Поле под репу

— А за взятку? Большую? По такому поводу я и у отца одолжить могу.

— Тогда, мальчик мой, песни разучивать ты будешь уже с тюремным хором.

— Да тюрьма мне дом родной.

— Выражусь иначе, раз уж у тебя в голове лишь овации да выкрики "бис". Он тебя женит, мальчик мой, и спрашивать не будет. И ты не рыпнешься, сделаешь, как велят. Поверь.

— Лу, — мигом скис собеседник. — Можешь ты испортить настроение, хотя оно и без того хреновое. Догадаться слабо, что мне страшно, что у меня поджилки трясутся? Я не железный, не бесчувственный! — огрызнулся он. — Не совсем уж дурак!

— Извини, погорячился. Мальчик мой, не хотел тебя обидеть — самого пробирает до дрожи, а тут ещё ты. Поёшь краше, чем вся эта жуть, — вздохнул старший. Затем с живым интересом спросил: — Тебя действительно не волнует, что твои творения распевают пьяные мужики и развесёлые, хм, девушки?

— Я люблю развесёлых, хм, девушек. С ними, хм, весело.

— А только что сказал, что не совсем дурак, — снова вздохнул второй. — Своя тебе женщина нужна.

— А тебя всё-таки отец подкупил? Да и не тебе меня учить.

— Если другие отчаялись, то можно и мне. Подружка — это хорошо, согласен...

— Завязывай, а! — оборвал певец. — Есть у меня девушка.

— Тогда совести у тебя нет, — начал по новой отчитывать критик, но осёкся. — Эй! Кто здесь? Вылезай!

Убежище, стенами которому служили три относительно целых трупа, из пугающей ловушки вдруг превратилось в уютную норку, покидать её не хотелось, хотя Дуня очутилась там не по своей воле — оступилась на втором же шаге, сделанном в этом чудесном мире. Кажется, она мечтала о покое. Н-да.

— Вылезай! — повторился Лу.

Может, он не ей? Кому-то другому? Мало ли. Девушка боялась выбираться наружу, пока не разглядит собеседников — добровольно попадаться на глаза тем, кто разгуливает между мертвецами, когда даже трупоеды сюда не сунулись, это... как-то неразумно, что ли.

— Э-ээ, ты уверен?

— Вот ты сам не чувствуешь? Не прикидывайся... Вылезай!

— А вы меня не убьёте? — пискнула несчастная.

— Ну-уу, — протянул второй. — Если ты не умертвие, то... — голосу его не доставало уверенности, или, точнее, доверия, — ...конечно нет!

Дуня затихла. Пусть идут своей дорогой.

— Не хочешь вылезать?

Девушка не ответила — так просто её не поймают.

— Знаешь, у меня немало возможностей выкурить тебя оттуда, — поделился Лу. — Так что, давай, без насилия.

И тотчас, вопреки добрым предложениям, Дуню ухватили за волосы и репкой выдернули из ямки.

— Вот это да! Девочка. Обычная живая девочка.

— Мастер Лучель? — узнала его странница.

По дороге с облаками,

("По дороге с облаками", финальная песня)

— Мы знакомы?

Он был практически таким, каким его запомнила, а потом, приукрасив, дорисовала образ Дуня. Высокий, широкоплечий, но тощий. С длинными, но соразмерными телу руками. Загорелый тем бронзовым загаром, который свойственен туристам, каждое лето, от начала сезона и до его конца, отдыхающим на ласковом морском побережье. С роскошными пепельного цвета волосами, забранными в конский хвост, и при том с забавно выбритой буквально по всей поверхности черепушке — та, как и в бытность мастера Лучеля ходячим мертвецом, сияла, словно бильярдный шар. И это-то при отсутствии яркого солнца! В ушах, оттягивая мочки, качались крупные серьги — гроздья тёмно-красного винограда в золотой сетке. От ноздри, сверкающей гладким колечком, тянулась к брови тонкая цепочка с монетками-оберегами; поверх канареечно-жёлтого балахона, забранного у горла и бряцающих многочисленными браслетами запястий, светились без помощи извне бусы-чётки и амулеты; на изящных пальцах чародея пестрели разноцветными каменьями кольца и перстни. Не человек, а мечта зарвавшейся сороки... или самопередвигающаяся новогодняя ёлка.

