Онхельма проспала почти три часа, а потом проснулась, словно ее толкнул кто-то. И вовремя, потому что вода остыла. Ей не сразу удалось определиться во времени, но потом она поняла, что уже около полуночи.
— Мила! — крикнула царица, предполагая, что та не должна была еще уйти к себе.
Но девушка не отвечала, Онхельме не терпелось сделать все сейчас же, потому она встала и пошла искать свою камеристку. Она обнаружилась в своей комнате, бледная, дрожащая с блуждающим взором.
— Что с тобой? — резко спросила царица.
— Ничего, Ваше Величество, — глухо прошептала та, поправляя растрепанные волосы.
— Если ничего, тогда приведи себя в порядок и отправляйся в тот флигель, где живут эти... — Онхельма так и смогла выговорить.
— Кто? — не поняла девушка.
— Матери — рявкнула Онхельма, — И принеси что-нибудь из вещей наследника. И поживее, я буду ждать в спальне.
Та только кивнула понурившись, и вышла в ночь. Колдунья вернулась в свои покои. Мила появилась минут через сорок, еще более бледная и сообщила, что вещей наследника нет.
— Как это нет? — не поверила Онхельма.
— Его мать, госпожа Ириада, сказала, что все вещи наследника сожгла.
— Врет.
— Но она так сказала...
— Прикажи вызвать ее ко мне! Я сама поговорю с ней.
Девушка вышла, и снаружи до Онхельмы донеслись голоса. За Ириадой отправили стражу, именем царицы привести ее немедленно. После камеристка вернулась.
— Все исполнено, госпожа.
— Хорошо, — резко ответила царица.
— Я могу быть свободна?
— Да. Но будь готова. Ты можешь мне еще понадобиться сегодня. Ближе к утру.
— Да, ваше Величество.
Лицо Милы как-то странно искривилось, будто судорога прошла, но она кивнула и боком вышла из спальни царицы.
Ожидая, когда приведут Ириаду, Онхельма взяла одну из тех редких запретных книг, которыми разжилась в кабинете Мелисандры. Книга была удивительно ценная, но ритуалы, описанные в древнем манускрипте, даже в ней вызывали ужас. Ритуалы крови. Она наткнулась на один из них. Очень, очень интересный. Вот оно, поняла Онхельма. Воистину подсказки от внутреннего советчика бесценны! Ее второе, темное и жестокое 'Я' зашевелилось в предвкушении.
Тем временем стража привела мать Алексиора Ириаду. Она не выглядела испуганной, но явно настороженной. Стражу Онхельма отпустила на всю ночь, заперла дверь и обошла гостью кругом. Ириада стояла в центре комнаты молча. С того момента, как ее привели, женщина не издала ни звука.
— Ну, здравствуй, Ириада, мать бывшего наследника, — язвительно произнесла Онхельма.
— И тебе не болеть, царица, — ответила та.
— Что скажешь нового?
— Я не слежу за новостями, государыня.
— Как думаешь, твой сын жив?
Ириада посмотрела на нее и ничего не ответила.
— Так значит, не следишь за новостями? Где вещи твоего сына? Отвечай.
Женщина слегка улыбнулась и ответила:
— Сгорели.
— Ты лжешь.
— Нет. Зачем мне лгать? Это твоя привычка, обманывать всех.
— У тебя слишком длинный язык, Ириада. Я ведь могу его и укоротить.
— Да, ты много чего можешь. Но ты не можешь главного.
— И чего же я не могу? — нехорошо усмехнулась колдунья.
— Догадайся сама, — был ей ответ.
— Ладно, — Онхельма прошлась по спальне, собирая разные предметы с какой-то целью, — Так ты не скажешь мне, жив твой сын или нет?
— Нет.
— Значит, он жив.
— Думай, что хочешь. От меня ты ничего не узнаешь.
— А вот тут ты ошибаешься, мать бывшего наследника. Ты сейчас мне сама все расскажешь.
— Я тебе ни слова не скажу.
— Зачем мне твои слова? Они мне вовсе не нужны. Все расскажет твоя кровь, — с этими словами Онхельма неожиданно схватила женщину за руку.
