— Зачем ты мне это говоришь? — против воли скривилась Олиф.
— Запомни это. У Перводружинников нет таких понятий, как "честь" или "совесть", есть только: "хочу, а значит, получу". Мне казалось, что я не похож на них, ведь у меня было то, чего не было у остальных — у меня был друг. Он, вернее она, не давала мне свалиться в яму. Я так думал. Но, в сущности, все мы одинаковые. Я начал срываться на всех подряд. Просто потому, что мне нравилось смотреть, как они начинали лебезить. Пытались угодить. В конце концов, это вошло в привычку...
Он на секунду прервался, а затем с горечью спросил:
— Ты действительно хочешь знать, почему я здесь?
Олиф медленно кивнула.
— Однажды злость стала невыносимой, неконтролируемой. И я сорвался на собственном брате.
— Брате? — ошеломленно переспросила девушке.
— Дик. Его звали Дик.
Лекс дал ей время осознать все, что она только что услышала.
Брат. Родной брат. Не сальный Перводружинник, который пытался изнасиловать твою сестру, а брат — человек, который должен быть тебе дороже всех на свете. Твоя кровь и плоть. Тот, за кого ты несешь ответственность на всю свою жизнь. Олиф молчала долго, очень долго. Мужчине на секунду показалось, что она сейчас встанет и убежит, но девушка заговорила дрожащим голосом:
— Лекс... неужели после этого ты смог так поступить с Ринслером?
— Как — так? Думаешь, я не пытался вернуться? Еще как. Но к Песчаникам так просто не попадешь, они выходят только ночью и собирают Изгнанников, не важно каких — живых или мертвых. А после побега они вообще перестали появляться наверху. Я искал и живых и мертвых по всей пустыне, два месяца искал, но за все это время не появилось ни единого Песчаника. А потом я попал на оазис. Ты уже сама знаешь, что там бывает. Так я потерял еще месяц.
— Как это — потерял? — не поняла девушка.
— Очень просто. На оазисе сидят одни сумасшедшие. И у каждого свой психоз в голове. Они придумывают самые изощренные пытки.
— Пытки?
— Да, пытки. О Берегини, не смотри на меня так.
— Как... как же ты это пережил? — выдохнула Олиф.
— Это не так сложно, как ты думаешь.
— То есть, ты все-таки искал Ринслера?
— Да, некоторое время. Но о Песчаниках слишком долго не было ни слуху, ни духу. И я решил, что он уже мертв.
В темнице вновь повисла глубокая тишина. Девушка принялась теребить какую-то оборку платья, прикусив губу, а затем неловко придвинулась поближе к мужчине. Лекс удивленно на нее посмотрел. Она прислонилась лбом к решеткам и прошептала:
— Брат и друг — это слишком тяжело. Я бы жить не захотела после этого.
— Никто бы не захотел, — усмехнулся в ответ он.
— Тогда что тебя держало тут?
— Всему приходит конец, даже терпению. Особенно терпению. Помнишь нашу встречу? Если бы ты знала, сколько зыбучих песков я повидал. Но в тот день пришел мой конец.
— Нет, не пришел. Ты же тут, — покачала головой Олиф и отстранилась. — Ты так и не сказал, почему хватался за жизнь.
— Я не хватался. Это называется терпение. Терпел эту жизнь. Чтобы ты чувствовала, если бы убила своего брата?
— Я... я не знаю. Злость, наверное. Ненависть к себе, — растерялась девушка. Все ее существо протестующее кричало: "Я бы не убила своего брата!". Олиф никогда бы не позволила, чтобы с Тимкой что-нибудь случилось.
— По-твоему, Кровавый закон — это справедливое наказание за убийство брата?
Девушка вздрогнула и посмотрела на мужчину. Лицо у него было спокойное, как никогда. Он тоже пристально разглядывал ее. За два года можно было смириться с тем, что твоего брата уже нет, но вот с тем, что сделал, он не смирится никогда.
