— У нас не хватает личного состава не только для обороны всей линии соприкосновения с противником, но даже для удержания ключевых позиций, — резко возразил Модель. — Часть тылов армии отрезана. Коммуникации нарушены. Наземные пути снабжения заблокированы, транспортные самолеты прилетают редко, а того, что сбрасывают на парашютах или на грузовых планерах, совершенно недостаточно. Да к тому же многие контейнеры не удается разыскать по той причине, что летчики бросают их куда попало. Причем, несмотря на все наши просьбы, люфтваффе продолжает использовать белые парашюты, а не красные. — Переведя дыхание, командующий корпуса продолжил перечислять свои аргументы. — Далее, потери лошадей вследствие недостатка фуража и воздействия противника, нехватка горючего для машин и ужасные местные дороги, занесенные снегом, осложняют питание войск. Солдат негде размещать, и они несут потери из-за погодных условий, а ведь суровая русская зима только начинается. В такой ситуации мы не можем оборудовать долговременные оборонительные позиции. Боеспособность войск упала из-за постоянных неудач на фронте, больших потерь, непогоды и жутких бытовых условий. К тому же условия местности и плохие дороги не позволяют осуществлять быстрое развертывание и своевременно блокировать вражеские прорывы. Поэтому у нас нет другого выхода, кроме отступления, иначе не избежать тяжелых потерь.

Начальник гестапо выслушал пояснения генерала с непроницаемым выражением лица, но, в конце концов, не выдержал и взорвался:

— Вы что, полагаете, что умнее Гитлера? Вам же известно, что разрешается только отход на отдельных участках, а общее отступление категорически запрещено.

— Боюсь, у него нет полной информации о том, что происходит здесь, — осторожно возразил Модель, помня, с кем разговаривает. — Ведь буквально все генералы армейской группировки от Лееба до командиров дивизий были за прорыв окружения всеми наличными силами. Они же не идиоты, и лучше кого-либо знают положение на фронте. Если бы не приказ с самого верха, мы бы так и сделали. А затем организовали бы скоординированный отход за линию озер, где можно спокойно продержаться до весны, приводя войска в порядок. Но Гитлер приказал стоять на месте, а сил одного потрепанного корпуса для наступления не хватает. И скажите, я что, по-вашему, никудышный стратег? Ведь не зря же фюрер лично назначил меня командовать этим корпусом.

— Назначили вас сюда по одной простой причине, — резко оборвал его майор. — Вы таких зверств натворили на восточном фронте, что ни за что не сдадитесь в плен русским. — Лютце едва удержался от улыбки, уж больно ошарашенным выглядел генерал после такого откровения. — И вы что, даже после потери вашего танкового корпуса считаете себя непревзойденным полководцем? Ну ладно, не будем об этом. Лучше подумайте, разве Гитлер оставил бы вас здесь, если бы положение действительно было безнадежным. Понятно, что скоро прибудет помощь, и кольцо блокады прорвут.

— Вы-то сами в это верите? — резко ответил генерал, пристально глядя прямо в глаза.

Майор действительно верил, что резервы готовятся. Мало того, Лютце видел собственными глазами, как примерно сотня обозников, денщиков, парикмахеров, поваров и связистов училась стрелять из винтовки. Через пару-тройку недель их отправят в качестве подкрепления на передовую, если конечно, линия фронта не придет к ним сама. Под стать солдатам были и офицеры, многим из которых уже перевалило за шестьдесят. Это было бы не так страшно, будь они кадровыми командирами, однако в наличии остались только плохо подготовленные резервисты, не имеющие никакого боевого опыта. Еще имелись дивизии из Франции. Правда те, что успели прислать, уже растащили по всему фронту, а другие возможно и не пришлют, потому что зашевелились англичане. Конечно, в Германии начиналась тотальная мобилизация, однако обучение и вооружение новых частей дело долгое.