Ириада побледнела и хотела вырваться. Но хватка колдуньи была крепкой, а потом она наложила на несчастную мать заклинание, сделавшее ту немой и недвижимой, как статуя. Царица Онхельма спокойно, не спеша, разложила собранное на маленьком столике для фруктов. Потом еще раз сверилась с книгой и пошла в кабинет Мелисандры. С порога обернулась и сказала Ириаде:
— Постой здесь, я скоро вернусь.
Ириада все видела, слышала и понимала, но шевельнуться не могла. А разложенные на столике вещи не оставляли сомнений в том, что колдунья затеяла. Несчастная пришла в ужас, но изменить что-либо была не в силах. Вскоре Онхельма вернулась, неся в руках длинный сверток.
— Ты не скучала без меня? Нет? Я так и знала.
С этими словами она развернула сверток, оказавшийся картой. Очень подробной картой с указанием всех известных земель. Потом она усадила Ириаду в кресло.
— Думаю, здесь тебе будет удобнее, — сказала колдунья с улыбкой.
А потом собственно начался ритуал.
Глава 51.
Колдунья отошла и занялась последними приготовлениями. Ириада видела, как она отодвинула мебель, освободив место вокруг нее, расстелила на полу карту, замкнула круг на полу, возилась довольно долго (круг вышел большой), как чертила знаки. Слышала стук чаши, позвякивание небольшого кинжала, шелест шелковой веревки. Ничего не оставалось, только молиться, чтобы Создатель дал силы это перенести.
Онхельма сознательно все делала медленно, этим можно деморализовать жертву и добиться признания, так сказать "без жертв". Потому что... Потому что она еще не потеряла совершенно иррациональную надежду, что ей удастся заполучить ЕГО. А если мужчина когда-нибудь узнает, что она сделала с его матерью — он не простит. Никогда не простит.
Однако время вышло.
Она подошла к женщине, неподвижно сидящей в кресле. присела перед ней и сказала:
— Ириада, поверь, мне вовсе не хочется делать с тобой это. Сейчас у тебя будет возможность говорить, — тут она слегка усмехнулась, — Но не пытайся кричать, звать на помощь. Тебя никто не услышит.
И коснулась губ своей пленницы.
— Скажи мне, Ириада, где твой сын. Ты ведь знаешь. Если бы не знала, не стала бы так упираться.
Ириада мрачно улыбнулась и покачала головой:
— Ты так ничего и не поняла Онхельма. Я ничего тебе не скажу. Ничего. Делай что хочешь. Хоть режь меня на куски.
— Почему? Неужели ты не боишься умереть? — колдунье важно было это услышать, понять.
— Потому что я люблю своего сына. Но ты все равно смысла этих слов не знаешь. Делай, что задумала.
— Что ж. Ты сама выбрала.
Вообще-то, для ритуала достаточно было взять немного крови. Из запястья, или из любого другого места. Но Ириада выбесила Онхельму.
Своим этим самодовольным замечанием. Да! Она не знает, что такое любовь. Но кто виноват в этом?! Кто?! Никто? Тем хуже.
Колдунья взяла чашу и кинжал и встала за спиной женщины, опустив руки по обе стороны кресла. Так она стояла примерно с минуту. Пусть помучается неизвестностью, пусть боится! Потом внезапно оттянула за волосы голову несчастной назад, полоснула кинжалом по горлу и подставила чашу под струю, брызнувшую из глубокой раны. Чаша быстро наполнилась яркой кровью, но Онхельма не убирала ее, кровь пузырилась, переливалась через край и текла на пол, ей на руки. Онхельме было хорошо. Приятно, что эта женщина больше никогда не сможет ее оскорбить.
Потом она подошла к карте, вылила немного крови в центр и стала творить заклинание поиска по крови. Если где есть родная кровь, то она ее найдет. И чем ближе родство, тем больше крови к этому месту устремится. С последними словами заклинания карта словно вспыхнула, а кровь засветилась голубым и потекла. Несколько тонких-тонких ниточек в разные концы Страны морского берега, а довольно широкая лента, извиваясь пробежала через Полуденное море, через остров Расхаранарт, через пролив на "черный берег" в город Магрих. И свернулась там крупной каплей.