Олиф вдруг поняла, что его держало тут. Это была вовсе не злость, и даже не ненависть. Это была жажда справедливости. Он считал, что Кровавый закон — это слишком жалкое наказание за такой поступок. И, терпев эту жизнь, он сам наказывал себя, изо дня в день, потому что не мог простить себе убийство родного брата. Олиф вспомнила, как дед из темницы говорил, что с Ринслером их объединило общее наказание. Может, это и помогало Лексу держаться. Но потом он потерял и друга. Да, наверное, он прав — в день, когда они встретились, наступил его конец.
Если бы в тот момент, именно в тот момент, не появилась бы она — Олиф — Лекс был бы мертв.
— У тебя вся повязка в крови, — почему-то ляпнула девушка.
Мужчина перевел взгляд на плечо, потрогал ткань, но все-таки менять тему не собирался. Если уж начали говорить, то говорить нужно до конца.
— Что ты здесь делаешь, Олиф?
— Я же говорила, — нахмурила она.
— Нет, — покачал головой Лекс, — именно здесь. Сейчас. Зачем ты обманываешь Ринслера, и вообще всех?
— Ты знаешь? — удивилась Олиф.
— Только глухой не знает. Или слепой, — передразнил он ее. — Зачем?
— Наверное, я люблю неприятности, — пожала плечами девушка.
— Это самая тупая причина, которую я когда-либо слышал.
— Ну-у... — точную причину не знала даже она сама, поэтому пришлось сказать самое разумное, что пришло на ум: — Ты спас мне жизнь в пустыне, и я решила, что будет нечестно оставлять тебя здесь умирать.
Кажется, в эту версию Лекс поверил. Но Олиф чувствовала, что все же не только поэтому она сидит сейчас здесь.
— Повязку нужно поменять, — понуро сказала девушка, все же переводя тему. Мало ли что ему еще в голову придет спросить. К тому же повязка уже действительно сильно пропиталась кровью.
— Оставь ее в покое.
— И тогда получится, что я рисковала напрасно? Нет уж, я быстро.
— Пойдешь туда?
— Да. Если не вернусь, значит... не вернусь.
Олиф поднялась на ноги, отряхнула платье и хотела собрать все, что принесла сюда, чтобы зашить рану, но потом решила, что лишь понапрасну потратит время. Кто знает, может она действительно успеет вернуться?
Она уже подошла к лестнице, как вдруг поняла, что забыла кое о чем спросить.
— Что еще? — закатил глаза Лекс, как только увидел, что девчонка вновь подошла к камере.
— Как ты узнал, что нужно делать, когда мне стало плохо?
— Плебейка, я же уже говорил. Я знаю намного больше, чем ты.
— Но ведь...
— Тебе легче? — перебил он.
— Да, вроде...
— Вот и радуйся.
— Спасибо, — скупо поблагодарила девушка, развернулась и вышла. Вот и разговаривай с ним после такого. Интересно, он хоть кому-нибудь хоть одно доброе слово говорил?!
На входе ее ждал сюрприз. Вернее, сюрприз был в том, что ее как раз таки никто не ждал, даже стражники. Побежали докладывать? Как-то позновато. Девушка настороженно обвела взглядом тоннель, но ничего подозрительного не увидела. Пожала плечами и быстрым шагом направилась на кухню: за тканью и свежей водой. Олиф искренне надеялась, что не встретит Ринслера. И что вообще успеет вернуться к тому моменту, как он явится сюда.
Как только её шаги стихли, из-за угла, рядом с входом в темницу, выпорхнул темный силуэт. Он быстренько добежал до большой деревянной двери, аккуратно отворил ее и плавно прошмыгнул внутрь. В проеме мелькнули лишь длинные рыжие кудри.
* * *
Дверь в нижние камеры тихо хлопнула.
Лекс удивленно поднял брови. Неужели плебейка так быстро со всем управилась? Но мужчина знал, что такое просто физически никому не под силу, поэтому настороженно перевел взгляд на вход. Этот щелчок мог означать только одно — его бывший друг уж обо всем знает.
Шаги были очень тихими и медленными, словно новоиспеченный гость был тут в первый раз и не знал, чего ждать от этого места.
"Нет, это не Ринслер", — заключил Лекс.