Не дождавшись, пока майор сформулирует ответ, генерал насмешливо воскликнул:

— Разве у командования имеется достаточно сил, чтобы нас деблокировать? Да откуда им взяться. На фронте и так полно дыр, которые нечем закрывать. Последние резервы армии давно полностью введены в действие, а вы толкуете о наступлении. Про снабжение я и не говорю. Как хотите, но мы отходим. Помочь нам можем только мы сами, больше надеяться не на кого. И черт с ним, с тяжелым вооружением, бросим всю артиллерию, главное вывести людей. Мне вообще кажется, что горючее нам специально не присылают, чтобы не появилось соблазна уехать.

С последним предположением Лютце в глубине души был согласен, но все равно веско возразил:

— Господин генерал, я что, должен читать вам лекцию по стратегии? Наши котлы отвлекают огромные силы русских, вынужденных держать для их окружения все свои армии. А весной эти территории станут отличными плацдармами, из которых можно будет продвинуться дальше вглубь России.

— Какая весна, майор? Вы что не в курсе, что у нас лишь тыловые части сохранили кое-какую боеспособность. А боевые подразделения мало того, что понесли потери в живой силе, так еще бросили часть артиллерии и автотранспорта при поспешном отступлении. На новых позициях у нас нет никаких укреплений, а сделать их зимой очень трудно.

— Вот видите, из-за вашего предшественника, бросившего великолепные позиции под Ленинградом, вы и оказались в такой ситуации, — вывернулся Лютце. — Из-за малодушия одного человека сведены на нет усилия целой армии. Если и вы тоже не выполните приказ, последствия будут крайне тяжелыми. И поймите, наконец, если бы ваше положение здесь было безнадежным, генеральный штаб обязательно разрешил бы отступление. Не бросит же Гитлер на произвол судьбы целую армию. Он же не заинтересован в ее гибели.

— Гитлер? — Модель вскипел и, отбросив осторожность, выпалил все, что думал о фюрере. — Да ведь у этого недоучки-ефрейтора отсутствует какая-либо военная подготовка. Как политик и демагог он вне всякого сравнения, но разве Гитлер что-нибудь понимает в стратегии? Ему же ровным счетом ничего не известно о командовании силами крупнее одного отделения. Как такому человеку можно доверить управлять войсками? Он кроме слов "Ни шагу назад" ничего приказать не может. Этот безумец готов погубить целую армию ради своего престижа, только затем, чтобы не признаваться в своих ошибках. Нас уже списали в расход.

— Допустим, вы искренне так думаете. Но присяга есть присяга, — выдвинул Лютце последний аргумент.

— Присяга, говорите? — Модель весь побагровел от возмущения. — Присяга вещь обоюдная. Мы сделали для фатерланда все, что в наших силах, а Гитлер вместо благодарности гонит нас на смерть. Я поступлю так, как подсказывает моя совесть, а не как приказывает сумасшедший австрияк. Продолжать стоять на месте не только бесполезно, но просто безответственно. — В исступлении Модель уже не говорил, а кричал. — Я отвечаю за корпус, и я не допущу катастрофы.

— Офицер не может трусливо отступить перед большевиками, — заорал в ответ гестаповец. — Он сражается до конца или умирает.

Ошеломленный Модель замолк, в недоумении уставившись на капитана. Уж чего-чего, а обвинения в трусости он не ожидал услышать.

— Никто не скажет, что я трус и боюсь смерти, — тихо ответил генерал. — Но ведь погибнут еще и тысячи солдат. Взгляните на ситуацию непредвзято. Дальнейшее сопротивление не имеет ни малейшего смысла. Чтобы армия не погибла, она должна отступить.

Спорить дальше означало только напрасно тратить время. Лютце демонстративно пожал плечами и, не глядя на генерала, нарочито спокойным тоном подытожил:

— Если вы категорически отказываетесь выполнять распоряжение фюрера, то его выполнит другой.