— Покажи, — велела колдунья.
Карта стала видоизменяться, словно живая. Город Магрих вдруг разросся, показывая себя как в увеличительном стекле, а капля крови вновь поползла и остановилась во дворце Властителя Магрибахарта.
— Хммм, так вот ты где, Алексиор... — Онхельма прищурилась, — Что ж, вполне предсказуемо. Надеюсь, ты не ждешь меня в гости?
Она отбросила чашу и кинжал, вытерла руки. Потом щелкнула пальцами, исчез с пола круг вместе с нарисованными символами. Оставалось сделать хорошую уборку и незаметно избавиться от трупа. Для этого у нее есть Мила.
Царица отошла к столику у стены, налила себе немного вина и замерла, не отпив ни глотка. Так прошло несколько минут, и Онхельма постепенно стала осознавать, что же она сделала. Она ведь не собиралась убивать мать Алексиора. Но... Как будто... Как будто кто-то решил за нее. Решил будто бы кто-то, а расхлебывать все это теперь предстоит ей.
Она прошла по комнате, обходя пятна на полу, устало опустилась на кровать. Что и говорить, выглядело все ужасно. Кровь кругом. От этого надо избавиться, и надо сделать так, чтобы не осталось никаких улик. А если и возникнут подозрения, пусть они падут на кого-то. Кого? Она подумает над этим позже. И что делать с Алексиором, когда она до него доберется, она тоже придумает потом.
Это было достаточно забавно. Своим преступлениям царица Онхельма всегда старалась найти достойное оправдание, и придумать, как замаскировать их под благовидными предлогами. Чтобы выглядеть правой, хотя бы в своих глазах. А со своими глазами она всегда умела договориться.
Сейчас нужно было вызвать верную прислугу. Онхельма дернула сонетку и стала дожидаться, когда появится камеристка. Но время шло, а девчонка все не появлялась, и колдунья не выдержала, быстрым шагом пошла к ней. Уже в коридоре сообразила, что надо бы использовать отвод глаз.
Комната камеристки была закрыта на ключ.
— Какого черта? — подумала Онхельма, — Неужели у нее любовник? Это было бы некстати.
Колдунья прошептала заклинание, отпирающее замки, и осторожно заглянула в приоткрытую дверь. А потом резко вошла.
Черт! Черт! Черт!!!
Эта бестолочь, ее камеристка, повесилась на потолочном карнизе!
Нашла же время повеситься, гадина! Нашла время!
Но потом из глубины сознания всплыла мысль, что вот оно, верное решение. Нашлось само собой, и все удачно сложилось. Очень удачно! Правда ей придется немного поработать своими руками. Ну, это издержки. Как в старые времена, когда она была просто Беатрисой Кройфельд.
Онхельма закрыла дверь и вернулась к себе. Потом она подхватила тело Ириады, завернула его в покрывало и оттащила в комнату Милы. По дороге ей встретилось несколько человек, но отвод глаз по-прежнему работал, никто не заметил ни царицу, измазанную в крови, ни труп. В комнате у камеристки колдунья устроила мертвое тело Ириады на маленьком вытертом диванчике, а снова потом метнулась к себе. Нужно было создать правдоподобный антураж. Ей пришлось еще пару раз сбегать к себе и обратно, но в результате в комнате у камеристки Милы теперь все выглядело так, будто именно здесь был проведен кровавый ритуал, а потом самоубийство. Осталось только вернуться к себе, довершить наведение чистоты. А потом последнее.
Царица выждала, когда настанет утро, открыла дверь и выглянула в коридор. Никого. Как и следовало ожидать. Она спустилась на этаж ниже.
— Государыня, Ваше Величество, Вы кого-то искали? — только что сменившийся старший смены ночной стражи возник перед ней.
Красив.
— Я? Я искала свою камеристку. Просто, вечером ко мне в гости приходила госпожа Ириада, я отправила Милу проводить ее. А теперь вот беспокоюсь, потому что камеристка так с тех пор и не появилась. А она мне нужна...
