Боеприпасы, заменяем старое оружие на новое. Тут его полно. Остальное — минируем. Если кто чужой наткнётся — поделом ему. Свой — пусть надеется на милость Богов. А удастся вернуться — снимем заряды и воспользуемся сами. Но уходить надо. И чем быстрее, тем лучше. Потому что жжёт меня. Ой, как жжёт! Рарог тоже что-то такое ощущает, потому что ни малейшего возражения я не слышу. наоборот, одобрительно кивает головой, и тут же, ещё толком не прожевав, посылает вестового за командирами. Когда те являются, объявляет приказ, и люди разворачивают лихорадочную деятельность. Сообщаю ему про фургон. Там можем разместить восьмерых. Если подвесить дополнительные носилки на ремнях. Новость радует. Нахожу своих. Это легко. Одежда выделяется слишком сильно. Чёрт, забыл! У меня же ещё осталась. Чего её тащить то зря? Велю слугам идти к фургону и перегружать оттуда всё, что можно, в джип. Пусть вяжут на борта, на крышу, заталкивают в салон. Лишь бы люди уместились. Пусть и без удобств. Те устремляются вниз. Немного погодя прибегает Стан, притаскивает тюк с формой. Ого! Сколько места освободилось! Здорово!

— Петя!

Он оборачивается, прервав разговор с одним из своих командиров. Толкаю к нему тюк:

— Смени шкурку. Удобней будет.

Разворачивают тюк, охают от восторга. Солдаты они старые, так что мою форму успели оценить и позавидовать.

— Забирайте. К сожалению, что есть — то есть. Ну, или подгоните.

Кивают, поглощённые разбором содержимого. Я же отправляюсь в лагерь. Как там Юница?.. После вчерашнего? Возле джипа дым коромыслом. Парни уже пригнали фургон, запряжённый парой коняшек, теперь торопливо перегружают содержимое прицепа туда. Впрочем, чья то аккуратная попка, туго обтянутая камуфляжными брюками, выглядывает из распахнутой настежь дверцы. Тут моё вмешательство не требуется. Наш плотик уже спущен и принайтован к крыше 'Воина'. Где же дочка? И тут засекаю две фигурки, медленно идущие от дальних кустиков. Понятно. Утренний моцион, так сказать. Видно, что обе ун Ангриц, будущие Звонарёвы, правда, об этом они не знают, о чём то оживлённо болтают. Значит, дочка в полном порядке. Теперь можно сделать и другое дело. Разворачиваюсь, иду к нашим первобытным грузовикам. Как сказать, грузовикам? Скорее, самоходным платформам. Массивные деревянные колёса. Кстати, сплошные, сделанные из склееной в несколько слоёв толстой фанеры. Литые узкие гуттаперчевые колёса. Цепной привод одного(!) заднего колеса. Торчащий вперёд покатый плоский капот, восседающий на облучке водитель, или погонщик, как его тут называют, орудующий десятком рычагов, зачастую просто дублирующих друг друга, переключающий передачи при помощи неуклюжего штурвала и управляющий передними колёсами длинным рычагом, носящим название 'коровий хвост'. Рулевое колесо тут ещё не изобрели. Да самим самоходам от роду три года вроде. Или пять. Как и авиации. Там вообще полёт в сто метров считается выдающимся мировым достижением... Я стою возле одного их этих грузовиков, который может утащить аж целых восемьсот кило груза, и думаю, смогу ли я уволочь его на прицепе. В сцепке с фургоном. В принципе, дури у меня хватит. Но вот расход солярки, износ трансмиссии... Лучше не рисковать. Это чудовище ни на что не годится. Машу в разочаровании рукой, разворачиваюсь, бреду обратно. Надо срочно уносить ноги... Срочно...

— Ваша светлость, вас там ищут!

Высокая грудь Золки ходит ходуном от быстрого бега.

— Ясно. Кто?

— Из того лагеря солдатик прибежал.

— Идём.

Она плетётся за мной, а я шагаю широким размашистым шагом. От джипа ко мне бросается Юница. Я подхватываю её на ходу, подкидываю в воздух. Она радостно смеётся. Опускаю её на землю:

— Прости, милая. У папы очень много дел. Вот скоро поедем, и тогда можно будет болтать о чём угодно. Хорошо?

Она кивает, а с грустью констатирую, что иногда дети ведут себя умнее взрослых — передо мной возникает Аора, но я не глядя на неё, бросаю:

— Простите, баронесса. Всё потом. Позже.

Взъерошиваю волосы дочери. Они такие пушистые и мягкие... К баронессе подскакивает Хьяма, утаскивает обратно к машине. Я спешу к Петру.