Минуты ожидания тянулись мучительно долго. Наконец, в проеме возникла темная фигура, и, судя по очертаниям, явно женская. Лекс предпочел молча наблюдать, чтобы получше рассмотреть незнакомку. То, что это не Олиф — было очевидно. По формам плебейка явно уступала новоявленной гостье.
Силуэт медленно прошел внутрь, отчаянно пытаясь рассмотреть в полутьме хоть что-нибудь. Она долго привыкает к темноте — значит, все время находится там, где очень много света. Из всего подземелья Лекс знал всего два таких места.
— Чего тебе? — резко и довольно грубо спросил мужчина.
Девушка испуганно вздрогнула. Кажется, ее глаза начали привыкать к темноте. Она прищурилась и подошла поближе.
— Кто ты? — Ее голос показался ему смутно знакомым.
— Тебе что за дело? — огрызнулся Лекс.
— Мне-то? О-о, поверь, мне как раз большое дело. Значит, ты тут один? — осведомилась незнакомка.
— Проваливай.
— Не трать силы, я тебя не боюсь.
Светожелы помогли ей справиться с окутавшей ее тьмой, и в бледно-зеленом свете она, наконец, смогла различить очертания мужской фигуры в камере. Подошла еще ближе.
— Неужели все это ради... — она вгляделась повнимательней и удивленно запнулась, не договорив. На секунду в камере повисла тишина, а затем незнакомка воскликнула так громко, что у мужчины заложило уши: — Лекс?!
Он недоуменно поднял брови.
На зрение ему жаловать не приходилось, но девушку с длинными рыжими волосами он точно не знал. Хотя она явно была убеждена в обратном.
— О Берегини, как я могла забыть?! Ты ведь из-за Дика тут! — Она оглушительно расхохоталась.
Лекс резко поднялся, и хотя это стоило ему огромных усилий и новой порции жуткой боли, он схватил чертовку за плечи и резко прижал к решетке.
— Откуда ты про это знаешь?!
Девка перестала смеяться, и, стоя лицом к нему, нагло ухмыльнулась.
— Лекс, дорогой, неужели ты не помнишь меня?
Мужчина на секунду замешкался, а затем с силой встряхнул ее.
— Кто ты, черт возьми?!
Рыжая, уже давно привыкшая к такому обращению, обиженно надула губки.
— Я знала, что вы не запоминаете имен, но что б настолько...
Лекс медленно отпустил ее, не переставая вглядываться ей в лицо. Наконец, память услужливо представила ему обрывок воспоминания, когда Шина нагрянула к нему домой, и застала его не в самом лучшем виде.
— Рэй, — вспомнил он.
— Ну слава Берегиням. Я уж думала и впрямь не узнаёшь! Да-а, выглядишь не очень, — она придирчиво оглядела его фигуру, — а повязочка-то новая.
— Тут неплохие лекари, — и глазом не повел мужчина. — И лекарши, кстати, тоже.
Рэй вновь рассмеялась чисто женским обаятельным смехом, который давно уже заучила наизусть.
— А ты так и не изменился.
— Зато о тебе так не скажешь. Зачем ты здесь, Рэй?
— Скажи мне, — ее тон резко стал серьезным, черты лица ожесточились. Она провела кончиком указательного пальца по череде железных прутьев. — Зачем такому, как ты, такая, как она?
— Как кто? — спокойно спросил Лекс, хотя прекрасно понял, о ком речь. Да, эта рыжая мегера всегда была той еще крысой.
— Как наш Пушок. Но тебе она, скорее всего, известна под другой кличкой.
— Пушок? Нет, не слышал о такой.
— Ее зовут Олиф, дорогой.
— Малышка, я не запоминаю имена всех, кто встречается мне на пути.
Рэй резко одернула руку, подняла на него злой взгляд. В одну секунду она метнулась к камере, обхватив прутья руками, и прошипела:
— Не смей играть со мной, Лекс! Я сдам вас, сдам вас обоих, если не скажешь мне то, что я хочу знать!!!
Мужчина чуть наклонил голову в бок, сделал несколько шагов вперед, оказавшись прямо напротив нее. Двумя пальцами приподнял ее миниатюрный подбородок.
