— Ты — мой слуга, — поднимаю пустую пачку и кладу в корзину с кокосами. — А Аугусто — al'lil, а не человек. У тебя нет выхода. Либо смирись, либо расторгай договор.

Стискивает зубы так, что скулы белеют.

— Простите, хозяин. Я... смирюсь.

Поднимаюсь на ноги.

— Пойдем. Скоро закат.

Послушно встает, отряхиваясь от песка.

Солнце — в ладони от горизонта.

* * *

Ночью — красиво.

Люблю смотреть на ночное небо. Здесь, вдали от огней мегаполисов, оно переливается бриллиантами звезд. Кажется, что его можно достать рукой.

— Мя-я! — подбегает кошка.

Бока серые. Сама плоская, словно не ела полмесяца.

— Мя-а!

Запускаю кошку в дом.

Вьется у ног, дергает хвостом.

Накладываю в миску немного корма, захваченного с собой. Скоро придется переходить на натуральный — этот заканчивается.

Зажигаю светильник. Кошки, в отличие от меня, в кромешной тьме не видят.

Хрустит. Нагулялась.

За свою жизнь моя кошка привыкла к постоянной смене жилья. Я много путешествую, и ей приходится приспосабливаться. Сейчас она знает, где я — там дом.

Пьет водичку из глиняной мисочки, жадно лакая розовым язычком.

Прикасаюсь к мягкой спинке. Приподнимается на задних лапках, хвост задирается вертикально вверх. Где-то внутри зарождается добродушное мурчание.

Животное. Не человек.

На ласку отвечает доверием.

* * *

В деревню наведываюсь один. Аугусто разрешил мне брать там все, что угодно.

На этот раз мне угодно всего лишь мяса и овощей для Андрея.

Продукты, что были в доме — кончились.

Жители деревни волокут вереницу корзин, мешков и крынок. Корнеплоды, крупа, свежие овощи, фрукты, молоко...

Набираю немного. Все брать не имеет смысла — если продукты подойдут к концу, я всегда смогу наведаться в эту деревню еще раз.

* * *

Кухня в этом доме находится снаружи. Климат ровный, теплый, позволяет. Очаг открытый.

Складываю хворост, добавляю пару поленьев.

— Спички есть? — спрашиваю слугу.

— А... — хлопает себя по бокам, потом сокрушенно качает головой. — Нет, кончились...

В доме находится небольшое увеличительное стекло. Направляю свет от солнца так, чтобы зажечь очаг.

— Мы в детстве так дощечки жгли, — комментирует мои действия Андрей.

— А я нет, — раздуваю тлеющий трут пальмовым листом.

Слуга замолкает, понимая, что его комментарии неуместны.

Каша готовится быстро.

* * *

Андрей сидит на чурбачке, энергично работая ложкой.

— Все возишься? — фыркает Аугусто, приземляясь рядом со мной.

— Вожусь, — соглашаюсь, поправляя очки.

— Я всегда удивлялся тебе. Ты ко мне так не относился, как к нему.

— Апрель тоже мне это говорил, — соглашаюсь.

— И что ты ему ответил?

— Первая задача слуги — угодить хозяину. Первая задача птенца — научиться самостоятельной охоте.

Пристально смотрит на слугу, затем кивает.

— Да, это так.

— Кстати, там никто еще не собирается восстать?

— Нет, — просовывает пальцы под шляпу, что-то чешет. — Тьфу. Шеш, когда я к солнцу привыкну уже?

— Я еще не привык, — киваю на длинные рукава.

— А я так любил загорать...

— Ночью загорай, — пожимаю плечами. — Лунный свет нам не опасен.

— Обязательно последую твоему совету, — иронически хмыкает.

* * *

То, что Аугусто называет школой, — на другом конце острова.

Клетки, ямы, камеры... Фантазия у моего бывшего птенца неплохая.

— И в чем смысл твоей "школы"? — оглядываю измученного человека в железной клетке.

— Послушание, Шеш, послушание. Раньше я отправлял нового раба в деревню сразу, но они плохо работали, смущали жителей, пытались куда-то убежать. После моей дрессировки они становятся шелковыми.