— И кто же этот "герой"? — Командующий корпусом выдавил из себя улыбку, хотя ему было не до смеха.

— Ваш начальник штаба полковник Шилль, — любезно разъяснил Лютце. — С ним уже заранее все обговорено. Именно он проинформировал контрразведку о ваших позорных планах отступления, и Леман уполномочил меня разобраться на месте с этой проблемой. И запомните на будущее, господин генерал. Никогда и никому не удастся победить наши войска.

Новость о коварстве начальника штаба, вырывшего ему яму, добила Моделя, и он тоже пришел к вводу, что дискуссия бессмысленна.

— Надеюсь, командование примет мою отставку, — произнес он безжизненным тоном, уставившись в пол.

— Не в этом случае, — покачал головой Райх. — Войска и так обескуражены чередой отставок среди высшего командования. Вы в курсе, что за последние месяцы уже сорок генералов лишились своих постов. В то время, как солдаты должны стоять до последнего, — капитан невольно перешел на язык лозунгов, — добровольный уход их командующего воспримут как предательство, причем безнаказанное. Так что выбор у вас невелик — или выполнение приказов, или военный трибунал.

— Я готов к расстрелу. В конце концов, здесь нас всех ожидает та же участь, а полковник дурак, если не понимает этого.

Лютце закурил и протянул генералу открытый портсигар, на который тот впрочем, не обратил внимания:

— В отличие от вас полковник Шилль понял главное. И не делайте вид, господин генерал, что не знаете, какая судьба ожидает вашу семью.

Глаза Моделя округлились. Мысль, которую он упорно гнал прочь, оказалась ужасной правдой. Если его заклеймят как предателя, всех родных ждет концлагерь.

— Вы предлагаете мне выбор, — с отвращением в голосе произнес потрясенный генерал, — предать семью, или предать солдат. Это бесчестно.

— Нам не нужны предатели, — возразил Лютце. — Рейху нужны герои.

— Вот оно как, — только теперь генерал понял, зачем к нему явился этот майор с добрым лицом и глазами убийцы. Модель внимательно посмотрел на контрразведчика и тихо спросил. — Самоубийство фон Хаппиуса тоже ваших рук дело? Или ваше, капитан?

— Нет, что вы, он вообще страдал нервными расстройствами, — честно признался Райх. — У генерала в деле записано, что у него имеется склонность к самоубийству. Ну а после того, как по его 38-у корпусу прошелся паровой каток русской ударной армии, он не выдержал и пустил пулю в висок.

Модель достал свой пистолет, усмехнувшись тому, как его противники напряглись и потянулись к оружию, и задумчиво покрутил Вальтер в руках:

— Не думал я, что придется воспользоваться им, а тем более, вот так, — тихо пробормотал он себе под нос. — Пожалуй, стрелять себе в голову, как фон Хаппиус, не стоит, лучше в сердце. И не здесь, а то все документы запачкаю.

— Не спешите, господин генерал, мы вас не торопим. — Лютце, когда хотел, был сама любезность. — Вы можете закончить свои дела, а мы подождем.

Даже не дождавшись, пока генерал выйдет, контрразведчик вызвал Шилля и без лишних обиняков пояснил ситуацию.

— Господин полковник, завтра вы получите звание генерал-майора. А если ваш корпус продержится месяц, то вы станете генерал-лейтенантом.

Шилль слегка кивнул в ответ, он уже был в курсе.

— По распоряжению генерала Кюхлера, — продолжал Лютце, — все подразделения, находящиеся в вашем секторе, передаются под ваше командование, а вы должны любой ценой прекратить отход войск.

— Не беспокойтесь майор, я умру, но не отступлю, и тем более не сдамся врагу.

