Zemlya za okeanom(plus6)

Все это были разговоры,

И не входила глубоко

В сердца мятежные наука,

Все это была только скука,

Безделье молодых умов,

Забавы взрослых шалунов.

ошибался. Были там и другие люди.

Делопроизводитель Следственной комиссии Андрей Дмитриевич Боровков в своих записках утверждал, что наряду с общим следствием, существовало второе, выделеное и засекреченое. Это следствие "было проведено с такою тайною, что даже чиновники Комитета не знали; я сам собственноручно писал производство и хранил у себя отдельно, не вводя в общее дело". Никаких подробностей Боровков благоразумно не приводит. Документы эти никогда не публиковались и, скорее всего, давно уничтожены.*(1)

Зато имя ван-Майера в общеизвестных документах следствия почти не упоминается. Однако следует вспомнить, какими прибылями обернулся для него переворот 1801г., в коем он также небыл замечен. В случае успеха мятежа 14 декабря он заработал бы ещё больше, правда не сразу.

Во всех своих проектах декабристы собирались освободить крестьян без земли, а

это обеспечивало большое количество свободных работников без которых ван-Майер не мог осуществить свой давний план — наладить китобойный промысел на Тихом океане. Предположение, что Якоб задумал его после прочтения отчётов экспедиций 1816-25гг. не выдерживает критики.

В письме отцу от 19.08.1788г., отправленному с "Нортштерном", он писал: "Вчера, почти у входа в бухту я увидел наконец настоящего кита. Он плыл в нескольких саженях от нашего борта и вода правой струи его фонтана достигала палубы". Кто знает, тот поймёт. А ван-Майеры знали. Они имели доли в нескольких китобойных судах, промышлявших в водах пролива Дэвиса, пока голландский китовый промысел не прекратился вследствие национальных бедствий и последствий французской революции. Одной короткой фразой Якоб сообщил, что у побережья Кадьяка есть стадо настоящих китов (они крайне редко ходят поодиночке и потому носят также имя "sarda" (стадный). Да ещё подтвердил это рассказом о фонтане. Такой V-образный фонтан встречается только у настоящих, гладких китов, самой ценной добычи китобоя.

10 сажен в длину и гораздо массивнее и толще иных китов, он весил до 8000 пудов и до 1000 из этих пудов приходится на превосходную ворвань, стоимостью пиастр за галлон. Но ещё дороже то, что настоящий кит носит во рту — до тонны своего уса, совершенно необходимого для дамских туалетов.

К тому времени, когда Якоб ван-Майер впервые сообщил о тихоокеанской популяции настоящих китов, они уже были полностью выбиты в проливе Дэвиса и цена за фунт китового уса поднялась до 7 пиастров. Но ван-Майеры не торопились на это новое эльдорадо. На китовом промысле, как на сборе грибов, выигрывает тот кто пришёл первым, если у него есть большая корзина, а корзины-то у голландцев как раз и не было. К концу века из-за войн, истребления китов и конкуренции голландский китобойный флот уменьшился с 400 до 35 судов, против 138 британских и, главное, более чем 300 бостонских. Их города Нантакет, Нью-Бэдфорд, Коннектикут, да и Нью-Йорк тоже, в те времена в основном процветали за счёт китобоев.

Ван-Майеры понимали, что начинать промысел с 3-4 судами, означает просто привлечь на богатые поля конкурентов. Основные прибыли получат те, кто в первые годы, пока кит ещё не выбит, будет иметь наибольшее количество китобоев. А взять их было негде. Найти в Европе разом большое количество молодых, здоровых людей, готовых на многолетнюю каторжную работу, было невозможно, а в России рынка рабочих рук вообще почти небыло.

Так и лежал строго засекреченый проект в столе. А тем временем Якоб всячески мешал кому бы то ни было, даже Компании, развивать китобойный промысел в его угодьях. Было это несложно. Другие директора РАК совершенно не обращали внимания на развитие промысла, сулившего огромные прибыли, считая, что создание китобойного флота, приобретение оборудования потребуют очень больших затрат, которые не скоро окупятся. Свое нежелание развивать китобойный промысел они оправдывали также отсутствием отечественных кадров китобоев. Ван-Майер смог также на десятилетия заморозить на 30 руб. цену, которую приказчики Компании платили алеутам и конягам за добытого кита, хотя доход получаемый от него, составлял около 2000 руб.

Первым, кто серьёзно попытался пастись на этом поле, стал бостонский негоциант Питер Добель "славный малый, торговать любит и умеет со всеми народами и нациями". Во время континентальной блокады он оказал Компании немало услуг информацией и поставками из Кантона. Щедрость, с которой с ним расплатились, побудила бостонца поближе познакомиться с Россией. В 1812 году он пришел в Петропавловскую гавань с товарами на двух судах, оставил на Камчатке своего представителя, а сам поехал в Иркутск. Во время встречи с иркутским губернатором Николаем Трескиным Добель высказал предложение о прекрасных возможностях развития на Камчатке китобойного промысла. Губернатор выслушав иностранца, предложил ему съездить в Ст.-Петербург, "потому как решение сих вопросов принадлежит высшей власти".

