— Я знаю, кто это, — заявил вдруг Кукушонок.
— Да ну? Какие-нибудь разбойники с большой дороги?
— Почти угадала. Это ее высочество сотоварищи. Шабаш у них.
— Какой еще шабаш?
— Ну, не шабаш, а эта... как ее... орания... оргация?
— Оргия?
— Во, во. Благородные развлечения, сопровождаемые ором и гиканьем.
Я нахмурилась, почесала нос.
— Знаешь что... пойдем-ка отсюда. Мантикор туда, где шумно точно не сунется. Он или удрал подальше или отлеживается где-нибудь в тихом месте. Здесь ни ему, ни нам делать нечего.
— Я вижу огонь, — сказал Ратер. — Во-он, внизу, смотри... Они совсем рядом. Просто они ниже нас, в самом овраге...
— В овраге?
— Стань ко мне, отсюда видно.
А и правда, овраг-то оказался прямо перед нами, в двух шагах. Темный его зев загораживали склоненные деревья, куполом нависающие над высохшим ложем ручья. Снизу листву подсвечивали гуляющие оранжевые блики. Серый с подпалом дым, словно зверь, карабкался по противоположному склону, прижимаясь к крутизне. Самого пламени видно не было.
— Я слышал, принцесса и приятели ее... того... — Ратер щелкнул пальцами, — на шабашах своих через костер прыгают. Голышом.
— Ну и пусть себе прыгают. Тебе-то что?
— Говорят, она ведьма.
— Мораг — ведьма? — я покусала губу, потом все-таки сказала: — "Ведьма" — это не совсем правильно. Она не ведьма. Она... эхисера.
— Что?
— Ну... волшебница. Магичка.
— Да ты что? — Ратер схватил меня за рукав, развернул к себе. — Значит, это правда? Не враки?
— Что — правда?
— Что она колдунья!
— Ратер, все не так просто. Я тебе потом объясню. Пойдем отсюда.
Я потянула его прочь, но парень стоял столбом.
— Колдунья... Я так и знал. Так и знал, что тут не без нечистого... У нее ж на лице написано... Душу свою бессмертную продала за силу колдовскую...
— Да ну тебя, Ратер, ерунду городишь. Все было не так.
— А как?
— Мать ее, королева Каланда, была эхисера. Настоящая эхисера, без всяких там... — зачем я это ему рассказываю? Тем более — откуда я это знаю? Но вот же знаю, и рассказываю, черт за язык тянет... или старая неизжитая зависть, или тоска неуемная? — Я думаю, это она принцессу к волшбе причастила, обряд провела, гения дарующий...
— У-у! — вдруг взвился Кукушонок, пришлось шикнуть на него, чтоб не повышал голос, — У-у...Так это королева Каланда, это все она... это она принцессу нечистому продала, когда та еще маленькой была...
— Да что ты бормочешь! Никого она никому не продавала. И не смей про Каланду гадости говорить! Ты ее вообще не видел!
— Да твоя обожаемая Каланда... собственную дочь...
Я сунула под нос Кукушонку сжатый кулак.
— Еще одно слово про Каланду... эй, ты куда?
Кукушонок оттолкнул мою руку и зашагал к оврагу. Я догнала его, сцапала за плечо:
— Спятил? Нас поймают. У них собаки.
— Какие собаки?
— Они же охотились днем, балда! Как пить дать, это охота заночевала.
Парень послюнил палец и поднял его над головой.
— Ветер от Нержеля. Обойдем вон там.
— Ты кретин. Ты безмозглый идиот.
— Ну и вали отсюда, если трусишь.
— Я уже имела дело с принцессой. Не хочу ей больше попадаться.
— Ну и вали, говорю.
— И тебя уже один раз вытаскивала из застенков. Мне это тоже надоело...
— Давай, давай. Попрекни меня еще куском хлеба.
— Не топай, балбес! Ломишься, как стадо кабанов.
— Тихо ты...
Ратер опустился на четвереньки и осторожно пополз сквозь растущую на краю оврага мокрую малину. Мне ничего не оставалось, как последовать за ним.