О, какой обольстительно беспомощной она выглядела ,какой невинностью светились невозможно синие глаза.
— Государыня, если вам угодно, я схожу за ней?
— Да, — прекрасная государыня улыбнулась своему солдату, — Я буду очень благодарна.
Мужчина был молод и немного влюблен в свою царицу. Как может не влюбиться мужчина в такую красавицу? Особенно, если она будет смотреть на него такими глазами.
Колдунья подошла к нему вплотную и, глядя в глаза, проговорила:
— Ты пойдешь туда и сделаешь все как надо.
Стражник поморгал, потом как-то осоловело повернулся и пошел к лестнице, ведущей на этаж, где помещались комнаты прислуги. Царица вернулась к себе, а через короткое время к ней прибежало несколько престарелых членов ее Совета с новостями, что в комнате ее камеристки был обнаружен труп зверски убитой мачехи покойного государя Вильмора, госпожи Ириады, и сама камеристка Мила, подвешенная к потолочному карнизу. Руки повешенной были в крови, рядом валялся кинжал и чаша, вокруг все окровавленное. Комиссия пришла к выводу, что несчастная, осознав глубину своего преступления, повесилась.
Более того, сцена, обнаруженная там, вызвала определенные подозрения, послали за Кириосом, главой городских колдунов. Тот констатировал, что камеристкой было применено злое колдовство! Ритуал крови!
— Боже мой... — царица в волнении приложила к груди руку, — А я доверяла ей свою жизнь...
Но это были еще не все новости.
— А старший смены ночной стражи, который и обнаружил все это безобразие, от увиденного почувствовал себя дурно, поскользнулся и упал с лестницы. В результате у нас еще один труп.
— О, непременно нужно разобраться во всем этом! Я так на вас надеюсь! — чуть ли не со слезами в голосе проговорила царица.
При этом она сказала себе, что надо бы разнообразить методы, а то все лестница да лестница. Пусть уже теперь как-то иначе умирают. Но, в общем и целом, эту проблему решили.
Теперь надо подумать о том, как попасть на 'черный берег'. Матушку Алексиора она от большого ума зарезала, и у нее больше нет крови, по которой можно было бы найти верткого мальчишку, если ему вздумается вдруг снова сменить место жительства. Значит, следовало поторапливаться.
Плыть туда Онхельма собиралась лично. Если хочешь, чтобы что-то было сделано хорошо, делай это сам. Советники еще не успели покинуть ее гостиную, она обратилась к ним со словами:
— Я хочу нанести дружественный визит нашим заморским соседям. В Магрибахарт. Нам нужно налаживать связи со странами "черного берега", это сулит большие выгоды. Распорядитесь подготовить судно. Да, и пусть это будет "Евтихия".
Ей почему-то доставляло извращенное удовольствие пользоваться именно этим кораблем.
* * *
Как и предполагалось, Алексиор устроил дружеский ужин, на который пригласил Кемиля. Еще с утра он предупредил свою прекрасную наложницу (мысленно он предпочитал называть ее гостьей), что они ожидают в гости друга.
— Мы, господин?
— Да, Батшис. Ты на этом ужине будешь хозяйкой. И твоя задача встречать гостя.
— Но господин, никто не должен видеть моего лица кроме тебя. Я же принадлежу тебе.
— Батшис, — повел шеей Алексиор, — Видишь ли, я ведь чужестранец.
Красавица кивнула, то, что он чужестранец и без слов очевидно. Он, конечно, нравился ей как мужчина, ибо был молод и очень красив, но... Батшис своим дамским чутьем была просто уверена, что что-то с ним не так. Хотя и не понятно, что именно. Одно слово, чужестранец.
А Алексиор, пользуясь ее молчанием, продолжал:
— Обычаи моей страны другие. У нас женщины не прячут лицо и не скрываются от всех на женской половине. И раз ты принадлежишь мне, а я хотел бы считать тебя своей гостьей, а не рабыней, то пусть все будет по обычаям моей родины.
