Прикамская попытка - 1

Вместо платы за обучение отцы подростков привезли из лесу брёвен на стройку, помогли собрать стены и подвести под крышу. Тут Иван Палыч пришёл, уговорил Андрея заниматься с парнями его околотка, тех набралось двадцать четыре здоровенных лба. Они и занялись крышей сарая и прочей отделкой, с помощью родных. У ребят сразу два тренера появились, так велел немец себя и Палыча называть во время занятий. Палыч стал помощником у Андрея, ребята с удивлением заметили, что он не стеснялся сам учиться у немца приёмам. Бывало, пока все учат какое движение ногами или руками, Андрей вовсю валяет Ивана Палыча, даром, что оба старые мужики. Чтобы не терять тренеру время, каждый день, по очереди, парни приходили помогать Андрею в его опытах. Порой, чтобы веселее было, сразу по двое-трое прибегали, чему немец только рад был, да обучал ребят своей химии, как он называл опыты.

За лето ребята притёрлись друг к другу, несколько человек ушли, кого родные не отпустили, кому просто надоело. К концу Успенского поста* занимались всего тридцать парней и одна девушка, все старше четырнадцати лет, из малышей один Федька остался, шибко упрямый, весь в Ирину. Их Андрей уже серьёзно стал обучать не только рукопашному бою, но и своей химии, объяснял, откуда что берётся, что такое кислота и щёлочь, как металл травить и прочее. Учил считать не на пальцах, как все умели, а письменно, на берёсте, потом в уме, не только вычитать и складывать, но, делить и умножать. Обещал, что заставит выучить таблицу умножения к Рождеству, ребята не спорили, учение их завлекало не меньше тренировок. Теперь, когда у Андрея столько помощников оказалось, он с ребятами каждый вечер занимался, часа по два-три, благо вечерами солнце подолгу над лесом стояло.

Осенью вместе с ребятами он выкопал свой урожай, объяснил всё про картошку, помидоры и подсолнухи. Те, жёлтые цветы, точно за солнцем всё лето крутились, как телята за коровами. Тогда же, ребята, по указанию тренера натаскали с берегов пруда сухого камыша. Из этого камыша сварили в котле настоящий кисель, его Андрей назвал мудрёным словом целлюлоза. Когда кисель смешали с азотной и серной кислотами и высушили, тренер объявил, что ребята приготовили пироксилин, новый порох. Под этот порох на маленьких станочках накрутили из листовой меди сотню гильз для ружья. Тут же из тонкого медного листа выдавили почти тысячу капсюлей, их Андрей сам заполнял белым порошком, который изготавливал один. После этого тренер показал им своё ружьё, обучил, как обращаться с ним, как заряжать патроны, как целиться и стрелять. По воскресеньям стал брать по пять учеников в лес, где ребята учились стрелять из ружья. Израсходованные патроны ребята подбирали, чтобы на неделе заново снарядить. Они же и пули отливали, потом тренер доверил самим из целлюлозы порох получать.

Два месяца по очереди, до первого снега, водили тренеры ребят в лес, стрелять. Видать, кто-то приметил такие отлучки, да выследил немцев с учениками в последнее воскресенье октября. Палыч в этом деле строго смотрел, чтобы проверялись, всегда выставляли сторожей, но шум выстрелов в лесу далеко слышен. Во вторник и пришёл к Андрею городовой. Фролу Аггеичу пожаловался кто-то на стрельбу в овраге, он и наведался к Андрею. Немцы не скрывали, что у них ружья есть, зимой три раза на охоту ездили, двух лосиных коров привозили, мясом городового и батюшку с доктором угощали. Любят эти трое угощения дармовые, все в посёлке знали. Кроме них, стрелять попусту возле посёлка никто не стал бы, начальство по выходным дням в кампании управляющего гуляет. Заводская охрана вся на виду, солдаты в лес не пойдут стрелять, чего им бояться. Да и поручик Жданов команды на стрельбу не давал, его ветераны самовольства не допускали. У других жителей посёлка были несколько ружей, да так часто стрелять может только немецкое, эту диковинку ещё зимой в посёлке долго обсуждали. Получилось, что искать особо не надо, сразу городовой понял, кто стрелял в лесу.