Внизу открылась неширокая ложбина — на дне ее, прямо под нами, словно в адском котле полыхал костер, по песчаным стенам метались ломкие тени. На фоне пламени корчились и скакали три косматых силуэта — правда, не совсем голяком, а в длинных распоясанных рубахах. Пара пестро одетых музыкантов терзали визжащие инструменты. Призывно пахло горячим вином и чуть подгоревшим мясом.
Дальше, в глубине котловины, на разбросанных плащах сидели и лежали остальные гуляки, у которых, наверное, уже не было ни сил, ни желания прыгать перед огнем. Трое или четверо спали вповалку на разбросанных коврах, еще четверо, сидя полукругом, лениво передавали друг другу полупустой мех, а одна пара, нисколько не смущаясь присутствием зрителей, занималась любовью.
— Ну, разбойники... — вполголоса пробормотал Кукушонок. — Настоящие разбойники...
— Где-то должны быть слуги. И лошади. И собаки.
— Вон там, я смекаю, — Кукушонок показал в темную глубину оврага.
— Если они там, собаки нас унюхают.
— Навряд ли. Слишком туточки много потных нобилей, чтоб унюхать двух замерзших браконьеров. Хотя какие мы браконьеры, здесь же не Королевский Лес...
— А, для них один черт... Смотри-ка, это ведь девушки у костра скачут. У одной, кажется, кроталы в руках...
— Это альхана, которая с погремушками. А остальные, наверное, просто шлюхи из города. Ноблесок тут нет. Музыканты у них тоже альханы. Вот ведь наяривают, черти...
Я оглядела всю компанию в поисках принцессы.
— А где Мораг?
— Мораг-то? Вон она.
— Где?
— Да вон. С мехом.
А ведь точно. Один из ленивых пьянчужек оказался принцессой.
Сверкнул серебряный обруч — принцесса откинулась назад, расправляя мех и выцеживая себе в глотку остатки вина — угольно-черные волосы коснулись скомканного на земле плаща.
Пустой мех отлетел в сторону, Мораг легким, скупым движением вскочила на ноги. Вскинула руку — музыка смолкла на полутакте, танцующие у костра замерли, теперь был слышен только треск пламени и шум ветра в листве.
Принцесса что-то проговорила. Двое пьянчужек поднялись и направились к костру.
— Че это они делают? — удивился Кукушонок.
— Гасят огонь, как видишь.
— Разве так огонь гасят?
Девушки в рубашках отодвинулись к песчаной стене; парни, вооружившись длинными палками, принялись растаскивать костер в разные стороны. Пламя тут же упало, сократилось, сделалось темнее. Принцесса между тем отвесила пару пинков сплетшейся паре и отправилась пинать спящих.
Вскоре народ в котловине зашевелился. Вспыхнули факелы. Ковры и разбросанный скарб оттащили подальше, а бывший костер превратился в большую, мерцающую темно-алым кляксу.
— Ого, — пробормотала я, — или я ничего не понимаю, или сейчас цирк начнется.
— Чего начнется? — Кукушонок недоумевал.
— Цирк, говорю. Это будет похлеще прыжков через костер. Ты гляди, гляди...
— Не нравится мне это... — бормотал он, ерзая и шурша ветками, — Лучше б они этим своим занимались... оргием своим...
— Тссс! — я ляпнула Кукушонку по загривку и придавила его к земле. — Молчи...
Совсем рядом прошелестели шаги, затем кто-то затрещал кустами, пробираясь к краю оврага. Мы с Кукушонком испуганно переглянулись. Невидимка повозился и затих в трех шагах от нас.
Кукушоночьи губы воткнулись мне в ухо:
— Кто-то из слуг, небось. Тоже подглядывает.
Я кивнула и прижала палец к губам.
Тем временем двое помошников стащили с Мораг сапоги и завернули штанины до середины икр — она босиком прошлась перед рассыпанными углями. По периметру мерцающей кляксы воткнули десяток факелов, осветив место действия. Мораг махнула рукой — музыканты слаженно грянули какую-то смутно знакомую мелодию, а девушка-альхана, щелкая кроталами, вдруг завела мощным, ясно слышимым голосом:
— Не летай, голубка в горы,
Стрелы для тебя готовы!