...Тот встречает меня с озабоченным видом, показывает на заморенную лошадь. Лошадь?!

— Где?

Рарог понимает меня без слов.

— Там. Ранен он. Отходит. Почти ничего не соображает уже. В семи верстах от нас — дивизия океанцев. Пять тысяч человек. Идут сюда. И именно по нашу душу, как я думаю. Больно целенаправленно. И кажется, знают дорогу. В это место — точно...

...Вот оно! То, что не давало мне покоя с самого подъёма!

— Тогда всем немедленно уходить! Пусть хоть бегом бегут! Только жратва и оружие! И уносим ноги! А здесь...

Ухмыляюсь. У меня есть пяток 'монок'. Будет сюрприз. Против пяти тысяч мы не выстоим. Даже со мной. И единственная надежда — войти в зону связи с Метрополией. А там — пусть ломают голову, как вытащить уже две сотни человек. И меня в том числе. С семьёй... Солдаты подхватывают носилки с лежащими на них девчонками, бегут вниз, к фургону. Я пока осматриваю склад боеприпасов. Патроны. Ручные бомбы. Пироксилин. Есть две полевые пушки. Естественно, револьверы, винтовки, шашки-сабли и конская сбруя. Бойцы и мужчины таскают бегом и валят на телеги упаковки патронов, ручных бомб, хотя от местных изделий мало толку. Тёрочный запал. Тонкий жестяной корпус, почти не дающий осколков... Перехватываю одного из солдат:

— Мешок гвоздей в телегу!

— Каких размеров, господин эрц?

Вот, уже все знают мой титул...

— Любых! И проволоки тонкой пару мотков. Или даже больше. Она в пути понадобится!

Солдат козыряет, уносится. Что исполнит — я спокоен. Пётр взял лишь тех, кому доверяет. С кем провёл в окопах несколько лет войны... Возвращаются мужики, которые относили девушек в фургон. Приносят мне два ранца, в которых упакованы мины. Мало сволочам не покажется.

— Ваша светлость...

Оборачиваюсь на голос, узнаю отца, у которого убили сына. Он отрешённо спокоен. Радом его такая же мертвенно спокойная жена.

— Ваша светлость... Мы Мирко похоронили, значит. Там. У озерка. А больше дитёв у нас не будет. Все дохтура в один голос сказали. Да и...

Машет рукой. Потом, сглотнув, произносит то, от чего я леденею:

— Мне тут солдатики сказали, вы врагам бонбу заложить решили? А ежели она не взорвётся? Или враги её того, обойдут?

— Не получится у них обойти.

Он машет рукой.

— Всякое может быть, ваша светлость. Лучше вы мне её дайте. И покажите. Что нажать, али дёрнуть. Иль поджечь надо. Мы с Ларой сделаем. Нет нам жизни без Мирко, ваша светлость...

Его жена кивает. И, кажется, это решение осознанное...

— Идём.

Подвожу его в горе бочек с пироксилином. Он очень гигроскопичен, поэтому выпускается в свинцовых бочках, которые заливают воском. Идиотский, на мой взгляд, способ. Впрочем, не я его и изобретал. Их монастырь — их и устав...

— Вот. Ищи себе место. Можешь прямо тут и сидеть. Поджигать ничего не надо. Дёрнешь за эту штуку — до трёх досчитать не успеешь. И ещё...

Разворачиваю мину направлением выброса осколков к дороге.

— Вот так держи. Тут внутри — картечь. Выкосит передних не хуже, чем косарь траву по росе.

Мужик светлеет лицом, улыбается:

— Будут хорошие поминки моему сыну...

Его жена согласно кивает, даже улыбается. Мужик вдруг озабоченно заявляет:

— А если они меня издали подстрелят?

— Так ты спрячься. За бочки. Эта картечь и свинец пробьёт, поверь.

Я проще сделаю, ваша светлость. Верёвочку за колечко привяжу и к ноге. И сяду. Они не сразу заметят. А как поближе подойдут. Ежели велят встать — встану. Верёвочка фиговинку и рванёт. Ежели просто выстрелят — нога распрямится, и опять же, рванёт. Ну а коли просто мимо пойдут — сам дёрну...

Зло сжимает челюсти. Его супруга подходит к мужу ближе, берёт его за руку, прижимается лицом к плечу. Какие люди... Отдаю ему честь. Он кивает в ответ. Иду к гребню холма, потому ощущение, что уже слышу далёкий-далёкий шум. Идут... Влезаю за руль, потому что уже практически все ушли, кроме нас. Женщины сидят с белыми от страха лицами, только Юница улыбается.

