Уже полчаса, как они наблюдали за ничем не примечательной хатой, отделенной от дороги невысоким палисадником. Несмотря на поздний час, в окнах был виден свет, и даже плотные шторы не могли укрыть неясные тени, то и дело проглядывающих наружу.

Беготни после вечерней стрельбы и нового трупа было много, до полуночи они изображали план 'Перехват' всеми наличными силами, включая и личные автомобили сотрудников, выставленные в местах выезда на трассу, но нужного результата это не дало. Стрелок так и не был пойман. Даже больше — никто не видел, кто вообще стрелял, и на каком автомобиле скрылся, если конечно такой вообще имелся.

На место происшествия сразу же примчалась оперативно-следственная группа, даже подполковник Елизаров, которому утром в Ставрополе должны таки добавить большую звезду на погон, и тот явился. Походил среди подчиненных с надменным видом, дал несколько 'ценных указаний' и отчалил по своим делам, давая профессионалам развернуться в полную ширь.

Оружие убийства определили сразу по россыпи зеленоватых гильз, разваленной в метрах двадцати от гелендвагена Колесникова — обычный автомат Калашникова под 5,45. На месте, откуда вели стрельбу, были найдены четыре окурка Примы и нечеткий след от подошвы ботинка. Всё

Опера прошлись по всему кварталу, заглянули под каждый куст, даже собачьи будки были удостоены внимания. Но опять же без результата.

Дело обещало быть очень громким. Колесников-старший был далеко не последним человеком в станице. Когда Союз, треща по швам, распадался, вслед за ним стали хиреть и загибаться колхозы и совхозы. Их разворовывали и растаскивали по кускам наиболее ушлые председатели и другие мутные личности. Именно одной из этих личностей и оказался Колесников, прибрав один из самых лакомых кусочков 'Вольного'. В его власти оказалась свиноферма на несколько тысяч голов, огромные конюшни, отличный манеж и тысячи гектаров выпасных лугов. Половину хрюшек, как и половину лошадей пустили под нож сразу же. Это позволило остаться предприятию Колесникова на плаву, а в дальнейшем приносить вполне приличные деньги на коневодстве — толстосумы в Москве платили безумные суммы за голштинцев и русских-верховых.

Кормили лошадок своим же овсом, выращенным на ближайших лугах, про сенокос тоже не забывали, как не забывали выращивать ячмень, картофель и свеклу для корма свинок. Во всём этом были задействованы около семи сотен местных жителей. Теперь же, после смерти Колесникова-старшего и ареста младшего — судьба их была неизвестна.

Максим с Михаилом объехали всю станицу раз пять, на всякий случай, как и другие наряды заглянули ко всем алкашам и нарикам. И опять без результата. Точнее результат был, задержали по ходу двух воришек, разняли пару пьяных драк, оказали первую помощь одному пострадавшему от собутыльника субъекту, но стрелка обнаружить не удалось.

— Думаешь всё таки он? — в который раз спросил Гец, допивая кофе.

— Ну а кто?

— Тогда пошли, — смятый стаканчик упал на землю, после чего его растоптал армейский ботинок старшины, выбирающегося наружу.

Потянувшись, взмахнув несколько раз руками и сделав парочку наклонов в разные стороны, он взял с заднего сидения шлем, задрапированный серой тканью, и водрузил себе на голову.

— Одень, — сказал он Максиму, когда тот подошел к нему.

— Зачем? Мы ж и так в бронниках, — ефрейтор похлопал себя по нагрудной пластине.

— Всяко бывает. Одень.

— Ну хорошо, пробурчал Макс, и полез за каской.

Укомплектовавшись, они, взяв оружие поудобней, наконец, двинулись.

Тихо, без единого звука, напарники дошли до нужного палисадника, преодолев его одним движением. Хорошо, что хозяева не держали собак, иначе общения с кабыздохами, было бы не избежать, как минимум псины бы заголосили.

— Ничерта не видно, — заявил Максим, аккуратно заглянув в окно.

Гец молча кивнул, и ударил со всего маху кулаком в дверь.