Добель пробыл в Петербурге целых шесть лет и вернулся в Петропавловск в конце 1818 года уже русским подданным и купцом 2-й гильдии. Вместе с начальником петропавловского порта Рикордом он занялся обсуждением проекта о китобойном промысле, после чего отправился на Филиппины и Гавайи испонять обязанности Российского консула. Летом следующего года на Камчатку прибыл корабль под командованием китобоя Вильяма Пигота. Он привез с собой полномочия от правительства СШ заключить в Петербурге договор на китовый лов. Не смотря на все попытки сорвать его, договор был подписан 18 июля 1819 года.

Договор предоставлял Вильяму Пиготу и его команде исключительное право производить у восточных берегов Сибири промысел китов и других морских зверей в течение 10 лет, начиная с 1 июня 1821 года, под русским флагом, без всяких пошлин и налогов. Взамен бостонцы обязаны были принять на свои корабли и обучить китобойному искусству не более 18 русских матросов.

Однако китобойное предприятие, задуманное Питером Добелем, уже после заключения договора неожиданно дало сбой. Из опалы вернулся Сперанский, назначенный сибирским генерал-губернатором. Договор отправили в Петербург на утверждение, а там, вдруг, посчитали его невыгодным интересам Российской империи, и он потерял свою силу. Петропавловск же был объявлен портом, закрытым для иностранцев.

Первая атака была отражена, но в печати стали появляться сообщения о неспособности русских организовать свой китобойный промысел и правительство спустя год обязало РАК завести китовую ловлю. Правление поручило ван-Майеру найти инструктора и тот нанял некоего Джона Бартон из Нантакета "ради ознакомления туземного населения с опытом европейских китобойцев".

Пять лет инструктор Бартон обучал алеутов Уналашки и Кадьяка охоте на китов, получая ежедневно 2 кварты рому. Алеуты же продолжали по старинке бить китов отравленными стрелами, выпуская их из лука на почтительном расстоянии из своей байдарки, а затем возвращались на берег и ожидали, когда погибшее животное будет волнами выброшено на берег.

Окончательно спившийся Бартон был щедро награжден и отпущен, а Компания объявила, что вознаграждение охотникам за каждого добытого кита удваивается. Шумиха, поднятая вокруг обучения алеутов иностранным инструктором затихла, алеуты же по-прежнему продолжали бить китов для себя, а если и сдавали ус, то в небольшом количестве.

В случае успеха переворота Ван-Майер расчитывал уже через год отправить в Охотское море 20 судов и делее ещё по 20-25 ежегодно. Но вместо этого банкиру пришлось искать способы очищения Компании в глазах императора. Именно к тому периоду относится завоз с Камчатки на остров Беринга 16 оленей, выросших через несколько лет в большое стадо. Глобальным планам ван-Майера предстояло ещё нивесть сколько остаться в столе, как вдруг 26 августа 1827г. император подписал указ о воинской повинности евреев.

В нём говорилось о желании правительства "уравнить рекрутскую повинность для всех состояний" и выражалась уверенность, что "образование и способности, кои приобретут евреи в военной службе, по возвращении их, после выслуги узаконенных лет (четверть века!), сообщаться их семействам, для вящей пользы и лучшего успеха в их оседлости и хозяйстве". Приложенный к указу "Устав рекрутской повинности и военной службы" являл, однако, собою яркий пример чего-то совершенно противоположного "уравнению повинностей". При желании уравнить воинскую повинность для всех состояний не было, конечно, надобности издавать особый для евреев обширный устав из 95 статей, с дополнительными "наставлениями" гражданскому и военному начальству, а достаточно было объявить, что общий рекрутский устав распространяется и на евреев. Вместо этого оговорено противоположное: "законы и учреждения общие не имеют силу для евреев", если они противны специальному уставу (ст. 3). Исключительность еврейской рекрутчины, особенно била в глаза в существенной части устава. С ужасом читалась в еврейских семьях восьмая статья устава, гласившая: "Евреи, представляемые обществами при рекрутских наборах, должны быть в возрасте от 12 до 25 лет". Её дополняла другая статья (ст. 74): "Евреи малолетние, то есть до 18 лет, обращаются в заведения, учреждённые для приготовления к военной службе". Институт малолетних рекрут, под названием кантонистов, существовал и для христиан, но там в этот разряд принимались только сыновья солдат, находившихся на действительной службе, в силу аракчеевского принципа, что солдатские дети принадлежат военному ведомству. Евреев же малолетних приказано было брать из всех семейств без различия, вдобавок заявлялось, что годы приготовительной службы малолетних не засчитываются в срок действительной службы, которая начинается лишь с 18 лет (ст. 90), так что евреи-кантонисты должны были служить ещё шесть лет сверх обязательных 25. От рекрутской повинности освобождались гильдейские купцы, цеховые мастера, механики на фабриках, земледельцы-колонисты, раввины и редкостные тогда евреи, окончившие курс русского учебного заведения. Освобождённые от личной повинности уплачивали "рекрутские деньги" — тысячу рублей с рекрута. Право очередного рекрута заменить себя "охотником" предоставлялось евреям только с условием, чтобы "охотник" тоже был еврей.

