Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
* * *
— Ты уверен, что это безопасно? — спросил я Холлус, когда мы медленно залетели в анабиозный отсек.
Стебельки её глаз затрепетали.
— Ты летишь сквозь пространство на скорости, которую вполне можно назвать бешеной. Летишь навстречу существу, которое обладает почти непостижимыми возможностями, — и тебя волнует, безопасен ли анабиоз?
Я рассмеялся:
— Ну, если взглянуть с этой стороны...
— Опасности нет, не переживай.
— Не забудь разбудить, когда мы доберёмся до Бетельгейзе.
Когда нужно, Холлус могла сохранять совершенно бесстрастный вид:
— Я оставлю себе записку с напоминанием.
* * *
Шестидесятичетырёхлетняя Сюзан Джерико сидела в кабинете дома на Эллерслай-авеню. С тех пор, как Том улетел, минуло почти десять лет. Конечно, останься он на Земле, его бы уже десять лет как не стало. Ну а теперь он, наверное, по-прежнему был жив — заморо-жен-ный, с остановленным метаболизмом, летящий на борту инопланетного космического корабля, чтобы проснуться лишь через 430 лет.
Сюзан прекрасно всё понимала. Но от масштабов всего случившегося у неё начинала болеть голова — а сегодня, как ни крути, день празднования, а не боли. Сегодня Ричарду Блэйну Джерико исполнялось шестнадцать.
Сюзан подарила ему то, что он хотел больше всего: она пообещала оплатить уроки вождения и, когда он получит права, пообещала кое-что посерьёзнее — машину. Страховые выплаты были щедрыми, так что стоимость автомобиля можно было не принимать в расчёт. "Грейт Канадиан Лайф" однажды попыталась ренонсировать выплаты, аргументируя тем, что Том Джерико на самом-то деле ещё не умер. Но, когда об этой истории пронюхали журналисты, "ГКЛ" получила такую взбучку, что президент компании принёс публичные извинения и лично доставил Сюзан и её сыну чек на полмиллиона долларов.
День рождения — день всегда особенный. Но через месяц Сюзан и Дику — кто бы мог подумать, что подросший Рики захочет, чтобы его так называли? — предстояло ещё одно празднование. День рождения Рика никогда по-настоящему не находил в Сюзан особого отклика, поскольку она не присутствовала при его появлении на свет. Но через месяц, в июле, исполнялось шестнадцать лет со дня усыновления — а этим воспоминанием она очень дорожила.
Когда Дик вернулся из школы домой — он как раз заканчивал десятый класс в "Норсвью Хайтс", — у Сюзан было для него ещё два подарка. Первый — журнал отца, в котором он вёл записи о времени, проведённом с Холлус. И второй — копия видеозаписи, сделанной Томом для сына; Сюзан сконвертировала запись с видеокассеты на DVD.
— Ух ты! — воскликнул Дик. Он был высокий и мускулистый, и Сюзан невероятно им гордилась. — Понятия не имел, что папа сделал запись.
— Он попросил меня подождать десять лет, прежде чем показать тебе, — ответила Сюзан и еле заметно пожала плечами. — Думаю, он хотел, чтобы ты стал достаточно взрослым, чтобы её понять.
Дик взял в руки запакованный в жёсткий пластик диск, прикинул на вес, словно это могло помочь раскрыть содержимое. Дику явно не терпелось просмотреть запись.
— Посмотрим прямо сейчас? — спросил он.
— Ну конечно, — с улыбкой ответила Сюзан.
Они прошли в гостиную, и Дик вставил диск в проигрыватель.
И они вдвоём устроились на диване, а перед ними вновь ожила до крайности худая, измученная болезнью фигура Тома.
Дик уже видел фотографии Тома того периода — Сюзан сохранила газетные вырезки, освещавшие прилёт Холлус на Землю и последующий отлёт Тома. Но с такими подробностями видеть, что сотворил с отцом рак, Дику ещё не доводилось. Сюзан увидела, что при первых кадрах ребёнок даже чуть отшатнулся.