О чём тренер с городовым беседовал, ребята не слышали, долго они сидели, до темноты. Потом Андрей Фрола Аггеича домой вышел проводить, видать, подпоил немного, тот выпить любитель. Андрей же дома в стеклянных бутылях немало всяких настоек держал, от разных болезней и просто для души. Ребята даже травы для него собирали, когда просил, мухоморы разные и чагу, наросты на берёзах. После того случая городовой немца не беспокоил, знать, нашёл тот к нему подход, но ребятам ничего не говорил. Зато стрельбы с той поры ближе к посёлку проводить стали, за неделю патроны ребята снарядят, а выходного ждут — не дождутся. Так парням нравилось по лесу бегать, в войну играть. Андрей редко в лес ходил, всё больше Иван Палыч, тот, не меньше ребят удовольствие получал от беготни по чащобе, да со стрельбой по мишеням. Он не просто по лесу с ребятами ходил, обучал их воинскому искусству. Как врага заметить, выследить в лесу, как засаду на него поставить. С какого места удобнее стрелять, в кого стрелять сперва — в последнего или первого, в командира или пушкарей? Много интересного знал Палыч, не зря столько лет воевал.

К первому снегу научились ребята скрадывать врага, обкладывая его, словно волка. Тут Палыч и поменял задачу, по военному говоря, начал обучать обороне в лесу. Как правильно отряд через лес провести, да ещё с ранеными, как путь выбрать, куда разведку выслать. Учёбу делал, чтобы человек пять на самодельных носилках несли, вроде раненых. Почти два месяца ушли на такие лесные забавы, к самому Рождеству провели тренеры 'Зарницу', как они, улыбаясь, назвали потешную войну. Разделились парни на два отряда, в каждом один тренер, как наблюдатель. Один отряд продвигался на гору Липовую, другой её оборонял. Без ружей, конечно, но в рукопашную почти серьёзно пошли. К тому времени тренеры давно приучили к поединкам и групповым сражениям. Вот, на самой вершине горы Липовой, в снегу по пояс и проверили парни своё умение, Ирина благоразумно осталась у Андрея в доме, готовить обед воинам.

Манёвры, как их назвал Палыч, закончились победой оборонявшихся, поскольку их было всего вдвое меньше нападавших. А по военной науке, как говорили тренеры, нападавшие несут втрое больше потерь, чем обороняющиеся. Так, что наука доказала свою правоту, а парни убедились в необходимости дальнейших тренировок, слишком очевидны оказались ошибки. Едва все отдышались после штурма, сырые, распаренные, в обледеневшей одежде, несмотря на крепкий мороз, Андрей объявил марш-бросок в посёлок, на лыжах. Лыжи, как раз успели сделать к манёврам, настоящие охотничьи лыжи, обшитые шкурой лося, чтобы не скользили назад. Лосей выслеживали и брали три недели сами ученики, заодно принесли в семьи по пуду-другому свежей лосятины. Как раз на пельмени к Рождеству, порадовали родных, не зря каждый выходной баловством занимались. Скатиться с горы на лыжах не составило труда, уже через час все собрались в тренировочном зале, как назвал Андрей сарай для занятий.

Ирина не только наготовила еды на всю команду, но и затопила печь в зале, понимая, что изба Андрея всех не вместит. Ребята развесили сушить одежду, переоделись в тренировочные костюмы, уселись за столы. В честь праздника тренеры угостили всех варёной картошкой и солёными помидорами, которые спешили попробовать парни. Хватало и других постных блюд, рыбы, квашеной капусты, пареной репы, мочёной брусники.

— Жаль, что пост не закончился, Андрей Викторович, — вздыхали проголодавшиеся ученики, — сейчас бы мяска от наших лосей, совсем другое дело.

— На мясе каждый сможет силу показать, — улыбался Палыч, — вы на траве покажите своё здоровье.

— Ещё лучше, давайте проверим таблицу умножения, — подхватил разговор Андрей, раскрасневшийся от долгой прогулки по зимнему лесу, — Афоня, сколько будет семью восемь?