Запах обреченности.

— Хочешь посмотреть на процесс?

Голос исполнен гордости.

— Хотя... Тебе стоило бы посмотреть на то, что было, и на то, что стало, — добавляет.

— Я представляю.

Где-то в небе щебечут птицы.

— Покажу тебе мой любимый случай. Из России, кстати.

Скрипят петли на деревянной двери.

Человеку за сорок. При виде Аугусто встает на колени, склоняет голову.

— Хозяин...

— Это господин Марк, — представляет меня собрат. Говорит по-русски.

— Господин...

Запах страха .И ненависти.

На лице Аугусто — довольство.

Вообще на его лице редко бывает что-то другое.

Переходит на итальянский.

— Называть меня хозяином он научился за два дня. Вставать на колени, приветствуя — за неделю. Правда, и нападать пытался, и бежать...

Хмыкаю. Нападать и бежать — глупо.

— Отучился где-то за пару месяцев, — продолжает, — но иногда все равно что-нибудь и вытворяет...

Улыбаюсь. Вряд ли он "вытворяет" что-то "круче", чем мой слуга...

Аугусто понимает это по-своему.

— Не веришь?

— Верю, — поспешно говорю. — Просто мой слуга иногда тоже вытворяет...

— Так накажи, — снимает со стены плетку. — Можешь мне отдать. На время, конечно. Я его выдрессирую и верну.

Раб меняется в лице.

Плетка скручена из проводов — медных жил в разноцветном пластике. Такая бьет очень больно и калечит при этом.

— Спасибо, но я сам.

Осматриваю комнату-камеру. На полу — куча почти сопревших листьев и кусок грязной дерюги. Рядом — погнутая миска.

Рассматриваю человека.

Лицо заросшее, волосы спутаны. Грязный, неприятно пахнущий.

— Ты его моешь? — интересуюсь.

— Зачем? Быть чистым — привилегия. Он ее пока не заслужил.

Ничего не отвечаю.

— Смотри, как он дрессирован, — говорит Аугусто и обращается к стоящему на коленях человеку: — Кто ты?

— Ваш раб, хозяин, — немедленно отвечает человек.

— Молодец, — кивает головой собрат. — Как тебя зовут?

Раб запинается на секунду, но потом произносит:

— Тварь... хозяин.

— Ты назвал его Тварью? — изумляюсь.

— Да. Но это пока. Иногда я меняю ему имена. Например, Червь. Или Падаль. Звучит, правда? — улыбается.

— Твой раб, — пожимаю плечами.

Выходим наружу. В руке Аугусто — плетка.

— А... Вот, возьми. Вдруг понадобится слугу наказать, — протягивает мне.

— Спасибо, — заправляю за ремень. — Но, думаю, вряд ли. Тут тихо и спокойно...

Смеется.

* * *

За прошедший месяц Андрей отъелся, набрал около пяти килограммов. Кошка же, наоборот, отощала, словно ее не кормили этот месяц, хотя у нее всегда полная миска.

Слуга лежит на земле, сладко посапывая.

Нам предстоит полет до материка.

— Приглядишь за кошкой? — спрашиваю Аугусто.

— Почему бы и нет? — гладит пушистую спинку. — Я рабу поручу.

— Ты ему доверяешь?

— Вполне. Я с него кожу сниму, если с твоей красавицей что случится.

— Мне нужна кошка, а не освежеванный раб, — возражаю. — Так что обмен неравноценный.

Смеется. Кошка водит ушами.

— Не бойся. Я пригляжу за ними обоими.

Киваю.

— Мя! — соглашается кошка.

* * *

— Марк Витальевич, а где китти? — спрашивает Маша.

— Кошка, — поправляю девочку. — Кошка — у моего друга.

— А почему?

— Потому что нас здесь долго не было. Что Кисе кушать?

Разводит руки.

— Мышек.

— Здесь нет мышек. И крыс нет. И тараканов. Здесь даже комары не летают. Киса бы умерла с голоду. Ты этого хочешь?