Мораг помедлила, прислушиваясь к музыке, затем выпрямилась, проведя руками по бокам сверху вниз, сжала ладонями свои узкие бедра, тряхнула черной гривой — и шагнула на раскаленные уголья.
Кукушонок придушенно ахнул, я снова надавила ему на загривок, пригибая горячую его голову к земле. А чего он ждал, интересно? Что принцесса рыбу ловить будет в этом пекле? Или кого другого загонит на головешках прыгать?
Принцесса подняла руки над головой, ударила в ладони и закружилась, взметывая босыми ногами черную золу. В прорезях темной котты замелькала белая рубаха, белые рукава взлетели крыльями, волосы бессветным плащом расстелились по воздуху у нее за спиной. Толпа раздалась — на песке, перед перемигивающейся алыми огоньками угольной лужей плясала и пела альхана, тоже голоногая, простоволосая, в одной нижней рубахе.
— Где в горах снега не тают,
Стрелы острые летают!
Не улыбка и не шутка
Не спасут тебя, голубка.
Не опасно? Не серьезно?
Улетай, пока не поздно!
На родной лети порог
Я не голубь, я стрелок.
Не летай, голубка, в горы
Рано поутру,
Чтоб не умер я от горя,
Выпустив стрелу,
Выпустив стрелу.
Я глядела во все глаза. Зрелище было что надо! Хорошенькая альхана оказалась прирожденной плясуньей и певицей, а вот Мораг танцевать не умела, однако кружилась по раскаленным углям с великолепной грацией разъяренного животного.
Кукушонок поедал их глазами, весь подавшись вперед. На лбу и на крыльях носа у него выступил пот. Эк парня разобрало! Впрочем, не удивительно. Альхана была хороша, а принцесса еще лучше. Хоть то, что она вытворяла, мало походило на танец. Но дикий заморский зверь пантер из нее получился — будь здоров! Даже отсюда было видно, как блестят у принцессы зубы.
Рядом ни к месту заерзал, зашевелился наш невидимый сосед. Мне пришлось толкнуть Ратера в бок, чтоб он прекратил сопеть, вздыхать и громко глотать слюну. Кукушонок ответил на тычок бессмысленным мычанием, не отрывая глаз от красавиц. Ладно, шут с ним. Если сосед в таком же состоянии как и мой спутник, то он не только нас, он и вражескую армию у себя под носом не заметит.
В глубине оврага, там, куда уводило песчаное русло ручья, мне почудилось шевеление во мраке. Какие-то голоса загомонили за ярко расписанным занавесом альханской музыки. Вдруг из темноты выскочил человек, размахивая руками и крича, и музыка оборвалась.
— Чудовище! — кричал человек, и по его голосу было ясно, что он не на шутку испуган, — Миледи, там чудовище в лесу! Дракон, миледи! Прямо к лагерю подошел!
Мораг, продолжая движение, с поворота ловко спрыгнула на землю, в то же мгновение рядом с нами что-то тренькнуло, свистнуло — и посреди угольной лужи, взбив облачко золы, вырос белоперый цветок на длинном тонком черенке.
Меня словно подбросило.
— Убийца! Здесь убийца! Стой!
Серая тень взвилась из травы, шарахнулась куда-то вбок, за ней, оттолкнув меня, волчьим прыжком метнулся Ратер, затрещали кусты, треск покатился влево, и гвалт голосов из оврага заглушил его.
Внизу, похватав редкие факелы, метались люди. Я расслышала зычный голос Мораг, выкрикивающей приказы вперемешку с проклятиями, ржание непонятно откуда взявшихся лошадей, чей-то визг, лай собак.
Ну, какого дьявола я позволила Кукушонку втащить себя в эту дурацкую затею! Ясно же — там, где Мораг, там обязательно все переворачивается с ног на голову. Мало ему было плеткой поперек ребер и палкой по темечку... Впрочем, мне надо смываться. Убийца, должно быть, бросил здесь свой лук, и если меня застукают поблизости... плюс мои приключения в Нагоре...
Подобрав юбки, я резво рванула в сторону, прямо противоположную оврагу.
