— Он знал, что умирает, когда писал вам письмо, — глухо произнесла гостья. — Мне негде жить, у учителя не осталось никого кроме вас, а у меня совсем никого не осталось.
Старый маг, словно мгновенно обессилев, опустился на скамью.
— Как же так... — вырвалось у него. — В письме... Ни единым словом!..
Тиамат отвернулась.
— Я была с учителем, когда он умирал, — фигурка под балахоном содрогнулась. — Он не хотел, чтобы я видела...
Молчание длилось так долго, что заполнило все уголки зала. Наконец Доминик справился с собой и поднял голову.
— Ты сказала, у тебя никого не осталось... — с трудом произнес старик. — Но это не так. Мы станем твоей новой семьей...
Тиамат резко обернулась. Несколько секунд она неподвижно стояла в центре зала, маленькая, худая, одна против всех. А затем стремительным движением сбросила балахон.
Повисла мертвая тишина. Ученики невольно попятились, Доминик опустил голову. Тиамат наклонилась, поднимая балахон.
— Я последняя в своем роду, — сказала она горько. — Я обречена жить, скрываясь от всех, пряча свои мысли и мечты, забыв о крыльях и небе, только для того, чтобы рано или поздно погибнуть от рук охотника.
Она взглянула в лицо старому магу.
— На моих глазах были убиты все, кого я любила. Задолго до моего рождения погибли все, кого я могла полюбить. У меня НИКОГО не осталось.
Отвернувшись, маленькая изумрудная драконочка перебросила балахон через плечо и спросила, глядя в сторону:
— Так где я буду жить?
2
Первые дни люди сторонились новой ученицы. Доминик на время прервал занятия и уединился в своей келье, предавшись горестным воспоминаниям о брате, поэтому общаться с Тиамат пришлось старшему ученику, Александру. Впрочем, драконочка не требовала много внимания. Заняв небольшую комнатку в бывшей часовне, она сутками ее не покидала, спускаясь лишь за едой, питьем и дровами для очага. На вопросы отвечала односложно, сухо, ничем не интересовалась. По ночам Тиамат иногда замечали стоящей во дворе, в лучах луны, однажды Александру даже померещились звездочки слез в уголках узких сиреневых глаз. Лишь однажды Тиамат проявила слабую заинтересованность во внешнем мире — когда старый Доминик, покинув свою келью, спросил, не желает ли она почитать.
— У вас есть книги? — тихо спросила драконочка.
— Великое множество, — через силу улыбнулся старик. — Ты только скажи, что тебя интересует...
Тиамат отвернулась, подергивая кончиком хвоста. Изумрудно-салатовые чешуйки отбрасывали на стены сотни световых отблесков.
— География, — выдавила драконочка спустя минуту. — Есть книги по географии?
Доминик молча встал и прошел к массивному бронзовому сундуку, стоявшему у самого камина, чтобы лежащие в нем вещи не портились от сырости. Подняв крышку, старый маг с величайшей осторожностью вытащил толстый, тяжелый том с золотой надписью на кожаном переплете:
"Описания стран и народов Четырех Пределов,
в шести томах с дополнениями и картами,
Риппарха Эравийского скромное творение".
Глаза Тиамат загорелись при виде этой книги. Бросив на старого мага нерешительный взгляд, драконочка осторожно коснулась фолианта.
— Можно?..
— Только будь осторожна, — серьезно ответил Доминик. — Это очень ценная книга.
— Я понимаю, — Тиамат бережно приняла толстый фолиант. — Я сяду здесь, в уголке?..
Старый маг едва заметно улыбнулся.
— Садись у очага, — он кивнул на низкую скамеечку. — Мы постараемся тебе не мешать.
Сглотнув, драконочка молча кивнула и направилась к очагу. Другие ученики обменялись понимающими взглядами.
С тех пор большую часть времени Тиамат проводила за чтением. Читала она удивительно быстро и никогда не возвращалась к уже прочитанным страницам; видимо сказывалась вошедшая в поговорку феноменальная память драконов.