— Откройте! Милиция!

В хате как то сразу смолкло. Минута тишины, и на пороге появился не совсем трезвый паренёк лет двадцати облаченный в желтую футболку и полосатые шорты.

— У нас уже была милиция. Я рассказал всё, что знаю.

— Родители где, — пропустив слова мимо ушей, сурово поинтересовался старшина.

— У бабки в Червленой, послезавтра вернутся.

— То есть ты один?

— Да... — парень утвердительно мотнул головой.

Более не говоря ни чего, Гец, оттиснув паренька плечом, прошел внутрь, Макс шмыгнул следом.

— Эй! Что за беспредел?! — возмутился молодой хозяин.

— Увянь! — рявкнул старшина, приоткрывая дверь в горницу.

Типичная обстановка. Недорогие светло-зелененые обои, украшенные календарями с перепечатанными иконами. Настоящая намоленная доска с потухшей лампадкой стоит на полочке в красном углу. Мебель старая, еще советская, с советским же сервизом внутри сервантов.

Гец медленно оглядел горницу, осторожно прошелся по комнатам, отделенным от основного помещения тонкими деревянными перестенками. Вернувшись к прикрывающему его у дверей Максиму, он кивнул на стол перед окнами, на котором вокруг полупустой бутылки портвейна была разложена скудная снедь. Еще две пустых бутылки валялись тут же у ножек под табуретом. Но самое главное, рядом с бутылкой стояла два стакана.

— Где ордер на обыск? — взвизгнул из-за спины Максима паренёк. — Будет ордер — приходите!

Не обращая внимания на пересмотревшего американских фильмов хозяина, Макс кивнул на когда-то цветастый, а теперь уже изрядно полинявший ковер посреди горницы. Старшина ухватив один из его концов резко дернул его на себя, обнажая деревянный люк в подпол.

— Егор! — громко заговорил ефрейтор. — Это Максим Калинин. Я знаю, что ты здесь, сидишь в подполье. Прошу тебя, выходи по-хорошему. Хватит крови. Свету уже не вернешь. Выходи, — минута тишины, две минуты. — Егор, мы ждем.

— Семёнов! Это старшина Гец, ты меня знаешь, — взял голос Миша. — Если ты не выйдешь, пока я считаю до десяти, то мы просто закидаем тебя гранатами. Живым ты не выйдешь, да и товарища за собой прихватишь. Пристрелим как соучастника.

— Что?! — возмутился этот самый соучастник, но выхватив от Максима прямой в челюсть, свалился на пол, вереща, словно поросенок. — А-а-а-а, за что?

— И так, — продолжил Гец, — мы считаем до десяти, и стреляем твоего дружка, а потом тебя гранатами закидываем. Один. Два.

Под ногами послышался шорох, со скрипом отворился люк, и возня внутри стала еще более слышна.

— Сначала выбрось нам автомат, потом медленно выползай сам. Руки держи на виду и никаких резких движений, — командовал Михаил. — Пристрелю не думая.

Вот из проема показался ствол автомата, который отлетел на метра два. Потом вынырнула короткостриженая понурая голова, а вслед за ней и тело её владельца — вполне поджарова чернявого молодого человека, облаченного в дешевый спортивный костюм.

— Медленно ложись на пол, руки за спину, — всё так же чеканил слова старшина, подбирая автомат. Когда его приказание было исполнено, наручники сомкнулись на запястьях ребенка подземелий.

Подхватив его под руки, напарники потащили Егора к автомобилю, куда и загрузили в заднюю клетку для задержанных. После того, как дверца захлопнулась, Максим дрожащими руками попытался выбить сигарету из темно-синей пачки. С четвертой попытки это удалось, и, подцепив её губами, чиркнул дешевой китайской зажигалкой.

— Делаем, как договаривались? — спросил он у товарища.

— Под монастырь ты меня подводишь, — ответил Гец. — Уверен, что так нужно?

— Да. Чувствую, что рано еще ему туда.

— Как знаешь, поехали, — махнув рукой, Миша сбросил на старое место шлем и устроился на водительском месте.