— Встречались, — промямлила девушка. — Мимолётом.

— Не припомню... — начал было он, прищуривая светло-серые, с золотистой искоркой на дне глаза, но его бесцеремонно перебил спутник, соизволивший-таки отпустить волосы.

— Лаура? — он осторожно, хотя и без спроса, перенёс пленницу на более устойчивый участок этой... даже трудно сказать, что братской могилы — местом упокоения многих.

Дуня медленно обернулась.

Она его узнала. По голосу. Ещё в туннеле. И всё-таки до последнего боялась ошибиться. Ведь теперь всё в порядке! Всё хорошо! Он же даже не попытался свернуть ей шею — имел, между прочим, право.

— Эх, чувствовал: что-то в тебе не так, — позади стоял менестрель. — Где-то я тебя видел.

— Вы выжили?

Она хотела крикнуть на весь этот... на все миры, но лишь придушенно прошептала. Она желала, заливаясь слезами, броситься к нему на шею, но только доверчиво смотрела на него снизу вверх. А вдруг исчезнет, развеется туманной дымкой.

— Да что мне сделается? — легко отмахнулся он. — Стража не так уж и рвалась арестовать убийцу сумасшедшего тирана. И на них другие заботы свалились быстро — кто-то спёр талисман города, так что ни тебя, ни меня не искали.

Восторг и счастье талой водой скатились с лица и впитались в мёртвую землю под ногами. Дуня охнула. Мираж. Как есть — мираж! Вгляделась в его ясные, такие сейчас небесно-голубые, будто в тон к топазовой броши, скрепляющей ворот, глаза. Ни грамма понимания, ненависти, упрёка... ужаса и боли. Затем, догадавшись, перевела взор на раненую щёку. Ничего. Но она же сама решила, что шрама не будет видно... Однако под столь пристальным вниманием певец несколько смутился и покраснел, а тонкий белый крест так и не проявился. И не намечающаяся светлая щетина тому виной. Шрама ещё не было.

— Т-ты ч-ччего? — попятился парень.

— Бриться надо чаще, — фыркнул мастер Лучель.

— Ага, и по всей поверхности, — огрызнулся менестрель.

Дуня не обратила на лёгкую пикировку внимания. Если шрам ещё не появился, то это значит... Это же...

— Лаура?

— Э... — не сразу сообразила девушка. Всё-таки Лаурой она была немногим больше четырёх суток... Да что там! Она и на Леску не сразу откликнулась бы — тогда, с Раем, теперь-то она отчётливо понимала, она искала повод никуда не уходить. Даже свистни повар, она и то бы замерла в надежде, что он попросит остаться. И уж тем более она не могла не обернуться на зов того, кто из-за неё должен погибнуть. Но от мастера Лучеля она ничего такого не ждала. — Что?

— Хм, не очень-то она похожа на Лауру, — хмыкнул тот. — Но тебе, мальчик мой, виднее... Так, говоришь, где вы познакомились?

Ничего менестрель не говорил. И, похоже, не собирался, однако маг умел выжидать — ему волей-неволей хотелось ответить, так как молчание казалось исключительно невежливым поведением.

— Ну-уу, — тут бы парню просто-напросто нахамить старшему другу или твёрдо сказать, мол, не твоё это дело, что музыканту явно было по силам, однако он предпочёл вновь покраснеть и, почесав в затылке, признаться: — В тюрьме. Сидели вместе. Лу, где я ещё могу встретиться с приличной девушкой?

— Ты? С приличной? — скривился чародей. — Тебе уж точно негде. — И он резко перешёл на другой язык: — Послало начальство напарничка! Ремень и плаха по нему плачут! А ещё сопли вытирай, смотри, чтоб пальчик не ушиб да штанишки не испачкал. Терпеть не могу блатников выгуливать!

— Это ты на каком так пространно материшься? — удивился менестрель. — Меня, значит, хорошим манерам учишь, а сам такое говорить при невинной девице не стесняешься.

— Я не матерюсь, — вернулся к подопечному мастер Лучель. — Я на жизнь, мальчик мой, жалуюсь.