Но вскоре единственным выражением на лице Дика стало внимание — он жадно вслушивался в речь отца, стараясь не упустить ни единого слова.
И под конец записи они оба утирали слёзы — слёзы о том, кого будут любить вечно.
— 34
Абсолютная тьма.
И тепло, ласкающее меня со всех сторон.
Я в аду? Разве...
Но нет. Конечно, нет! Голова просто раскалывалась, но мозг понемногу заработал.
Раздался громкий щелчок, а затем...
Затем крышка анабиозной ванны отошла вбок. Продолговатый "гроб", сделанный под врида, был утоплен в пол, и сейчас Холлус стояла надо мной. На её шести ногах были надеты тросы, не дающие ей бесконтрольно улететь. Она подогнула передние ноги, и стебельковые глаза свесились вперёд, чтобы посмотреть на меня.
— "Пора" "просы" "паться", "мой" "друг", — сказала она.
Я твёрдо знал, что в такой ситуации следует узнать в первую очередь; я помнил, как это сделал Хан Нуньен Сингх.
— Сколько прошло? — спросил я.
— Больше четырёхсот лет, — ответила Холлус. — На Земле сейчас 2432-й год.
Так просто, подумал я. Больше четырёх столетий прошло мимо меня. Так просто.
Те, кто устанавливал анабиозные ванные, были достаточно разумными, чтобы не ставить их на центрифугах; сомневаюсь, что сейчас бы я удержался на ногах. Холлус протянула мне правую руку, и я схватился за неё левой. Простое золотое кольцо на безымянном пальце внешне нисколько не изменили ни заморозка, ни время. Холлус помогла вытянуть меня из чёрной керамической ванны; затем она отпустила ногами тросы, и мы поплыли сами по себе.
— Мы больше не тормозим, — сказала она. — Почти добрались до того, что осталось от Бетельгейзе.
Я был обнажён; почему-то мне было неловко, что инопланетянка видит меня без одежды. Но вещи меня уже дожидались; я быстро облачился в синюю футболку и пару мягких штанов цвета хаки — ветеранов моих раскопок.
Мне было сложно сфокусировать зрение, во рту пересохло. Должно быть, Холлус это предвидела; у неё при себе была полупрозрачная бутылка с водой. Форхильнорцы никогда не охлаждают воду, и сейчас это было даже кстати — последнее, что мне сейчас хотелось, так это что-нибудь ледяное.
— Меня должны осмотреть? — предположил я, закончив выдавливать воду в рот.
— Нет, — ответила Холлус. — Всё делалось автоматически, за твоим состоянием следили постоянно. Ты в полном... — При этих словах она запнулась; уверен, она собиралась сказать, что я в полном порядке, но мы оба знали, что это не так. — Твоё состояние ничуть не хуже, чем было до погружения в анабиоз.
— Голова болит.
Холлус странным образом дёрнул ногами; мне потребовалась секунда, чтобы сообразить — не будь мы в невесомости, это движение позволило бы ей качнуть туловищем.
— Такие боли вполне естественны; не сомневаюсь, они продлятся ещё около суток.
— Мне интересно, как там Земля? — спросил я.
Холлус пропела что-то ближайшему из мониторов-стен. Через несколько мгновений появилось увеличенное изображение — жёлтый диск размером с четвертак, если смотреть с расстояния вытянутой руки.
— Это Солнце, — сказала она и указала на тусклый объект диаметром раз в шесть меньше солнечного. — А это Юпитер, для нас в третьей четверти. — Она помолчала. — На таком расстоянии сложно различить Землю в видимом свете, но в радиоволнах Земля на многих частотах сияет куда ярче Солнца.
— До сих пор? — удивился я. — Мы всё ещё передаём, несмотря на все эти столетия?
Это было бы чудесно. Это могло означать...
Холлус немного помолчала, возможно, удивлённая, что я сам этого не понял.
— Я не могу ответить. Земля в 429 световых годах позади; доходящий оттуда свет показывает Солнечную систему через несколько лет после нашего отлёта.