— Пятьдесят, пятьдесят, — зашевелил губами тугодум-здоровяк, вспоминая таблицу, — пятьдесят шесть!

— Восемью три? — обернулся Иван Палыч к младшему брату Ирины, Быстрову Феде.

— Двадцать четыре, — шустрый и смекалистый парнишка не уступал старшим.

Пока Андрей с Палычем играли в манёвры с ребятами, Владимир отремонтировал заводскую пилораму, что установили для распиловки досок ещё при строительстве завода. Привод пилорамы был от водяного колеса, силы воды в пруду хватало на все шестнадцать заводских водяных молотов, да ещё, видать оставалось. За десять лет работы, почти непрерывной, с перерывами на ремонт, пилорама порядком износилась. Управляющий собирался заказывать новую в Казани, ближе таких не делали. А Владимир взялся заменить изношенные детали, да умудрился на один привод вторую пилораму посадить. Да так, что обе ещё быстрее работать стали. Летом и осенью он с помощниками установил свою пилораму, к первому льду запустил её в работу. Управляющий дал разрешение на такую машину, чтобы увеличить производство досок для заводских нужд. Потому и пилорама получилась казённая, все доски от неё шли в завод, излишек продавали своим рабочим на обустройство. Пилёные доски, конечно, хуже тёсаных вручную, быстрее гниют, но, цены управляющий на них установил почти вдвое дешевле, чем просили плотники за тёсанные. Потому заводские доски стали брать и строиться, спешил народ, пока недорого.

Немцу же, Владимиру, управляющий выплатил за постройку пилорамы двадцать пять рублей серебром и назначил его бригадиром в кузнечный цех. Вышло так, пока Андрей занимался баловством, Владимир выбился в бригадиры, усмехались рабочие, узнав о назначении немца бригадиром. Впрочем, зная добрый нрав Владимира Анатольева Кожевникова, многие радовались такому назначению, этот в зубы кулаком не полезет, если где оплошал. Новый бригадир сразу предложил переделать одну из печей в литейном цехе, чтобы жарче сделать, и, уговорил начальство. Вместе с Андреем, немец переделал печь, затем закалил в ней железные пруты так, что ни один мастер не мог поверить. Сам управляющий приходил, чтобы посмотреть на немецкую закалённую сталь. Тут, видать, Владимир и пролез к нему с предложением собрать сверлильный станок на заводе, чтобы продавать в казну не только слитки железные, да листовое железо. За готовые изделия можно выручить больше, разговоры о войне с турками который год идут, немец и предложил Алимову пушку изготовить.

Такие дела все рабочие понимали, одно дело, за бесценок железные поковки да листовое железо гнать, совсем другое — пушки делать. Тут и рабочим может оплата вырасти, завод в оружейные переведут, всяко пушка дороже железного листа выйдет. Все заинтересовались этим делом, от управляющего, до простых рабочих. Владимиру дали помощников и место предоставили, возле кузнечного цеха, чтобы его станок к водяным колёсам прицепить. Так, немец две недели без отдыха работал, а станок свой сварганил и, аккурат, перед Рождественским постом показал начальству. Свёрла для станка он, как раз, в переделанной печи закалил, да так, что они железо не хуже масла резали. Тупились, понятное дело, но не сразу, на полчаса работы хватало.

Начальство, как немецкий станок увидело, вовсе головы потеряло, начали ахать и охать, расспросы завели, откуда, мол, такое чудо? Тот, не будь дураком, заявил, что сам из головы выдумал, нигде в мире такого чуда нет и долго не будет. Наши рабочие, понятное дело, не поверили, больно уверенно ладил Владимир-от свой станок, сразу видать, что не первый раз собирает. Но, своего брата-работягу выдавать не стали, станок добрый вышел, грех жаловаться. При виде такого станка начальство ахнуло, да ещё после того, как Владимир лично расточил два отлитых пушечных ствола. И, сделал это на глазах изумлённого начальства, всего за пару часов, заменив, пять свёрл. Глубина отверстий, правда, была всего в аршин, пушек таких коротких не бывает.

