| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Вроде бы все утряслось, наконец, а я опять частенько с тоской вспоминаю Олю. Как было бы хорошо жить с ней, вдали ото всех, на природе... Физического труда я не боюсь, даже люблю: ненавижу сидеть над бумажками, да и голова у меня не так устроена... Жили бы мы с ней. Где? Да хоть в Миргороде! К этому времени у нас бы уже трое-четверо детишек под ногами шныряло...
Детей нужно вовремя заводить. Я теперь не очень-то представляю себе даже самой семейной жизни... А особенно с Катей: почему-то все представляю, как мы тайком на кухне... Надо же, какая чертовщина в голову лезет! Ну, да все решено, теперь — хочешь, не хочешь — надо быть счастливым! В конце концов, это лучше, чем спиться в N-ском гарнизоне и кататься там на боровах по лужам!
Катя настояла на том, чтобы я тут же подал заявление в жилкомиссию нашего "ящика" на расширение жилплощади. Но мне сразу, как отрезали: вы знали условия перевода, у нас все так живут!
Один человек определенно счастлив — это Сережа. Дело в том, что дом, в котором мы сейчас живем, соседний с его школой, где он проучился до восьмого класса. Он настолько этому рад, что, кажется, даже простил меня, не смотрит уже на меня этаким волчонком. Он теперь сможет окончить школу здесь.
А как мы будем с Катей жить? Не знаю... Ведь уже семнадцать лет я живу в рабстве нашего с ней греха. Она почему-то легко все это переносит, по крайней мере, виду не показывает, что терзается чем-то. Я привык, что все за нас обоих решает она: что делать, что говорить, к чему стремиться... Стоит мне высказать любую мысль, не совпадающую с ее, как она тут же выпаливает: "Балда ты, Павел!"
Но ничего тут не поделать: наверное, такова моя судьба... Теперь уж поздно сожалеть, надо привыкать.
Катерина. 1951, 30 июля
Павел, мне кажется, проглотил мою версию с его переводом. Ну, и хорошо. Лишнее чувство благодарности не помешает! Надеюсь, что теперь его комплексы поулягутся, а то он совсем испереживался: "нехорошо то", "нехорошо это"...
А я для себя решила, что надо кончать метаться и пора начать нормальную жизнь. Ведь скоро уже сорок, а живу, как беженка: ни кола, ни двора, кочуем с Сережкой с места на место!
Павел, правда, какой-то недостаточно радостный. Почему? Ведь, вроде бы, мы с ним к этому всю жизнь стремились, а теперь, получив всё, он не рад? Может, думает, что у него жизнь не удалась? То, что я старше его почти на шесть лет — это ерунда! Я и сейчас любой бабе его возраста дам сто очков вперед! Хотя, конечно, тридцать восемь, это не двадцать восемь и даже не тридцать два...
Давно, еще говоря мне про свою "фронтовую подругу", Павел однажды разоткровенничался и сказал, что мечтал уехать в деревню и наплодить детишек. Конечно, странная фантазия, но объяснимая: мужики всегда думают, что они детьми закабаляют жену, делают ее рабыней.
Ну, что ж! Воспользуемся их же тактикой: рожу я Павлу ребенка. Поздновато, конечно, в сорок лет-то рожать, риск большой, что что-нибудь может быть не так, но что поделать: НАДО!
Михаил. 1951, 25 августа
По-прежнему посылаю Катерине алименты, хотя Сережа и вышел из детского возраста. От Катерины получаю коротенькие открыточки, обычно в три-четыре слова типа: "Деньги получила. Спасибо. Катя".
Недавно вызвал ее на переговорный пункт. Спросил, почему не отвечает на мои письма Сережа. Она сказала, что не знает: он все мои письма получает, но отвечать не хочет. Вот добавилась горечь еще одной утраты: потерял и сына...
Опять вспомнил своих родителей. Что могло бы меня
отвратить от любого из них? Отец был для меня символом всего светлого, а маму я любил больше всего на свете. Я, конечно, не могу представить, чтобы мои родители когда-либо развелись, но я уверен, что мои отношения с каждым из них остались бы прежними. И они бы любили меня, невзирая на разные личные обстоятельства... Почему же у меня не так? Чем же я провинился перед своим сыном, что он вычеркнул меня из своей жизни?
Был бы верующим, пошел бы помолился... А впрочем, кому молиться, перед кем унижаться? Если Бог — допустим, он существует — позволяет себя такую несправедливость, наказывая меня и поощряя блудодейство, то какой же он, к чертовой матери, Бог? Нет, мой истинный Бог — мой отец. И он еще даст мне силы, его светлый образ поможет мне выжить в этой тяжеленной обстановке...
Сережа. 1951, 30 ноября
Учусь я опять в своей любимой школе! Дом, в котором мы живем, стоит бок о бок с моей школой: это даже в самом счастливом сне не могло присниться!
Дядю Павла перевели в Москву и дали комнату, где мы теперь живем втроем. Они с мамой поженились. Могу сознаться, что мне стало морально намного легче: все же мать не изменяет отцу с кем-то на моих глазах — тем более с родным братом своего мужа. Просто она разлюбила одного и вышла замуж за другого. Чу, что же, в жизни все бывает. Я ей не судья в этом случае, но у меня же есть какие-то внутренние, хотя, может, еще и не осознанные внутренние моральные принципы, которые не позволяли мне спокойно переносить то, что было раньше!
Потом мне мама столько рассказала такого про моего отца, что я его ни видеть не хочу, ни слышать о нем не хочу. И бабник, и алкоголик, и неудачник, но самое главное — я ему совсем не нужен: за все это время он не прислал мне ни одного письма!
Вот отношения с дядей Павлом у меня стали еще боле странными, чем были до того. Мама сказала, чтобы я его называл "папа", а не "дядя Павел". Но какой он мне папа?! Мне
уже семнадцать лет, все это время он был для меня дядей Павлом и вдруг стал папой? Не смешно!.. Не называет же он меня "сын".
Так мы и живем, я обращаюсь к нему без имени, он перешел на такое же обращение. Может, обиделся? Но он же претендует на роль отца, мог бы иногда и что-нибудь ласковое сказать, похвалить, когда надо или просто общаться не как с квартирантом. Может, он все еще чувствует свою вину передо мной? Ну, так это правильно — виноват. Но хоть бы "хвостиком повилял", раз виноват!
Мама говорит, что я должен его любить и уважать, потому что он для меня много делает. Во-первых, я был готов к определенному сближению с ним, но он сам не пошел и не идет навстречу, а во-вторых, что такое особенное он для меня делает: кормит, одевает, дает 30 копеек на кино раз в неделю? А что, мог бы не поить, не кормить и постелить подстилочку в коридоре?
Так что, при двух папашах я остался без единого! Мама меня любит, но как будто боится этого показать дяде Павлу.
Ну, да ладно, вот кончу школу, может, пойду работать, сам буду зарабатывать, стану независимым, может, в общежитие устроюсь. Но вообще-то хочется в институт поступить. У нас все мальчишки уже о будущей учебе говорят.
Катерина. 1952, 27 апреля
У меня родился второй сын. Большой, здоровенький. Павел, конечно, был рад. Чтобы сделать его окончательно счастливым, я назвала сына в его честь — Павлом. Так что появился на свет еще один Павлик.
Я Павлу все уши прожужжала, что теперь надо еще настойчивее добиваться отдельной квартиры, а то здесь ни пеленки замочить, ни развесить их. Соседи тоже ходят, нос воротят. Да и без того отношения с ними не блестящие, хотя все, вроде, интеллигентные люди, с высшим образованием. Оба мужика — военные, как и Павел.
Вопреки моим ожиданиям, Павел не сходит с ума от появления сына: он рад, но не нянчится с ним, не играет,
гукается, как это делают нормальные папаши. Вон как Михаил Сережку все свободное время буквально на руках носил!
Правда, Павел очень устает, приходит поздно. Обычно поест — и спать. Только по выходным мне удается вытащить его на прогулку с коляской. А один он почему-то не ходит гулять с Павликом. Может, стесняется? Кто его поймет!
А вот Сережка искренне обрадовался появлению младшего братишки. И помогает мне очень по хозяйству, и бегает за детским питанием, и пеленки замачивает... А ведь у него сейчас ответственный период — кончает девятый класс...
Сережа. 1952, 12 сентября
У меня появился братишка. Очень забавный, ему уже скоро полгода, но он уже и сейчас, хотя и совсем крохотный, но человечек. Очень смешно улыбается. Я с ним много вожусь, и мама не нарадуется, глядя на нас вдвоем.
А вот от отца своего я уже не помню, когда и последнее письмо получил... Я недавно написал ему коротенькое письмецо, спрашивая, почему он мне ничего не пишет. Убегая в школу, я попросил маму отправить его, поскольку дома не было марок. Она все равно собиралась на почту за чем-то и обещала все сделать. Но пока — ни ответа, ни привета.
Странно получилось, что после того, как у меня образовался второй "папа", мне взгрустнулось по родному отцу. Ведь для меня он был не так уж и плох. Ну, то, что было у них с мамой — это их личное дело. Я уже достаточно взрослый, чтобы это понимать. Но мне с ним было хорошо: он со мной много занимался, гулял, рассказывал интересные вещи. Да и вообще, мне кажется, что он меня очень любил! Что же произошло? Вот мама говорит, что у мужчин нет сильной привязанности к детям. Может, она и права: вон дядя Павел к Павлику относится как-то холодновато: ни понянчит, ни погукается...
Но что же мне-то делать? Я должен с ним напрямую выяснить наши отношения! А может, подождать?.. Представляю себе такую картину: вот станет он старым, больным, никому ненужным, тогда я приду тогда к нему и скажу: "Папа, это сын пришел к блудному отцу. Ты меня забыл, а я тебя все это
время помнил. Давай опять станем отцом и сыном!"
Кстати, это он мне и рассказывал притчу про блудного сына. Он очень странный — в Бога не верит, а Библию знает от корки до корки. Он рассказывал, что его отец, Платон Андреевич, верил в Бога и даже служил кем-то в церкви. А сам папа перестал верить в Бога, когда дедушку Платона забрали чекисты и расстреляли.
Михаил. 1953, 12 января
Как только стало известно, что я развелся и живу один, на меня стали буквально вешаться бабы. Мне все это даже противно: мне никто не нужен, а уж тем более эти молоденькие хищницы. Я их даже побаиваюсь: забеременеет нарочно, куда потом деваться? Поэтому я веду себя так, как, наверное , ведут себя импотенты: со всеми веду себя достаточно свободно, но дальше определенной границы — ни— ни!
Но, если сознаться, то если не душа, то тело требует кого-нибудь хоть изредка... Противно это, но что делать — жизнь есть жизнь.
Сошелся я с одной женщиной примерно моих лет, даже чуть старше. Зовут ее Галина, милая такая спокойная женщина, довольно начитанная, с ней и поговорить интересно. У нее приятное лицо, живые черные глаза, хорошая спортивная фигура.
Она в таком же положении, что и я: живет одна, сын уже взрослый, учится в Москве. Работает она в том же Авиационном училище, на соседней кафедре ассистентом. Мы и познакомились и сблизились с ней на работе. Но оба мы понимаем, что лучше всего отношения наши не афишировать, а не то такую грязь разнесут, что потом никогда и не отмоешься!
Я живу в доме, где практически нет никого из училища: по просьбе начальника московской Военно-воздушной академии мне здесь предоставили "генеральские хоромы".
Это делает удобным для Гали приходить ко мне вечером, а иногда и оставаться на ночь с тем, чтобы потом пораньше уйти домой, а оттуда уже на работу. Иногда, по
выходным мы встречаемся с ней на вокзале и едем куда-нибудь подальше на побережье.
Нас обоих устраивают такие отношения. Кто знает, может это и перерастет когда-нибудь во что-то большее, хотя, честно говоря, я в это не верю. Я уверен, что любовь либо вспыхивает буквально с первого взгляда, либо никогда не наступает. Все остальное — союз от ума или, что хуже, брак по расчету. Ну, пожалуй, время для функционального брака по расчету, как некоего бегства от одиночества в старости, для меня еще не настало.
Больше всего мне нравится в наших отношениях с Галей, что мы оба не рассматриваем наши отношения как своеобразный трамплин к браку. Хотя, возможно, я и ошибаюсь: ведь женщины гораздо более "домашние животные", чем мужчины.
Глажу бёдра твои точеные,
Обнимаю за плечи гладкие,
И глаза твои вижу чёрные,
Вижу всё... Но не вижу загадки я!
Слишком стали мы все учёные,
Ну, а значит, - немного гадкие.
С сердцем собственным разлучённые,
А на тело чужое падкие...
Было светлое, стало чёрное -
Уж какие там, к чёрту, загадки!
Где ж вы, чистые, утончённые?..
Где ж вы, строгие?.. Где ж вы, сладкие?..
Катерина. 1953, 27 февраля
Относительно быстро по нынешним меркам, Павел получил отдельную квартиру в новом доме, построенном рядом с его предприятием. Он говорит мне, что очень помогло то, что в нашей семье появился новый жилец — Павлик. Наша комната сразу же стала "перенаселенной", и Павлу, как фронтовику, дали новую двухкомнатную квартиру ко Дню Красной Армии.
Но я-то думаю, что не это было главным во всей этой истории. Просто трехкомнатная квартира, в которой мы жили с соседями, очень удобная и расположенная в чудесном месте, очень понравилась, кажется, заместителю директора по кадрам. Ведь не только нам, но и остальным двум семьям, жившим в нашей старой квартире, дали отдельные двухкомнатные квартиры, а ведь у них-то ничего не изменилось!
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