Я печально кивнул. Ну разумеется. Сердце бешено заколотилось в груди, зрение стало ещё более расплывчатым. Сначала я подумал, что в процедуре оживления что-то пошло не так, — но нет!
Меня мутило; я не был готов к своим чувствам.
Я был всё ещё жив.
Я прищурился, взирая на крошечный жёлтый диск, а затем перевёл взгляд на золотое кольцо на пальце. Да, я был жив. Но моя обожаемая Сюзан — уже нет. Её наверняка давным-давно не стало.
Я задался вопросом, как сложилась жизнь у Сюзан после моего отлёта. Я надеялся, она была счастливой.
А Рики? Мой сын, мой замечательный сын?
Что же, я видел интервью с доктором по Си-Ти-Ви, интервью, в котором он сказал, что первый человек, который будет жить вечно, уже появился на свет. Быть может, Рики ещё жив, и ему — сколько? — ну да, 438 лет.
Но, как я понимал, шансы на это мизерны. Куда более вероятным было, что Рики вырос, превратился в мужчину, в которого ему было суждено превратиться, что он работал и любил, а сейчас...
А сейчас его тоже уже нет.
Мой сын. Я почти наверняка пережил его. Отцам не положено так поступать.
У меня на глазах выступили слёзы; слёзы, которые меньше часа назад были затвердевшими, которые сейчас, при нулевой гравитации, просто собирались у протоков слезных желёз. Я смахнул их.
Холлус понимала значение слёз у людей, но не стала спрашивать, почему я плачу. Её собственные дети, Пильдон и Кассольд, наверняка тоже умерли. Холлус терпеливо парила в воздухе рядом со мной.
Я задался вопросом, остались ли у Рики дети, внуки и правнуки; меня шокировало внезапное осознание того, что у меня могли быть уже пятнадцать поколений потомков. Быть может, фамилия Джерико до сих пор существует...
И я спросил себя, существует ли по сию пору Королевский музей Онтарио, открыли ли заново планетарий — или, быть может, дешёвые космические полёты для всех желающих в конечном счёте превратили планетарий в анахронизм.
Я задался вопросом, существует ли на карте мира Канада — та великая страна, которую я так любил.
Но, конечно, меня гораздо больше заботил вопрос о том, существует ли ещё человечество, — сумели ли мы избежать последнего коэффициента в уравнении Дрейка, сумели ли удержаться от самоуничтожения. Мы обладали ядерным оружием ещё за пятьдесят лет до моего отлёта; сумели ли мы удержаться от его использования в течение восьми раз по столько же?
Или, может быть...
Может, мы повторили выбор, сделанный обитателями Эпсилона Индейца.
И выбор жителей Тау Кита.
И ещё — Мю Кассиопеи А.
И Эты Кассиопеи А.
И Сигмы Дракона.
И даже выбор тех заносчивых, аморальных подонков с Грумбриджа 1618, взорвавших Бетельгейзе.
Ведь все они, если я был прав, выбрали переход в машинную, виртуальную реальность — в райскую жизнь компьютерных миров.
И сейчас, спустя четыре столетия технологических свершений, вид Homo Sapiens наверняка заполучил возможность сделать то же самое.
Быть может, мы это и сделали. Может быть.
Я перевёл взгляд на Холлус, парившую неподалёку: настоящую Холлус, не проекцию, не голограмму. На моего друга, во плоти.
Может быть, человечество даже восприняло намёк, полученный от жителей Мю Кассиопеи А, и уничтожило Луну. В этом случае земные кольца сейчас могли соперничать с кольцами Сатурна; но, конечно, наш спутник поменьше того, что был у кассиопейцев, а потому оказывал меньшее влияние на перемешивание мантии. И всё же — может, теперь в некоей геологически стабильной части Земли сейчас возвышается ландшафтная метка-предупреждение.
Я вновь обнаружил, что болтаюсь в воздухе вдали от стен; похоже, это вошло у меня в привычку. Холлус добралась до меня и взяла мои руки в свои.
Я надеялся, что мы не стали загружать себя в компьютеры. Надеялся , что человечество... ну, по-прежнему остаётся человеческим — тёплым, биологическим и настоящим.