Одним словом, убедил немец управляющего и главного инженера, вместе со всеми мастерами, разрешили они отлить пару заготовок под настоящие длинные пушки, да из стали, чего никто не делал. С этими отливками опять немцы стали возиться, вдвоём выбирали чугунные чушки, добавки, присушки разные подкидывали. Печь отдельную выбрали, всю плавку возле неё вдвоём простояли, то и дело подсыпали свои присушки. Грешным делом, рабочие ждали, что плясать начнут, словно шаманы вогульские. Нет, обошлось, плавка прошла без колдовства, Андрей даже 'Отче наш' прочитал напоследок, восемь раз. Должно быть, потому и вышла отливка редкостного качества, даже мастера удивились, как можно такое железо сварить сразу, без перековки. Алимов, управляющий, уже тут, как тут. Ходит, выспрашивает, что, да, как? Подручные его, старшие мастера, быстро стали всё записывать, пока не успели забыть, какой руды, сколько угля, да запутались в присыпках. Их, видишь, немцы никому не рассказывали, что там в этих добавках, никто, кроме них, не знал.

Конфуз полный вышел у алимовских соглядатаев, рабочие и рады, знай наших. Андрюха Шадриным носы утёр, друг его самому управляющему нос натянул. Хоть и немцы, а свой брат, работяга, народу заводскому такое дело очень приятно вышло. Глядишь, и к ним начальство по-людски будет относиться, не то, всё в рыло норовят заехать, что не по-ихнему. На лицо, однако, вида никто не подал, стояли мастеровые, дураками, глазами хлопали, да молчали. Андрюха, он от своих не прятал добавки, когда готовил-от. Почти все их литейщики и запомнили, да ещё и объяснял, что для чего добавляет. Какая руда от хрупкости, какая для твёрдости, почему 'Отче наш' надо восемь раз читать, а не девять, к примеру. На цвет расплава указывал, чтобы вовремя отливку начать. Почитай, год, без малого, Андрюха в литейке проработал, мужик добрый, хоть и привычки немецкие, бороду бреет, водку почти не пьёт. От своих он ничего не скрывал, но и не навязывался с советами, добрый человек сам поймёт, а худых в литейке отродясь не бывало. Не задерживались худые люди в литейке, работа опасная и тяжёлая, кто сам убегал, кого и припугнуть приходилось, расплаву плеснуть рядом или ещё как.

После испытания отливки отковали на самом сильном молоте, чтобы пустоты внутренние убрать и напряжение в металл посадить. Кованное железо, ещё предки наши заметили, крепче и качественней выходит. Тут немцы немного перестарались, заготовки под стволы вышли в три аршина, на пол аршина длиннее станка сверлильного, что Владимир сделал. Всем интересно стало, что немец делать станет, заготовку сразу обрубит или сначала торцы срежет, чтобы до ровной поверхности дойти. Тот удивил всех, поместил всю заготовку на станок, выставил дополнительный крепёж на салазки, сменил зажим на задней бабке, и начал обтачивать трёхаршинную заготовку. Тут сразу стало ясно, что сталь в отливке исключительная, резцы летели через каждые четверть часа. Заготовку Владимир точил полдня, дойдя до половины.

Начальство к тому времени, понятное дело, ушло, рабочих мастера разогнали по местам, но, нет — нет, да подойдут сами, любопытно. Два дня ушло на наружную обработку заготовки, сверлил и растачивал внутреннюю поверхность ствола немец всю неделю. На обработку второй заготовки попросились рабочие, всем интересно такое дело попробовать, тут Владимир не скрытничал, показал всё, как есть. До самого Рождества заводские рабочие и мастера, не реже раза в неделю приходили в токарную мастерскую, взглянуть, как немец работает, таких станков и приспособ, что он напридумывал, никто и не видал. Однако, всё у него шло хорошо, народ и понял, что у себя на родине Владимир знатным мастером был. С кондачка такие инструменты не сделаешь, чувствовалось, привык он ими работать. Да и друг его, Андрюха, нисколько не удивлялся тому, что происходит, частенько навещал и обсуждал, со знанием дела.