— Нет, — мотает головой. — А ваш друг... он ваш друг как мой папа или как Антон Генрихович?

Недоумевающе смотрю на девочку.

— Ну... Он тоже начальник?

— Начальник, — киваю, наконец-то постигнув детскую логику. — Только живет далеко.

— Это хорошо, — соглашается. — А то папа бы устал слушать трех начальников.

Спускаю девочку с колен.

— Поедешь к дяде?

— К какому?

— Который живет во Владивостоке. Брат твоего папы.

— Не знаю. Я его не видела никогда. А он добрый?

— Не знаю, — признаюсь. — Я его тоже никогда не видел.

* * *

Андрей ставит на стол две тарелки с гречневой кашей.

Плюс одно блюдо в кулинарной книге моего слуги.

— Звонил Артему... Брату. Говорит, что у них тесно, квартира маленькая. У них третий ребенок родился... — говорит покаянно. — Я не знаю, как его уговорить.

— Значит, поедем в гости все вместе, — раздвигаю жалюзи, выглядываю во двор. — Купи машину.

— А...

Поворачиваюсь к слуге.

Бледен, как восковая фигура.

Паника.

— Это... обязательно?

— Машина нужна, — поясняю. — Это удобно. Нет посторонних, быстро, вдобавок нет необходимости посещать вокзал. Сел и поехал. Можно, конечно, и на самолете.

Сглатывает. Руки сжимают ложку.

— Я не против вокзалов...

— ... а боишься машины, — высказываю вслух то, что не хочет произносить Андрей.

Молчит.

— Я чую твой страх. Но в нем нет ничего предосудительного. После аварии это логично.

— Какой аварии? — встревает Маша.

Андрей открывает рот, но я его опережаю.

— Весной Андрей и тетя Лена попали в аварию. После этого твой папа очень не хочет еще раз садиться за руль.

— А тетя Лена?

— Тетя Лена умерла, — честно говорю девочке.

— Умерла? — глаза расширяются, затем наполняются слезами.

Отец Маши не успевает ничего предпринять, как ребенок заходится в рыданиях.

Попытки ее успокоить безуспешны.

— Оставь, — наконец командую. — Наплачется — успокоится.

Андрей в замешательстве.

— Я не видел ни одного ребенка, который бы ревел всю жизнь, — терпеливо поясняю. — А ей надо выплакаться. Через слезы уйдет горе.

— Ы-ы-ы-а-а-а... — размазывает руками слезы по щекам Маша.

Плакать она долго не может. Через пару минут рыдания сменяются всхлипываниями, а еще через пять остаются лишь пошмыгивания носом.

— Тетя Лена обещала... стать мне мамой, — наконец, тихо признается девочка тарелке.

Андрей смущен.

— Маша в курсе... моего предложения... Я с ней советовался...

— Не получилось. Это жизнь, люди.

— А у меня еще будет мама? — вдруг спрашивает девочка.

— Не знаю, — подвигаю стул, сажусь. — У тебя есть папа. У многих детей нет и этого.

— А еще вы...

— И еще я, — соглашаюсь.

— А вы нас не бросите, как мама?

— С чего ты взяла, что она вас бросила? — внимательно смотрю на ребенка. — Кто тебе сказал?

— Она ведь тоже умерла...

Перевожу взгляд на Андрея.

Не знает, куда себя деть.

— Смерть не приходит по желанию человека, — медленно говорю. — Она всегда внезапна. Ни тетя Лена, ни твоя мама не хотели этого. Если бы они могли, то, несомненно, никогда бы не выбрали смерть.

— Тогда почему они умерли?

— Потому что так получилось. Тетя Лена умерла, потому что один нехороший дядя сел за руль пьяным. И твой папа чуть не умер. А на маму не обижайся. Твоя мама — герой.

— Герой?

— Да, — киваю. — Герой потому, что она родила тебя. Потому что ты живешь.

— Но другие мамы не умирают!

— Не все, — смотрю на девочку. — Но иногда умирают дети.

Маша задумывается.