— Ты опоздала, красотка. И я тебе искреннее советую, — он наклонился к ней поближе и прошептал: — беги. Беги как можно скорее. Сейчас тут начнется такое, о чем тебе, дорогая моя, лучше не знать.
Рэй неловко сделала несколько шагов назад. Ее взгляд стал отстраненным.
— Я уйду. И не вернусь сюда, никогда. Но только ответь мне, Лекс, зачем?
— Что зачем?
— Зачем он тебе? Зачем она вам обоим?!
— Нам обоим? — резко посерьезнел мужчина. — Дорогая, я тут один.
— А я и не про тебя, — прошипела "лапочка". Ее пальцы сжимали решетки все сильнее. — Ринслер, так же, как и ты, сюсюкается с этой дурой! Зачем она вам?! В ней нет ни каплю того, что есть во мне, ясно? Ясно?!
Мужчина удивлено посмотрел на нее. Ему не требовалась заглядывать ей в глаза, и так все было ясно.
— Убирайся, Рэй. Тебе здесь делать больше нечего.
Рыжая медленно убрала руки с решеток.
— Я это так не оставлю, — покачала она головой. — Только не ей. Я не отдам ей всё, что у меня есть!
— Проваливай, — отрезал Лекс.
"Лапочка" гаденько ухмыльнулась, развернулась и нетвердой походкой вышла, приговаривая себе поднос: "Я ей не отдам".
* * *
Олиф вернулась в камеру с неожиданно подскочившим настроением. Ни Ринслера, ни охранников она не встретила. Первое девушка списала на чистое везение, второе — на случайность. Конечно, пора бы уже усвоить, что тут случайностей не бывает.
Лекс не менял своей позы: все так же сидел полу возле решеток.
На секунду девушка вдруг представила, что ничего этого нет. Ни темных, безжизненных стен, которые были похожи скорее на большое, гниющее существо; ни Песчаников, которых радовала только смерть — злая, жестокая и такая... бессмысленная; ни чокнутых "лапочек", пустивших свое тело в чужое пользование, лишь бы выжить; ни Фриды, которая потеряла здесь все: жизнь, свободу, любовь. Олиф представила, что нет даже этих железных прутьев, которые разделяли их с Лексом, словно девушка и мужчина теперь находились в разных мирах. Ничего этого для нее не стало. Остались лишь только два человека. Он и она. Наверное, это было бы прекрасно, но жестокая реальность с треском разбила все ее мечты.
— Ты чего там застыла? — вырвал ее из своих мыслей мужской голос.
— Ничего.
Олиф подошла к камере, присела рядом и принялась менять повязку. Прежняя уже почти насквозь пропиталась кровью. Девушке не хотелось думать о том, что кровь должна была остановиться, что она захватила с собой лишь одну запасную повязку, потому что больше их вообще не было... что это его последний шанс выжить, и если кровь не остановится, он умрет.
— Я смотрю, ты уже приноровилась, — усмехнулся мужчина.
Девушка улыбнулась, чуть прикрыв глаза.
— У меня теперь большой опыт.
— Ты уверена, что за тобой никто не следил? — на всякий случай спросил Лекс.
— Нет, не уверена, — покачала головой девушка и посмотрела на его спину. — Как думаешь, скоро они придут?
— Не знаю, — честно ответил мужчина. — Наверное, несколько часов у нас есть.
— Это ужасное слово — часы.
— Да, — согласился он. — В бутылке еще осталось виски?
— Наверное. — Олиф пошарила руками по полу, наткнулась на холодное стекло и, встряхнув бутылку, убедилась, что виски там еще полно.
— Хочешь? — предложил Лекс.
— Нет, спасибо, — закрутила головой девушка. Она к этой гадости больше не притронется.
— Да ладно, ты резала человека живьем, после такого оно тебе просто необходимо.
— Я лучше воды попью, — нахмурилась Олиф.
Лекс усмехнулся.
— Мой отец всегда говорил, что виски — отрава для нашего организма, но все равно нет лекарства лучше.
— Нет, все равно нет. — Для пущей убедительности девушка скрестила руки на груди.