Ставропольский край. Станица Вольная. 17 августа 2006 года. Четверг. 15:40

Вставать из под простыни, да с нагретой кровати Макс не желал абсолютно. Дело усугублялось еще и тем, что просыпаться не хотелось совершенно. Так всегда бывает, когда поспишь днем довольно длительное время, после чего подъем обязателен, иначе чем еще наступающей ночью кроме сна заняться? Но и поднявшись, Максим еще минимум полчаса выглядел как оживший труп — движения его были заторможены, походка не твердая, мысли путанные, а речь местами несвязная — полная демонстрация выражения 'как разбитое корыто'.

В первый раз дед его попытался разбудить еще минут тридцать назад, на что Максим не расщепляя глаз пробубнил нечто нечленораздельное. Второй раз внуку всё же пришлось выторговать еще четверть часа 'на поспать', ну а после его истечения и упоминания дедом ухвата, Максу пришлось таки подниматься, ибо если дед сказал, то он костьми ляжет, но сделает. Не из природной вредности, а из принципа — дал слово, держи — воспитан он был так.

Выйдя в одних семейных трусах в горницу, он широко позевывал, при этом не забывая почесывать правую щеку. Увидев за столом Геца, рубающего борщ, он не особо удивился, и молча прошлепал мимо его к умывальнику. Более-менее освежившись водой, он вернулся к столу, где из глиняного кувшина, накрытого вафельным полотенцем, налил себе в кружку кипяченой воды, немедленно осушив её.

Дед сидел рядом с Михаилом, и разливал по маленьким стеклянным стопкам грушевый самогон, перегнанный в прошлые выходные из свежего урожая.

— За тебя, дядь Гриш, — произнес Гец тост, и замахнул мутную жидкость вовнутрь, после чего опять принялся за борщ.

Максим пошукал в навесном ящике тарелку, взял половник и навалил густой, бордовый суп, плюхнул сверху ложку сметаны и посыпал уже нашинкованной свежей зеленью. Поставив тарелку на стол, он было собирался устроиться на видавшие виды табуретку, но сей порыв прервал дед.

— Куда в таком виде за стол? Портки хоть натяни, — пришлось возвращаться в комнату и натягивать на себя клетчатые шорты и вытянутую синюю футболку.

Всё так же молча Максим уселся за стол и приступил к приему пищи. Борщ был что надо, с крупными кусками свинины, обрамленными салом, свежей картошечкой и капустой, собранными на огороде за околицей.

— Ничего у вас не слышно, когда в Чечню отправляют? — поинтересовался дед у Михаила.

— Да вроде в декабре группу для ротации собирать начнут, — ответил тот, отложив в сторону ложку. — На наш райотдел разнарядка на двух человек, вроде, пришла.

— Опять поедешь? — старик расстроенно покачал головой.

— Ну а что мне тут еще делать? Водку пить и рожи бить? — Гец подхватил бутылку с самогоном и ловко разлил по стопочкам, проигнорировав Макса. — А там хоть какая-то определенность. Вот начальник, слушайся его. Вот враг, по возможности убей его. Нету этой требухи, что здесь. В лицо лыбу давят, а за спиной дерьмом закидывают.

— Женится тебе нужно, Мишка. Женится! — неожиданно твердо заявил дед.

— Дядь Гриш, опять ты за своё? Не родилась еще та баба, которая меня надолго выдюжит. Так что полно, не надо об этом.

— Надо, Миш, надо. Чай ты мне не чужой. Волнуюсь я за тебя.

— Ну, тогда за родню, — вышел Гец из положения, подняв рюмку.

Выпили, крякнули, занюхав черным хлебом и заев зеленым луком, после чего вновь принялись за доедание борща.

— Ты Марусю-то когда в последний раз видел? — поинтересовался старик, как только большие эмалированные тарелки опустели.

— Да черт его знает, больше года назад, наверное, — задумался Гец.

— Так хоть позвонил бы, сестра всё же родная.

— Нафиг, нафиг... Она как со своим хахалем лощеным сошлась, так её будто подменили. Была баба бабой, а теперь стерва первостепенная, — Миша кисло улыбнулся. — В Москве наверное уже у всех кровь выпила.