Вызвав подчиненных, полковник немедля принялся раздавать указания. — Подготовить новые рубежи обороны силами 21-го инженерного батальона, местного населения и особых полевых подразделений (* это штрафники, которым в начале войны оружия не давали, но направляли на самые опасные участки фронта в качестве саперов). Для последних выделить конвойные части. К месту вероятного наступления противника направить 540-й испытательный батальон (* штрафники, которым доверили оружие). Из уставного персонала батальона создать хорошо вооруженные наряды полиции, которым поставить задачу любыми средствами предотвратить попытки испытуемых скрыться с передовой.

Приказы, распоряжения и предложения сыпались один за другим, и штабные офицеры, почувствовав уверенное командование, значительно прибодрились. Теперь уже никто отступать не собирался.

— Полевую дивизию Люфтваффе подчиняю своему командованию, — продолжал Шилль. — Техническому персоналу и обслуге аэродромов все равно делать нечего, так что используем их в качестве пехоты. Позади ненадежных частей для устойчивости, в смысле, для поддержания боевого духа поставить эсэсовцев. Капитан Райх, внимание, это вас касается. Органам гестапо необходимо усилить наблюдение за солдатами и офицерами.

Пока весь штаб суетился, генерал Модель, которому дела этого мира вдруг стали глубоко безразличны, вышел на улицу и побрел, глядя себе под ноги. Он даже не подумал накинуть шинель или одеть шубу. Напоследок генералу пусть немного, но повезло. Едва он вышел из ворот, как в воздухе, будто по заказу послышалось гудение самолета. Какой-то отчаянный до безумия русский вывел свой штурмовик на разведку или свободную охоту. Пулеметная очередь, разорвавшая тишину, совпала с тихим выстрелом малокалиберного пистолета. Теперь все подтвердят, что Модель не пустил себе пулю в сердце, а погиб на боевом посту от вражеского огня.

* * *

С успехом выполнив свою миссию, Лютце преисполнился гордости. Все-таки Леман не зря выбрал именно его, такого исполнительного и ответственного. Конечно, жаль опытного генерала, но приказы фюрера нужно выполнять. Сказано, держаться до весны, значит надо стоять в обороне до последнего солдата. Да, стоит признать, Ленинград оказался тяжелым урок для Вермахта. Но этот урок усвоен, и больше ошибку не повторят. А пока требуется тянуть время, изматывая противника. И как все-таки, оказывается, приятно вершить судьбы генералов и целых армий.

Впрочем, будучи человеком практичным, Лютце недолго витал в облаках и быстро вернулся к делам обыденным. В первую очередь он попытался связаться со штабом авиаполка, узнать, когда следующий рейс. Удалось это далеко не сразу. Вопреки обыкновению, связь была даже хуже, чем отвратительная. В трубке что-то гудело и шумело, как будто телефон на другом конце линии был установлен прямо на самолете. В ней слышались разные голоса, перебранка и ругань. Когда же до дежурного по аэродрому все-таки удалось дозвониться, он ничем порадовать не смог — ужасная погода не позволяла принимать самолеты. Один борт все-таки попытался сесть, но разбился прямо на краю поля. Может быть, через несколько дней и распогодится, но сегодня вблизи аэродрома заметили лыжников, а значит, русские скоро пришлют бомбардировщики. Придется опять все переносить на новое место.

Итак, воздушный мост практически рухнул, но Лютце это не удивило. Именно на этот случай он и прихватил с собой пусть небольшой, но зато отборный отряд, с которым можно попытаться перейти линию фронта. На каком участке лучше переходить к своим, Лютце узнал в штабе заблаговременно, и потому, не медля ни минуты, приказал собираться.

Райх, которому уже было не по пути с Лютце, вытребовал у местной хозчасти грузовик для своего камрада. Машина, хотя неказистая с виду и с посеченными осколками бортами, была вполне на ходу. Сначала, правда, пришлось повозиться, пытаясь открыть заледеневшую дверцу, но зато грузовик завелся почти без капризов. Солдаты уже отогрелись в местной казарме, успели слопать в столовой двойную порцию, и теперь весело попрыгали в кузов, уступив кабину старшим по званию.