Но не было ни единого шанса выяснить это наверняка.
* * *
Так что насчёт той сущности? Оставалась ли она на месте больше четырёх столетий, стала ли нас дожидаться?
Да.
Или, может быть, она находилась здесь не всё время; может, она и правда подсчитала срок нашего прибытия и в ожидании этого момента удалялась куда-то по своим делам. Пока "Мерелкас" преодолевал 429 световых лет на скорости, лишь на волосок не доходящей до световой, вид спереди настолько сдвинулся в ультрафиолет, что ничего рассмотреть не удавалось; большую часть времени эта сущность могла отсутствовать.
И, разумеется, это мог быть не сам Бог; может, то была какая-то очень продвинутая форма жизни, представляющую древнюю цивилизацию, но при этом развившуюся совершенно естественным образом. Или, может быть, эта сущность была машиной — необъятным роем нанотехнологических объектов; нет причин, по которым продвинутым технологическим устройствам нельзя выглядеть живыми.
Но где стоит остановиться, где пора подводить черту? Что-то — кто-то — установил для нашей Вселенной фундаментальные константы.
Кто-то вмешивался в развитие как минимум трёх планет на промежутке в 375 миллионов лет — в два миллиона раз большем, чем та жалкая пара столетий, которые развитые цивилизации, похоже, проживают в телесном облике.
И кто-то совсем недавно спас Землю, вторую планету Дельты Павлина и третью планету Беты Гидры от взрыва звезды-сверхгиганта, поглощая при этом больше энергии, чем выдавали все остальные звёзды в Галактике вместе взятые — при этом не разрушившись.
Как описать Бога? Должен ли он или она быть вездесущим? Всемогущим? Как говорят вриды, эти прилагательные — чистой воды абстракции, они совершенно недосягаемы. Должен ли Бог определяться таким образом, что это помещает его/её за рамками науки?
Я всегда верил в то, что ничто не выходит за рамки науки.
И я продолжал верить в это сейчас.
Где стоит подвести черту?
Прямо здесь. Для меня ответ был очевиден: прямо здесь.
Как определить Бога?
Так и определить. Бог, которого я мог бы понять — пусть потенциально мог, — для меня бесконечно интереснее и значимее того, который не поддаётся пониманию.
Я парил в воздухе перед одной из стен-мониторов. Холлус находилась слева, рядом с нею были ещё шестеро форхильнорцев. Цепочка вридов расположилась по правую руку от меня. И все мы взирали на него, на это — на существо. Оно оказалось в полтора миллиарда километров шириной — размером с орбиту Юпитера. И оно было столь безжалостно, бескомпромиссно чёрным, что — как мне сказали — не отражало даже свет от термоядерного выхлопа "Мерелкаса", который был направлен в эту сторону в течение двух столетий безостановочного торможения.
Сущность заслоняла собою Бетельгейзе — или то, что от неё осталось, — пока мы не подошли вплотную. Тогда она откатилась в сторону — шесть отростков двигались в унисон, подобно спицам у колеса, — открывая взгляду розовую туманность и крохотный пульсар, труп Бетельгейзе, в её центре.
И это было, на мой взгляд, единственным признаком того, что наше присутствие не осталось незамеченным. Сейчас я вновь пожалел об отсутствии настоящих иллюминаторов: быть может, если бы оно могло увидеть, как мы машем ему рукой, оно бы ответило нам, описав одним из необъятных угольно-чёрных псевдоподий медленную и величественную дугу.
Это сводило с ума: вот он я, прямо здесь — на расстоянии вытянутой руки от того, что вполне могло быть Богом, а он казался столь же индифферентным, как и тогда, когда у меня в лёгких только начала расти опухоль. Я однажды попытался обратиться к Богу и не получил ответа, но сейчас — чёрт возьми! — сейчас он просто обязан был ответить, хотя бы из вежливости; мы преодолели гораздо большее расстояние, чем это когда-либо удавалось людям, форхильнорцам или вридам.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |