Евангелие от Егория

И вот на­ка­ну­не от­бы­тия Юлиа­на, ве­че­ром, Ма­рия до­ж­да­лась, ко­гда ус­тав­шие за длин­ный ве­сен­ний ра­бо­чий день ро­ди­те­ли сомк­нут свои очи и по­гру­зят­ся в пра­вед­ный сон тру­же­ни­ков, а са­ма тай­ком вы­шла по­про­щать­ся со сво­им воз­люб­лен­ным.

На не­бе уже про­сту­пи­ли пер­вые звез­ды, ко­то­рые ста­но­ви­лись все яр­че и яр­че на до­го­раю­щем не­бе. Пах­ло све­жи­ми зе­ле­ны­ми по­бе­га­ми и уже лоп­нув­ши­ми поч­ка­ми про­снув­ших­ся де­ревь­ев, воз­дух был на­пол­нен стре­ко­та­ни­ем куз­не­чи­ков, зво­ном ци­кад и дру­ги­ми зву­ка­ми мо­ло­дой жиз­ни. Был уже ко­нец мар­та — пер­во­го ме­ся­ца вес­ны.

Юли­ан ждал Ма­рию око­ло ее до­ма, встав­ши под все­по­гло­щаю­щую тень боль­шо­го ту­то­во­го де­ре­ва: очень бы­ст­ро, как все­гда это бы­ва­ет на Юге, на­сту­пи­ла тьма тьму­щая — хоть глаз вы­ко­ли. Лу­ны на не­бе не бы­ло, а от звезд стру­ил­ся свет та­кой неж­ный и спо­кой­ный, что он поч­ти не от­ра­жал­ся от гли­но­бит­ных стен.

Ма­рия шё­по­том ок­лик­ну­ла Юлиа­на, он так же ти­хо от­клик­нул­ся. Она по­до­шла к не­му и, взяв за ру­ку, по­ве­ла за дом, где мож­но бы­ло сесть на ни­зень­кий, со­стоя­щий из тон­ких ство­лов за­бор­чик, ко­то­рый от­го­ра­жи­вал хлев от дво­ра. Они се­ли мол­ча на брев­ныш­ки. Ма­рия не смог­ла сдер­жать слез. Юли­ан на­чал ее ус­по­каи­вать, ти­хо­неч­ко взяв за пле­чи. Она ут­кну­лась мок­рым от слез ли­цом в его ру­ба­ху. Их ру­ки встре­ти­лись... Ма­рия под­ня­ла ли­цо на­встре­чу мер­цаю­щим звез­дам, ее гу­бы при­зыв­но по­лу­от­кры­лись, гла­за, за­стлан­ные сле­за­ми, не­воль­но сомк­ну­лись... Она по­чув­ст­во­ва­ла жар­кий по­це­луй сво­его воз­люб­лен­но­го, его силь­ные ру­ки. Стук его серд­ца, как ко­ло­кол, от­да­вал­ся в ее гру­ди... По­том все по­плы­ло, за­кру­жи­лось, за­вер­те­лось...

Оч­ну­лась она на охап­ке се­на, ко­то­рая ле­жа­ла ря­дом с за­бор­чи­ком. Юли­ан жад­но це­ло­вал ее шею, ее об­на­жен­ные гру­ди. Она гла­ди­ла его шел­ко­вис­тые во­ло­сы, а ко­гда он по­нял, что она оч­ну­лась от сво­его де­вичь­е­го об­мо­ро­ка, то при­бли­зил­ся к ней и стал, как бе­зум­ный це­ло­вать ее ли­цо...

По­том она вста­ла, стрях­ну­ла на ощупь при­став­шие к юб­ке со­ло­мин­ки, по­пра­ви­ла во­ло­сы. Юли­ан то­же при­вел се­бя в по­ря­док. Ма­рия чув­ст­во­ва­ла ка­кое-то бо­же­ст­вен­ное ус­по­кое­ние, лишь серд­це ее все еще уча­щен­но ко­ло­ти­лось да ка­кая-то слад­кая те­п­ло­та раз­ли­ва­лась вни­зу жи­во­та. Они, стоя друг про­тив дру­га, опять об­ня­лись и сли­лись в дол­гом по­це­луе. Ма­рия вновь за­пла­ка­ла... Но это уже бы­ли не сле­зы раз­лу­ки, а сле­зы пусть со­всем ми­мо­лет­но­го, но все же сча­стья.

Юли­ан, не зная при­чи­ны ее слез, пы­тал­ся ее уте­шить. Но как? Он не мог взять ее с со­бой — это бы­ло не­воз­мож­но для сол­да­та рим­ской ар­мии. А ес­ли бы он да­же вер­нул­ся об­рат­но в Га­ли­лею, от­слу­жив свой срок, то Ма­рию за не­го не вы­да­ли бы ее ро­ди­те­ли. Они оба по­ни­ма­ли бе­зыс­ход­ность по­ло­же­ния.

Ма­рия пе­ре­ста­ла пла­кать.

— Я бу­ду лю­бить те­бя всю жизнь!.. — шеп­та­ла, всхли­пы­вая, Ма­рия. — Вся моя жизнь ос­вя­ще­на на­ве­ки на­шей лю­бо­вью. Ес­ли бы не бы­ло этой люб­ви, мне не­за­чем бы­ло бы и жить...

— Я то­же те­бя ни­ко­гда не за­бу­ду... Ты са­мая кра­си­вая, ты са­мая луч­шая. Ты по­хо­жа на рим­скую Бо­ги­ню Кра­со­ты... Нет! Ты кра­си­вее ее! Но де­ло и не в том. Глав­ное, что я те­бя люб­лю боль­ше са­мой жиз­ни!

Они про­сто­яли так до тех пор, по­ка на свет­лею­щем уже от ро­ж­даю­щей­ся за­ри не­бе не на­ча­ли та­ять звез­ды, а в ку­рят­ни­ке спро­со­нья ле­ни­во не за­ку­дах­та­ли ку­ры. Спус­тя мгно­ве­ние, где-то вда­ле­ке про­кри­чал пер­вый пе­тух.

— Ну, про­щай, мой воз­люб­лен­ный! Про­щай, свет мо­их очей! Вспо­ми­най ме­ня!

— Про­щай, моя лю­би­мая! Я бу­ду лю­бить те­бя веч­но... Серд­це мое на­ве­ки ос­та­нет­ся с то­бой...

Они в по­след­ний раз по­це­ло­ва­лись дол­гим-дол­гим по­це­лу­ем, от ко­то­ро­го не­га­си­мым жа­ром люб­ви по­том весь по­сле­дую­щий день го­ре­ли их гу­бы. Ма­рия по­ти­хонь­ку от­во­ри­ла дверь и шмыг­ну­ла в дом. Жизнь кон­чи­лась, по­ду­ма­ла она.

МА­РИЯ-БО­ГО­РО­ДИ­ЦА

Про­шло око­ло двух ме­ся­цев с то­го мо­мен­та, ко­гда Юли­ан уе­хал из стра­ны. Ма­рия силь­но из­ме­ни­лась. Ее не ра­до­ва­ли ве­чер­ние по­си­дел­ки с под­ру­га­ми, взгляд ее по­гру­ст­нел, да­же по­ход­ка как-то из­ме­ни­лась — буд­то она смер­тель­но от че­го-то ус­та­ла. Гру­сти ее не бы­ло пре­де­ла.

Вдруг од­на­ж­ды она по­чув­ст­во­ва­ла се­бя дур­но: ее под­таш­ни­ва­ло, сус­та­вы на­ча­ли ныть, как пе­ред пло­хой по­го­дой. В до­вер­ше­ние все­го во рту поя­вил­ся прив­кус буд­то она толь­ко что об­ли­за­ла мед­ную лож­ку, вы­ну­тую из рыб­но­го су­па. И тут Ма­рия вдруг вспом­ни­ла — как яр­кая вспыш­ка вспо­лох­ну­лась ее моз­гу — ведь это же, как го­во­ри­ла зна­ко­мая по­ви­валь­ная баб­ка, при­знак то­го, что она по­нес­ла...

Пер­вое чув­ст­во, ко­то­рое воз­ник­ло — это был страх, страх поч­ти жи­вот­ный: ведь блуд­ниц за­би­ва­ли ка­мень­я­ми на ули­це, на­глу­мив­шись сна­ча­ла над ни­ми вдо­сталь. Нет пре­де­ла че­ло­ве­че­ской жес­то­ко­сти! Ведь нет без­греш­ных, есть толь­ко те, кто скры­ва­ют свой грех. Но имен­но по­это­му так ожес­то­чен­но лю­ди до смер­ти за­би­ва­ют тех, чей грех стал из тай­но­го яв­ным.

"Не­у­же­ли та­кая же участь ждет и ме­ня? — Ду­ма­ла Ма­рия. — Раз­ве это та­кой грех — иметь во чре­ве от лю­би­мо­го че­ло­ве­ка? Раз­ве не боль­ший грех ро­жать де­тей от не­лю­би­мо­го, по­сты­ло­го му­жа?"

На­до бы­ло что-то при­ду­мать, что-то де­лать. От­чая­ние — пло­хой со­вет­чик в труд­ной си­туа­ции... Мо­жет, вый­ти за­муж? Ну, ро­дит­ся ре­бе­но­чек пре­ж­де сро­ка, но ведь в этом ни­че­го ди­ко­вин­но­го нет! Прав­да, не­до­но­шен­ные ро­ж­да­ют­ся обыч­но хи­лень­ки­ми и ма­лень­ки­ми, но ведь это же толь­ко пра­ви­ло! А ведь ко­ли есть пра­ви­ло, то долж­ны быть и ис­клю­че­ния. Но нет, де­ло серь­ез­ное, его так с бух­ты-ба­рах­ты не ре­шишь. На­до бы най­ти ко­го-то, кто по­мог бы с муд­рым со­ве­том.

И тут вспом­ни­ла Ма­рия, что род­ст­вен­ни­ца ее, Ели­са­ве­та, же­на За­ха­рии, ко­то­рую все счи­та­ли не­плод­ною, за­ча­ла в ста­рос­ти сво­ей, и сей­час на­хо­ди­лась уже на шес­том ме­ся­це. Яко­бы спус­ти­лось на нее и на му­жа ее, За­ха­рия, бла­го­дать Бо­жья и за­ча­ли они по­сле поч­ти три­дца­ти лет бес­плод­но­го бра­ка. Бы­ва­ют же чу­де­са! Мо­жет, Ели­са­ве­та, при­хо­див­шая­ся Ма­рии двою­род­ной тет­кой, и по­мо­жет хо­тя бы со­ве­том? Но как от­крыть­ся? Что ска­зать? С че­го на­чать? Эх, на­до ехать, а там ку­да кри­вая вы­ве­зет — ли­бо Са­та­на под­ска­жет, ли­бо Бог на­до­умит!

От­про­си­лась Ма­рия у ро­ди­те­лей на­вес­тить от­цо­ву двою­род­ную се­ст­ру Ели­са­ве­ту в боль­шом Иу­ди­ном го­ро­де — Ие­ру­са­ли­ме. Хо­те­ли ро­ди­те­ли ее от­го­во­рить: труд­ный, мол, и дол­гий путь. Но Ма­рию труд­но свер­нуть, ес­ли ей что в го­ло­ву вте­мя­шит­ся. При­стро­ил то­гда отец доч­ку свою к ка­ра­ва­ну зна­ко­мо­го куп­ца, от­прав­ляв­ше­го­ся на Юг — все-та­ки под при­смот­ром.

Дей­ст­ви­тель­но, длин­ный был путь: два дол­гих дня шли гру­же­ные ос­лы и верб­лю­ды по пус­ты­не да по гор­ным троп­кам. Ку­пец, оча­ро­ван­ный кра­со­тою Ма­рии, по­зво­лил ей ехать на сво­ем ос­ле. Ко­гда же он ее под­са­жи­вал од­на­ж­ды по­сле ос­та­нов­ки, взяв­ши ее как бы не­на­ро­ком за грудь, она обожг­ла его та­ким взгля­дом, что у то­го от­па­ла вся­кая охо­та к даль­ней­шим по­полз­но­ве­ни­ям: да­же на ноч­лег по­ло­жил ее в шат­ре, раз­би­том для не­го са­мо­го, а сам с дву­мя по­гон­щи­ка­ми уст­ро­ил­ся спать у ко­ст­ра.

При­бы­ла, на­ко­нец, Ма­рия в Ие­ру­са­лим, го­род Иу­дин. Бы­ст­ро оты­ска­ла она дом сво­ей те­туш­ки по по­нят­но­му опи­са­нию, ко­то­рое со­ста­вил для нее отец. Вой­дя в дом, она уви­де­ла свою двою­род­ную те­тю, си­дя­щую на по­душ­ке на по­лу пе­ред оча­гом. Ли­са­ве­ту Ма­рия пом­ни­ла смут­но: ко­гда-то, ко­гда она бы­ла со­всем еще ма­лень­кой, тет­ка Ли­са, как ее зва­ли в се­мье, со сво­им му­жем За­ха­ри­ем на­ве­ща­ла их по­сле по­езд­ки в Ка­пер­на­ум.

Ко­гда Ма­рия по­до­шла к Ли­са­ве­те и на­зва­лась, та об­ра­до­ва­но улыб­ну­лась:

— Ма­рия, как ты по­взрос­ле­ла! Я же не ви­де­ла те­бя лет шесть или семь, на­вер­ное?

Она хо­те­ла бы­ло встать, но не смог­ла под­нять свое об­ре­ме­нен­ное ре­бен­ком те­ло. За эту не­ук­лю­жую по­пыт­ку она по­лу­чи­ла тол­чок нож­кой от ут­роб­но­го ди­тя­ти — будь, мол, по­ос­то­рож­нее в дви­же­ни­ях!

— Мой-то бры­ка­ет­ся! Чуть что не по его — да­ет о се­бе знать! На­вер­ня­ка маль­чик!

И ста­ла рас­ска­зы­вать Ели­са­ве­та, как бы­ло ей ви­де­ние не­бес­ное, как Гос­подь снял с нее про­кля­тие не­пло­дия, как прон­зил ее рас­ка­лен­ный столб, и что она ис­пы­та­ла. Ма­рия сра­зу же вспом­ни­ла то вол­шеб­ное ощу­ще­ние, ко­то­рое она ис­пы­та­ла, ко­гда бы­ла та един­ст­вен­ная и не­по­вто­ри­мая ночь про­ща­ния с Юлиа­ном. Она по­ра­зи­лась то­му, на­сколь­ко ее ощу­ще­ния сов­па­да­ли с тем, что опи­сы­ва­ла сей­час Ели­са­ве­та.

— А уж не от Бо­га ли ты за­ча­ла, те­тя Ли­са? — то ли шу­тя, то ли все­рь­ез ска­за­ла Ма­рия.

— Гос­подь с то­бой, Ма­ра! Хо­тя... Нет, нет! Бог толь­ко раз­ре­шил мне за­чать от За­ха­рия... Но этот об­жи­гаю­щий столб...

Тут Ели­са­ве­та по­че­му-то зар­де­лась, от­ве­ла гла­за, буд­то вспом­ни­ла о чем-то та­ком, о чем нель­зя ска­зать да­же очень близ­ко­му че­ло­ве­ку. До нее дош­ло, что с ней про­изош­ло! Ведь и За­ха­рия рас­ска­зы­вал ей, что он был поч­ти в бес­па­мят­ст­ве, ко­гда с ним го­во­рил Ар­хан­гел Гав­ри­ил... Зна­чит, Отец Ио­са­фат — отец?!