— Ну как знаешь, как знаешь, — тихо ответил дед, практически про себя, явно о чем то задумавшись.

— Ладно, спасибо за хлеб-за соль, — продекламировал Гец. Поднявшись из-за стола. — Пойдем, Макс покурим, заодно посуду сполоснем.

Максим, лязгнув ложкой, подцепил последний кусочек картошки и отправил к себе в рот, после чего собрав остальные металлические тарелки, поднялся вслед за Гецем.

Выбравшись в обволакивающую духоту августовского дня, вся посуда была сброшена Максимом в оранжевый пластмассовый тазик, стоявший на летней кухне, залита водой, посыпана порошком, и пошкрябана розовой кубкой в Максиминых руках. Споласкивая её под струёй холодной воды, Макс мельком взглянул на Мишу, задумчиво курящего свои сигареты.

— Вижу ведь, что сказать чего хочешь, — начал Макс. — Так говори, чего кота за яйца тянуть?

— Это не Егор, — так же задумчиво ответил Гец, выдыхая струю белесова дыма.

— Не понял? — посуда со звоном упала в металлическую раковину.

— А чего не понятного, — новая струя взметнулась к небу. — Не он это.

— А как же автомат?

— А что автомат? Автомат не стрелян, и чищен уже давненько.

— Но он ведь мог его сам почистить?

— Ты меня за идиота держишь? — Гец с обидой взглянул на напарника. — Я что свежечищенный калаш, от грязного не отличу? Ты еще не забыл, что я бывал в тех местах, где от чистоты оружия зависит жизнь?

— Нет, — Макс ошарашено присел рядом с товарищем, и, безапеляционно забрав у него пачку сигарет, выбил одну штуку себе. — А кто же тогда стрелял?

— А вот это уже интересно, — Гец с удовольствием затянулся. — Я до отдела смотался, новости прощупать. Так вот, орудие убийство найдено в кустах перед хатой Семеновых. Обычный армейский АК-74 'Весло'*. Что любопытно, похищенный со склада РАВ** в той же части, где служил Егорка. Причем о пропаже автомата узнали только сегодня, после звонка следователя.

— —

* АК-74 'Весло' (сленг) — стандартный автомат Калашникова под патрон 5,45х39 (советская 'пятерка') с нескладным деревянным прикладом.

** Склад РАВ — склад Ракетно-Артиллерийского вооружения. Не смотря на название, на складе хранится всё вооружение, в том числе и лёгкое стрелковое, а так же боеприпасы к нему.

— —

— И что это значит?

— А значит это, что Егора очень профессионально подставили.

— Дела... — лишь протянул Максим.

— Дела, — подтвердил старшина. — Но и это еще не всё. Этого не пережила Егорова Мама.

— Валентина Игоревна? — опешил Макс

— Да, сегодня утром остановилось сердце. Сначала дочь, потом сын... — Миша сплюнул в мусорное ведро.

— Ты уже сообщи ему?

— А сам как думаешь? — Гец внимательно взглянул в глаза товарищу. — Я после отдела сразу сюда зашел. Ты эту кашу заварил, ты и расхлебывай.

Посидели еще, молча смоля сигареты. Наконец, Макс хлопнул себя по колену и, поднявшись, крикнул в открытую форточку:

— Деда, я до Мишки схожу! — и, не дожидаясь ответа, пошел по треснувшим серым плитам к калитке.

Оказавшись внутри соседского двора, они прошли за широкий навес, где сейчас, спрятанный от жгучего солнца, томился темно-синий Патрол. За навесом возвышался довольно габаритный сложенный из самана и крытый шифером сарайчик, сейчас закрытый на большой амбарный замок. Вынув из кармана связку ключей, Миша открыл его, и распахнул дверь по шире.

Вступив в прохладный полумрак, Максим, как только глаза обвыклись к нему после яркого солнца, увидел в дальнем углу Егора Семёнова, сидящего на топчане и пристегнутого наручниками к довольно громоздкому верстаку.