Доминик строго-настрого запретил ученикам досаждать Тиамат. Старый маг всеми силами старался войти в доверие к несчастной драконочке. В этом прекрасном существе он видел черты своего усопшего брата. Галлей Эшер несомненно оставил отпечаток на личности Тиамат, но горе утраты было еще слишком сильно. Драконочка страдала, Доминик это ясно чувствовал.
Перелом наступил спустя месяц после знакомства.
* * *
Однажды утром Доминик, как обычно по средам, созвал учеников на практическое занятие; предстояла проверка, кто чему научился за прошедшую неделю.
Тиамат, читавшая у камина, некоторое время молча следила за людьми. Внезапно, отложив книгу, она подошла и села рядом с другими учениками. Доминик подавил желание улыбнуться.
— Питер, опиши нам способы лечения хромоты у лошадей, — попросил маг. Высокий светловолосый юноша лет семнадцати поспешно встал.
— Метод лечения зависит от характера болезни... — он говорил спокойно, лишь изредка бросая на Тиамат короткие взгляды. Доминик довольно кивал. — ...В случае отложения солей в суставах необходимо провести надрез в области...
Драконочка внимательно слушала. С этого дня она начала регулярно посещать занятия, неизменно усаживаясь в последнем ряду и не сводя сиреневых глаз с Доминика. Часто при этом Тиамат зябко куталась в свой серый балахон. Первый раз она заговорила на занятии лишь спустя неделю.
— Ты обучаешь нас лечить животных, — негромко сказала Тиамат как-то вечером, когда все обитатели монастыря собрались у камина в главном зале. — Зачем ты это делаешь?
Доминик неторопливо помешивал травяной настой. Услышав вопрос драконочки, он поставил кружку на стол и откинулся на стуле.
— Затем, что животные нуждаются в помощи лекарей не меньше, чем люди.
— Люди охотятся на животных, — возразила драконочка. — Какой смысл лечить олененка, если на следующий день его затравит собаками местный барон?
Доминик некоторое время молчал.
— Хороший вопрос, Тия, — сказал он наконец. — Ответить на него не так-то просто.
Старик отпил немного настоя из кржки, которую ему протянул Питер.
— Видишь ли, дитя мое, мы не властны над судьбой, — задумчиво продолжил Доминик. — Никто не знает, что ждет его завтра, мы можем лишь надеяться и мечтать. — Он взглянул в сиреневые глаза драконочки. — Но мы властны над настоящим. Сегодняшний день — в наших руках, и мы должны делать все возможное, чтобы облегчить в этот день любое страдание, встреченное на пути. — Доминик улыбнулся. — Я не знаю, что станет завтра с больным олененком. Он может попасть в зубы волку или под нож охотника, он может мирно дожить до старости и дать жизнь множеству детей — этого нам знать не дано. Но я точно знаю, что если сегодня не облегчить его страдания, то завтра они усилятся. И виновен в этом буду я, Тиамат.
Драконочка пожала крыльями.
— Но разве не правильнее обеспечить этому олененку такое будущее, где на него не станут охотиться? Нельзя жить только сегодняшним днем!
— Нельзя думать только в одной плоскости, — возразил старик. — Спасая олененка, ты, вполне возможно, обрекаешь на голодную смерть целую семью волчат. В нашем мире все взаимосвязано, Тия. Невозможно построить счастье для всех.
— Почему? — с болью спросила крылатая.
— Потому что счастье для одних всегда означает горе для других, — негромко ответил старый маг. — Не бывает света без тьмы, не бывает дня без ночи, не бывает счастья без горя. Таков порядок вещей.
Тиамат опустила голову.
— Но почему мы не можем изменить этот порядок? Почему?
— Потому что мы сами являемся его частью, — улыбнулся маг.
Драконочка упрямо дернула хвостом.
— Так неправильно! — горячо заговорила она. — У всех должны быть равные шансы встретить завтрашний день! Наш мир несправедлив!