— Жизнь сложнее, чем тебе кажется, — протягиваю руку, касаясь ребенка крошечной искрой силы. — Станешь старше, поймешь больше.

* * *

— Думаете, это правильно — говорить Маше такое? — спрашивает Андрей, когда девочка уходит в свою комнату.

— Почему нет? — пожимаю плечами, всматриваюсь в безголовое отражение в столешнице. — По-твоему, лучше врать, говоря, что тетя Лена уехала внезапно и надолго, как часто врут родственники маленьким детям? И ребенок вырастает с чувством, что его предали.

Закусывает губы.

— Я не знаю, что правильно, — наконец, говорит тихо. — Живя с вами, все оказывается не так...

— Не так, как тебе было привычно, — киваю. — Черное оказывается белым, белое черным, а то и вовсе серо-буро-малиновым.

Внезапно разражается смехом.

— Если бы кто сказал мне год назад... Что все будет вот так...

— Это точно, — улыбаюсь.

Взгляд привычно ищет кошку.

Кошка осталась на островах.

* * *

Самолет до Владивостока летит чуть больше часа.

На поезде пришлось бы ехать двенадцать часов.

Встречаемся у входа в аэровокзал, как обычно.

— Вы опять на своем самолете летаете, да? — хмурится Маша.

— Мне так удобнее, — говорю, высматривая такси.

Мой ищущий взгляд действует, как приманка. Рядом сразу появляются трое мужчин.

— Такси, такси недорого.

Останавливаю выбор на одном из них.

— Во Владивосток, — говорю, садясь.

Позади садятся Андрей и Маша.

Аэропорт находится не во Владивостоке, а в ближайшем к нему городе Артеме, который уже давно считается пригородом.

На улице — густые сумерки.

* * *

— Артем, ты дома? Просто мы приехали... Мы во дворе...

— Кто "мы"? — спрашивает телефон.

— Я, Маша... и мой "шеф".

— Андрей... Я же тебе сказал — мы не можем взять Машу на лето. Что тебе непонятно?

— Артем...

— Погоди, спущусь.

Через пару минут из подъезда выскакивает взъерошенный мужчина.

Совершенно не похож на Андрея, но родственный запах определяет его однозначно.

— Андрей, что за детский сад, ты как маленький...

— Погодите, — перебиваю. — Артем Викторович, позвольте представиться. Марк Витальевич Дорохов, на данный момент — работодатель вашего брата.

— Очень приятно, — жмет мне руку, но "мимоходом". Его внимание — на младшем брате.

— Артем Викторович... — усиливаю голос, вынуждая обратить на меня внимание.

Наконец-то.

— Послушайте... Андрей, скорее всего, вам неправильно все объяснил...

— Нет, отчего же, — снимаю темные очки, отдаю слуге. — Все правильно. Основным препятствием являются финансовые проблемы.

— Не только. Поймите, у нас двухкомнатная квартира. У меня трое детей, двум старшим — десять и восемь. Младшему шесть месяцев. К тому же с нами живет отец Катерины, мой тесть. Куда ее? На балкон?

— Зачем на балкон? Артем Викторович. Вы — Машин родственник, и вы ее не обидите. В любом случае, девочке лучше быть с родными, чем с чужими людьми. У Андрея нет возможности быть с дочерью летом, а отправлять ее в лагерь... Она и так только на каникулах дома бывает. Давайте с вами договоримся так. Я решаю ваши жилищные проблемы, а вы — принимаете племянницу на лето. И не только на это.

— И как вы решите их? — скептически хмыкает.

— Скажите, в какое жилье вы бы хотели переехать? — смотрю на одно из окон в доме. — Квартира, дом? Сколько комнат? Расположение?

— Вам зачем?

У Крапивцев тугодумство, похоже, семейная черта.

— Я же говорю — я решаю ваши жилищные проблемы. Скажем так, ваш брат заслужил премию. И эта премия выразится в том, что у Маши будет, где проводить летние каникулы. А у вашей семьи будет большая и просторная квартира. Сколько вы хотите комнат? Четыре? Пять? Я доплачу разницу между вашей нынешней квартирой и тем жильем, что вы выберете.