А по поводу чего, не сказал — отметила Дуня, но с певцом делиться пока не стала. Пусть и у неё будет козырь в рукаве. Да и разобраться, как такое вышло, не мешало. Одно точно — волшебный переводчик ни при чём, девушка отлично понимала мага.

— Лаура, как ты тут оказалась? — продолжил тем временем допрос чародей. Зануда и прилипала! С другой стороны, не будь здесь волшебника, в следователя обязательно поиграл бы "подельничек", если припомнить его действия в "лаборатории". Зато теперь они объяснимы и логичны.

— Не знаю, — нисколько не погрешила против истины путешественница. — Попала в какой-то странный туннель, испугалась, задёргалась. Покарябала стену — и вывалилась сюда.

— Не помнишь, девочка, как очутилась в туннеле?

— Уж не добровольно, — снова не солгала Дуня. — Я сознание потеряла. Очнулась уже, когда плыла.

Три языка. Не считая английского, на котором она вряд ли смогла общаться, но признать признала бы. Итак, три языка: один, родной, она знает хорошо... Интересно, а Вирьян его тоже знал или всё-таки пользовался заклинанием? Девушка постаралась припомнить их недолгие беседы, если конечно пару-другую фраз можно назвать разговором. Нет, ничего похожего на море. Впрочем, шум прибоя она стала улавливать только после того, как менестрель объяснил что да как. Н-да... Неважно. Не о том она сейчас думает.

Итак, родной, язык сэра Л'рута и язык Рая. Интересно, каким они сейчас пользуются?

— Эй, ты что, заснула? — менестрель пощёлкал пальцами перед носом.

— А? Что? — моргнула Дуня. И напряглась — опять упустила момент? Какой же язык?

— Спрашиваю, тебя вернуть домой? — пояснил парень.

Девушка вскинулась. Некоторое время непонимающе смотрела на музыканта, а потом пролепетала:

— А вы... можете? Да?

Неужели всё так просто? Неужели всё закончилось? Конец метаниям! Домой... Её глаза заполнились слезами.

— Мы? — улыбнулся менестрель. — Конечно, можем.

— Снова-здорово, — буркнул в сторону мастер Лучель. — Распушил хвост петушок.

— Лу! В самом деле, прекрати ругаться! Или бухтеть... Ну, в общем, завязывай ты уж, чем там занят.

Опять другой, известный чародею и Дуне, но не певцу, язык. Но тут-то чего такого? Зачем скрывать не без причинное раздражение, если каких-то минут десять назад прекрасно отчитывал подопечного понятными тому словами? Что-то страннице волшебник перестал нравиться, а ведь после приключений в башне он был ей более чем симпатичен — не как скелет, разумеется, а как призрак, человек, потерявший, а затем обретший веру в себя... С другой стороны, когда этому суждено ещё случиться! Надо бы предупредить мага. И, конечно же, менестреля!

— Он намекает, что я-то ничего не могу, — пустился в объяснения певец. — Из нас волшебник только он, а я так, мальчик на побегушках. Так что по части возвращения это всё-таки к нему.

— А-аа, — протянула Дуня и повернулась к мастеру Лучелю. Тот отшатнулся. — Вы же можете? Да?

— Могу, — вздохнул он. — Вернее сказать, способен. Но...

— Но? — путешественница спала с лица. Отчего? Откуда? Всегда и всюду лезет это проклятое "но"!

— Девочка, если тебя вытолкнуло из родного мира, как бы оно грустно и жестоко не звучало, тебе нет в нём места, понимаешь? Я и впрямь могу отослать тебя обратно, но долго ли ты там продержишься? Уверяю тебя — нет. Хорошо, если тебя возьмёт мир, которому ты предназначена, однако вероятнее всего тебя ждёт смерть. Ты — что-то вроде болезни. Один раз от тебя избавились легко, во второй — лекарство... методы станут жёстче...

— Это всего лишь гипотеза. Одна из, — вмешался в процесс вразумления менестрель.

— Но пока она подтверждается практикой, — недовольно поморщился маг. — А ещё эти Стражи...

— Кто? Стражи? Какие стражи? Почему я о них не слышал?

— Не положено.

— Мне?!