Доминик наклонился в кресле и положил руку на голову драконочке. Та вздрогнула.
— Дитя мое, ты успела повидать много горя, — тихо сказал старик. — Но мир в этом не виноват. Таких понятий, как справедливость и правильность, не существует в отрыве от нас, это мы их создали и теперь пытаемся загнать в их рамки весь мир.
— Что справедливого было в смерти моей семьи? — горько спросила Тиамат.
— Ничего, — не дрогнув ответил Доминик. — Потому что в понятие справедливости мы с тобой вкладываем одинаковый смысл. Однако это не значит, что нашу справедливость должны принять все остальные. Каждый видит мир по-своему, Тия; и те, кто убил твою семью, тоже могли считать это злодеяние правильным поступком.
Драконочка тяжело дышала.
— Помни, дитя мое: все войны, все страшные преступления и злодеяния в истории происходили, когда кто-то принимался насаждать свою личную справедливость с оружием в руках, — негромко добавил старый маг. — Запомни это навсегда, малышка.
— Если не защищать свою личную справедливость, ее растопчут, — ответила Тиамат. — Потому что все и каждый считают только свою, только собственную справедливость — единственно верной. — Она царапнула пол когтями. — Но даже в том случае, когда мы признаем за другими право на иную, отличную от нашей справедливость — даже тогда мы будем защищать только свои идеалы, только свою правду. Потому что она наша. Справедливая.
Доминик медленно кивнул.
— Ты знаешь больше, чем я думал.
— Знание? — губы драконочки чуть искривились в жуткой, совершенно не детской усмешке. — Я ничего не знаю, Доминик. Я только чувствую.
Поднявшись на ноги, Тиамат отвернулась. Сложенные крылья за ее спиной слегка подрагивали.
— Уже много лет я всей душой чувствую, что в нашем мире что-то не так, — с горечью сказала драконочка. — Это заколдованный круг. Защищая свои идеалы, мы прекрасно знаем, что враги делают то же самое — и это знание ничего не меняет! — Она резко повернулась. — Мой род был уничтожен лишь за то, что имел крылья. Я отлично понимаю, что местью ничего не добъюсь и лишь умножу количество горя на этой земле. И все равно я жажду мести! Доминик, пожалуйста, объясни — почему?!
Старый маг очень долго молчал.
— Потому что нас творит не только разум, Тия — ответил он наконец. — В любом живом существе есть также и сердце. И когда сердце обливается кровью, дитя мое, разум способен изменить немногое.
Драконочка несколько секунд молча смотрела в глаза старика. Внезапно, резко шагнув вперед, она опустилась на одно колено и коснулась руки волшебника.
— Спасибо, — сказала она просто. — Спасибо, учитель.
Доминик молча опустил голову.
3
После памятного разговора у очага прошло несколько дней. Защитный панцирь, которым Тиамат отгородилась от внешнего мира, понемногу трескался, теперь она проводила почти все время в общем зале, жадно глотая книгу за книгой. Драконочку особенно интересовали география и история, что, впрочем, было неудивительно.
Глядя на крылатую, Доминик все чаще размышлял о ее будущем. Через неделю решение было принято; старый маг впервые за много лет воспользовался магией, чтобы отправить письмо. Потянулись монотонные, скучные дни ожидания.
Наконец однажды вечером, в середине февраля, кто-то начал колотить в ворота монастыря. Драконочка поспешно спряталась, открывать бросился тринадцатилетний Уильям. Доминик, в последнее время совсем сдавший, остался сидеть в кресле: он уже почти не мог ходить.
Когда ворота открылись, на монастырский двор с шумом въехала большая крытая повозка, запряженная двумя серыми лошадьми. Вместо колес на осях были укреплены крестообразные держатели для полозьев, а сами колеса подвешены к бортам; такие сани-фургоны обычно строили гномы, и стоили они больших денег. Сани сопровождал всадник.