Лиственный лес скоро закончился, начался сосняк, а с ним и довольно крутой подъем в гору. Наконец-то из-за облаков выглянула луна. Я залезла на холм повыше, села в траву и прислушалась. Свиристели ночные птицы, шумела листва, опять где-то далеко уговаривал ложиться спать коростель — и это все. Ни людских голосов, ни шума погони... Хорошо. Авось обойдется.
Теперь можно подумать.
Чудовищем, которое видел тот испуганный человек, несомненно был Эрайн. Вот уж невезуха — налететь не на пейзан каких-то, чьему трусливому лепету вряд ли кто поверит, не на лесорубов, чей рассказ сочтут за пьяные выдумки — на саму принцессу с ее охотой. Холера! Ну что за судьба... Теперь она не слезет со следа, пока не докопается, одна надежда — опередить ее. Убийца еще этот... Может, отвлечет ее от охоты? Интересно, Ратер догнал его или нет? А если догнал — не получил ли ножом в бок...
Я поежилась. Куда ни кинь — всюду клин. Ну что мне теперь делать?
Надо остановиться на чем-нибудь одном. Самом важном. Что для меня сейчас самое важное?
Найти Эрайна.
Значит, надо вернуться к оврагу и поискать его следы около лагеря слуг.
А может я неправильно поступаю? Может, надо действовать иначе? Не метаться по ночному лесу без дороги, а... Вот что бы сделал в этом случае Амаргин? Ясно, он не стал бы бегать по колдобинам, а нашел мантикора магическим путем... волшебством нашел бы...
Я прикрыла глаза и попыталась сосредоточиться на образе Эрайна.
Вот он летит на меня в блеске молний сумасшедшим ртутным колесом, черненое серебро, сизая сталь, бурая бронза, седое железо...
Нет, не так. Вот он лежит в воде большого грота, пепельно-пятнистый, как змей из Огненных Пустынь, и глаза его, полные тьмы, слепо глядят в пролом пещерного свода...
Нет, на самом деле он, окоченелый и фосфорно-зеленый, висит на цепях в ледяном мраке, посреди озера мертвой воды...
Нет...
Не так. Я гляжу его глазами... в мутную бездну... на мерцающую могильную зелень... на собственные лапы, светящиеся под водой как две гнилушки...
Нет...
Не так...
(...— Скажи, Левкоя, а правда, что колдуны из Ваденги и Карагона приносят кровавые жертвы?
Старуха почесала лоб мундштуком трубки.
— Про деньгов ничего не скажу, про них разное болтают. Про карагонских ведунов... хм... тебе следовает знать, что это все враки бесталанные.
— Мать ничего не рассказывала. Она вообще про отца не упоминала.
Левкоя сунула мундштук в рот, попыхтела, но трубка уже погасла.
— Достань мне уголечек, малая... Ага. Так что я говорю... враки это про кровавые жертвы. Может, какие дикари дикие и покупают силу чужой кровью... да только не батька твой. Батька твой никаких жертвов не приносил. Никакой крови на его руках нету, вот как.
— Он тебе так и говорил?
— Ага. Я ж спрашала, какому богу он там кланялся, в Карагоне своем, и отпал ли от Единого, раз в церкву-то не ходит.
— А он?
— Никакому, говорит, богу не кланяюсь, и Единому богу не кланяюсь, ибо вера в богов, говорит, есть не более чем жалость к себе и оправдание страхов своих. Или как-то так. Короче, ересь всякую болтал, пустозвон... Ага. Но жертв он не приносил, ни кровавых, ни каких других, чушь эту ты из головы выкинь.
Я тяжело размышляла, кроша хлеб на скобленый стол. Значит, отец не приносил жертвы и не проходил ритуал. И наверняка именно поэтому он и не был настоящим магом. Он все ключ какой-то искал... Причем тут ключ?
Но гении, дарующие волшебную силу, по описанию Амы Райны не походили на богов... Они, скорее, схожи с ангелами-хранителями или стихийными духами... "Мой гений" — говорила Ама Райна, и воображение тут же рисовало: огонь, свет, тепло, благо... но тогда почему этот гений требует крови?
Вздохнув, я пошла по второму кругу:
— Я слышала, чтобы стать настоящим волшебником, надо призвать покровителя. Совершить обряд и воззвать к высшим силам, дарующим магию. И кровью заплатить.