— Прошу прощения, дамы. Последний сюрприз.

Поворот ключа, джип с натугой трогается, тащит фургон. Чёрт, забыл на пониженную переключить. Торможу. Передвигаю рычаг трансмиссии. 'Воин' трогается на этот раз легко и спокойно, и я наращиваю скорость. Вскоре вижу хвост колонны. Арьергард из взвода солдат, шагающих за фургоном, провожает нас, когда мы обходим их. Все в нашей колонне знают мою машину, так что никому не придёт в голову стрелять по нам. Впереди — ряд холмов, где я хочу установить ещё одну мину. На первую океанцы не среагируют, посчитают всё произошедшее выходкой смертника. А эта их напугает. И сильно! Даст нам пару-тройку часов выигрыша, а может, и больше, времени... Кажется время. Начинаю поглядывать в зеркала заднего вида, но всё равно зеваю, и когда очередное движение зрачков цепляет картинку позади, на половину голубых небес чёрное облако дыма. Огромное, мрачное. Спасибо тебе, простой человек. Твой выбор — твоё право. Я не мог отговаривать тебя от него. Хорошая тризна твоей семье! Вскидываю руку, отрывая её от руля, произношу положенные слова. Не на русийском. На русском: 'Пусть в Ирии тебе земля будет пухом!' Обе женщины косятся на меня, но я показываю пальцем назад. Они лезут в люк, потому что Юница опять уснула. Слышу сквозь шум ветра, бьющего в отверстие, изумлённые возгласы. Долго торчат. Я беру рацию:

— Пётр, видел?

— Видел, Михх. Слава ему вечная в нашей памяти.

— И памяти моих товарищей...

— Что дальше?

— Дальше? Идём до упора. Скоро холмы, вы уходите вперёд, а я ещё сюрприз им подготовлю. Послабее этого, но тоже неприятный. Обещаю.

— Понял.

— Мы сейчас вперёд, и будем вас там ждать.

— А далеко?

— Всё время прямо. Километров... Тьфу, вёрст восемь. Дотянут твои?

Рарог уверенно отвечает, даже с усмешкой:

— Дотянут. Думаю, сегодня и полста вёрст рванут. Кони отдохнули, народ уже по телегам да фургонам разобрался, женщины, что нашли — тоже на глазах жизнью наливаются. Ты что им за снадобье волшебное дал, Михх?

Смеюсь:

— Было бы больше — они б завтра быстрее лошадей неслись, Петя. Есть у нас там одно средство. Ещё попробуешь. Конец связи.

Отключаюсь, прибавляю скорость. Машину начинает раскачивать, женщины пищат, и я сбавляю ход — у меня же больные в прицепе... Кто-то, не могу разобрать сразу, лезет ко мне. Аора. Что ей опять надо? Встревоженный голос:

— Эрц, Юница постоянно спит! Это из-за вашего лекарства?!

— Вы тоже себя чувствуете, как дочь?

— Н-нет... Наоборот...

— Девочка вчера перенесла тяжелейший шок! Просто чудо, что удалось обойтись опять без последствий. А моё лекарство... Это просто сок. Ягодный. Такие у нас повсюду растут. И мы научились сок консервировать. Вот и всё.

Женщина облегчённо вздыхает.

— Я думала, это какое-то шарлатанское средство... Мне столько раз пытались их всучить...

Хьяма просовывает голову между нами и бесцеремонно перебивает:

— Что это было, господин эрц?

— Чего?

Она повторяет:

— Что это было, господин эрц? Сзади нас?

— Как положено к родителю будущего мужа обращаться?!

Она исчезает. Ну, да. Правильная реакция. Это я гоню коней. Но очень хочется, чтобы у них с сыном сладилось... Аора молчит. Потом всё же задаёт вопрос:

— Сколько нам ещё ехать?

— Будь мы одни, без обоза...

Взмахиваю рукой, показывая пальцем на тянущиеся далеко позади телеги и возы.

— Приехали бы за два дня. А так — думаю, недели три. Минимум. Если нас не задержат. Но уже завтра будет легче — я смогу вести переговоры с Метрополией по радио. Может, там что-нибудь придумают...

Снова тишина, и я спокойно кручу баранку дальше. Холмы уже хорошо видно, до них километра три...

Торможу, потому что мы на месте. Вот здесь подходящее место. Женщины удивлённо смотрят на меня, потому что я стал на косогоре, освободив саму дорогу. Вылезаю, потягиваюсь. Просто чудное место.