— Привет честному люду! — пробасил он, едва оказавшись во дворе. Это был настоящий великан с длинными седыми волосами и широким, открытым лицом, голубоглазый, светлокожий. Одет он был в пушистый белый тулуп, кожаную безрукавку, толстые меховые штаны и невысокие сапоги с широкими отворотами; конь его, вполне под стать хозяину, с виду был способен проломить ударом копыта крепостную стену.
Пока обитатели монастыря, раскрыв рты, разглядывали незнакомого богатыря, из саней выпрыгнул второй гость. Он оказался полной противоположностью первому: сухощавый, невысокий, с курчавыми черными волосами и горбатым носом, он носил очень дорогую шубу и теплые черные сапоги до колен. Выглядел второй гость моложе своего спутника.
— Борг? — Доминик, с трудом приподнявшись, доковылял до перил и сейчас стоял на крыльце, близоруко щурясь. — Наконец-то... Какими судьбами?
Седой великан спрыгнул на землю и весело подмигнул старику.
— Путники мы, — пояснил он весело. — Едем на юг, глядим — монастырь... Дай, думаю, заглянем, проверим гостеприимство местных жителей! — Хохотнув, он приложил руку к сердцу и отвесил Доминику земной поклон. — Здравствуй вечно, учитель! Пусти переночевать своего самого непутевого ученика.
Старый маг невольно улыбнулся.
— Мы всегда рады гостям, — опираясь на руку Александра, он спустился во двор. — Борг, тебя не узнать...
Богатырь добродушно усмехнулся.
— Ты тоже изменился, учитель. — Он бережно приподнял старика, словно ребенка, и отнес обратно на крыльцо. Уселся рядом. — Зато теперь ты стал совсем похож на волшебника!
Они с Домиником рассмеялись.
— Я давно превысил отмеренные мне сроки... — старый маг кивнул на второго гостя, распрягавшего коней. — Кто это с тобой?
Борг весело подкрутил усы. Усы у него были замечательные, густые, совершенно белые.
— Знакомся, учитель — мой лучший друг и побратим, Као Шоган! — великан подмигнул старику. — Будущий зять.
— О, даже так? — Доминик рассмеялся. — Рад видеть его среди нас. Но пройдем же в дом, к огню! Выпьем горячего бульона! О конях позаботятся мои ребята.
Борг потянулся, да так, что тулуп едва не лопнул.
— Као! — громыхнул он. — Пошли отведаем бульона!
Второй всадник передал поводья Уильяму и, легко ступая, поднялся на крыльцо. Вблизи его лицо поражало жесткостью и резкостью черт; создавалось впечатление, что ожила скульптура, созданная из кремня неизвестным мастером. Черные волосы Као напоминали конскую гриву.
— Борг много рассказывал о вас, почтенный Доминик, — учтиво произнес Као. Голос у него оказался хриплым, надломленным. С каменного лица на старика внимательно глядели живые, подвижные карие глаза. — Говорить с вами — большая честь.
— Будет, будет... — старый маг явно был доволен. — Поспешим в зал, там можно беседовать без помех.
Гости вошли в дом следом за Домиником. Никто не заметил, с каким выражением смотрела на них юная изумрудная драконочка, прятавшаяся за поленницей.
* * *
— ...Вот, в общем и все... — седой великан отпил вина из кубка и провел рукой по усам, стряхивая капли. — Умерла моя Варвара, не пережила той зимы проклятой. Погоревали мы, погоревали, да что ж теперь делать... Жить-то надо. Так и живем с тех пор — я, Метель да Као. Он, конечно, постарше моей дочурки будет, да уж кому как не мне знать, что лучшей пары ей вовек не сыскать! Као мне дважды жизнь спасал.
Спутник Борга смущенно улыбнулся:
— Мой друг, как обычно, преувеличивает...
Повернувшись к Доминику, великан подмигнул:
— Помнишь, ты учил, что добрый воин никогда не станет хвастать без нужды? Као, хоть и не слыхал твоих поучений, да воин подобрее меня будет — а рассказы о подвигах словно клещами тянуть нужно! Вот скажи, друг — я неправ?