Музыкант кинул на старшего друга такой взгляд, что будь объектом его внимания Дуня, она бы раз десять подумала, что положено этому человеку, что нет и о чём с ним лучше не разговаривать.

— Мальчик мой, это касается только чародеев... хотя бы потому, что мы и сами толком не разобрались, кто и что они такое, на кого работают, как действуют. Лично мне... не то чтобы всегда, но иногда кажется... Эх, даже чаще обычного мне кажется, что они проявление божественной воли...

— Тебе? Волшебнику?

— Вот именно! Мне, волшебнику. Одно я точно могу сказать: они способны помешать нежелательным возвращениям, и мне им противопоставить нечего.

— Я хочу домой, — всхлипнула Дуня. Ещё чуть-чуть — и она разревётся в голос.

Мастер Лучель некоторое время всматривался в её блестящие глаза, а потом дрогнул — видимо, его сердце не было каменным.

— Ладно, твоя судьба — твой выбор. Сосредоточься. Я всё сделаю сам, просто представь, куда тебе надо. Я ведь правильно понимаю: якорей своего мира ты не знаешь, верно?

— Якорей? Вы говорите о чём-то вроде координат? Нет, не знаю, — помотала головой девушка. И зажмурилась — по скулам пробежали и тотчас высохли слезинки, оставив по себе незаметные солёные дорожки.

— Сосредоточься, — повторился маг.

Дуня зажмурилась ещё крепче, чувствуя, как пошёл хмурыми складками лоб, как морщится старым мандарином нос, склеиваются тонкой нитью губы, а от силы, с какой она стиснула зубы, сводит челюсти. Но всё это не помогало — перед глазами стояла серо-розовая хмарь, расцвеченная пульсирующими в такт сердцу кругами. И только где-то на краю сознания, в воображении мелькали яркие картинки, не имеющие никакого отношения к реальности. Это не были ни родительская, ни съёмная квартиры. Это не походило ни на институт, ни на виды вдруг любимого всей душой города. В этом не признавались и другие миры: ни угрюмое всхолмье, с которого она начала самое странное путешествие в своей жизни, ни каморка в замке сэра Л'рута, ни камера в тюрьме-дворце морской столицы, ни узилище развесёлого Ливэна. В Эстрагоне девушка тоже ничего подобного не встречала.

Домик. Белый домик в полтора этажа. Окружённый низким заборчиком и ровно постриженным газоном. Кажется, с пластмассово-цветастым треугольником детских качелей сбоку и собачьей будкой напротив. Домик с рекламной открытки из какого-нибудь фильма. Такой же искусственный в своей игрушечной идеальности. Нет-нет, ей совсем не туда! Там страшнее, чем во время продажи рабов! Чем под приглядом у хозяйственной твари! Нет!

Девушка замычала, отгоняя наваждение, но скупое воображение, мигом зацепившись за слово "открытка", стало подсовывать голубенький мишек, воздушные шарики, умильных котят и забавных щенков.

Нет!

И тут Дуня резко распахнула глаза.

Не признать это странница не могла. Даже если бы очень постаралась. Многоэтажная, прочувствованная, цветастая... э-ээ, фраза. Несмотря на смысл, красивая. Органичная. О да, мастер Лучель умел пользоваться, хм, сими словесами — по-настоящему умел, не то что подростки (телом и умом), которые монотонно и бездумно расставляют "неопределённые артикли" там, где им совсем не место. Маг был, в самом деле был способен матерной бранью описать прелесть заката, чудо любви, горечь утраты... Конкретно сейчас он ругался на чём свет стоит.

И это он в башне будет её отчитывать за... за... за пару-другую неприличных слов?! Дуне удалось не покраснеть, а с тем и выдать себя, лишь потому, что она никогда не воспринимала мат буквально — только как нечто цельное, выражающее досаду, злость, обиду, изредка что-то иное. И раздражающее, коробящее слух, заставляющее брезгливо морщиться... Странница догадалась прикрыть рот ладошками, чтобы спрятать охватившие её эмоции, и бросила осторожный взгляд на менестреля — не заметил ли? Н-да, тот пылал стоп-сигналом — верно, зачем знать, если отлично слышишь и чувствуешь?