Всё это было "кричащ[ей] аномали[ей] в российском законодательстве, закон принятый в обход всех существовавших в это время законодательных норм ибо вообще в России законодательству о евреях было чуждо возлагать на них большие повинности, чем на остальных подданных".

Разумеется население, недавно только вступившее в состав Российской империи, патриархально-религиозное, отчуждённое и, вдобавок, граждански бесправное, не могло мириться с перспективой 25-летней военной службы, которая оторвёт детей от религии отцов, от родного языка, быта, уклада жизни и бросит их в чуждую, враждебную среду. То, что в уме творцов нового проекта таилось именно эта, не подлежащая оглашению цель, было несомненно.*(2)

Родители искали способы спрятать сыновей и Компания дала им такую возможность.

1 сентября 1827г. из министерства финансов в канцелярию е.и.в. был подано прошение "Об устройстве китоловных промыслов".

"Китоловные промыслы есть наилучшая мореходная школа, и потому правительства тех стран, чьи корабли занимались сим промыслом, выплачивали особые премии за каждую бочку китоваго жира. В 1732 году Великобритания поощряла китовый промысел премиями — в 30 шиллингов с тонны каждому кораблю. В 1749 г. эта премия была повышена до 40 шилл. Всего же между 1750 годом и 1788 годом выдано было Великобританским китоловам на целый миллион фунтов премий. А французский король Людовик XVI на собственные деньги снаряжал китоловные суда из Дюнкерна. Делалось все это с целью привлечь как можно больше народа к сему выгодному для каждой страны промыслу. Китобои есть, пожалуй, лучшие моряками изо всех, потому что это ремесло воспитывает в моряках храбрость и беспощадность и требует исключительных силы и смелости. Именно потому военный флот каждой страны старается набирать как можно больше китобоев."

Никаких премий Компания не получила, однако император приказал "для нужд строения китоловных кораблей отпускать по казенной цене лес, снасти и железо". На китобои распространилась также привилегия нанимать морских офицеров. И главное. В список евреев, освобождённых от воинской повинности были внесены "морские служители".

Кроме того Канкрин предложил для еврейского земледелия ещё и пустующие земли в Америке и Николай I это утвердил. Предполагалось отпускать там еврейским переселенцам "по 15 дес. удобной земли на мужского пола душу", земледельческое орудие и рабочий скот за счёт казны, готовые рубленые избы, оплату переезда и питания в пути. Этот, очень выгодный для РАК, проект в полную силу не заработал из-за нехватки средств, хотя некоторую прибыль Компании принёс. Зато огромное количество претендентов на должность моряков на китобои обогатили вербовщиков. "Благодарность за обустройство" начиналась со 100 руб., а за мальчика до 12 лет доходила до 500 руб.

Мендель МОГИЛЕВСКИЙ (Денвер)

Воспоминания моего деда

Мой дед Шмуэль Хаим жил в Окленде. С раннего утра он сидел в синагоге за фолиантами религиозных книг, а вечерние часы проводил в Бет Мидраше (синагога), где втолковывал ученикам премудрости Талмуда. По субботам он оставался дома и рассказывал своим домочадцам истории, свидетелем которых был он сам. Вот что он рассказывал.

В 1827 году царь Николай I издал указ о воинской повинности евреев (до этого указа евреи, как мещане имели возможность откупаться деньгами). Срок службы в армии был установлен 25 лет и брали много больше чем с остальных — 10 рекрутов с тысячи человек каждый год вместо 7 раз в 2 года. В дополнение к этому указу еврейские общины были обязаны отдавать ежегодно определенное число детей, достигших 12 лет, для зачисления в кантонистские "батальоны", где их готовили к службе в регулярной армии. Вся тяжесть этого указа легла на плечи евреев-бедняков. Богачи отделывались взятками. Уже первые наборы посеяли среди евреев страх и отчаяние. Дети погибали как в кантонистских подразделениях, так и по пути к месту их дислокации в Сибири и других отдаленных местах. В еврейских домах стояли плач и слезы. Стало известно, что кантонистов заставляют отступать от веры отцов и принимать крещение, а отказавшихся подвергают истязаниям и пыткам. Среди евреев поднялась паника. Детей стали прятать. Чтобы избежать наказания, руководители еврейских общин, отвечавшие головой за недобор кантонистов, стали нанимать людей, которым поручалось отыскивать детей. Этих людей называли "хаперами", а обнаруженных детей— "пойманниками".

В 1837 году, когда Шмуэль Хаиму было 12 лет, его семья поселилась в городе Шклов Витебского уезда, где кое-как сводила концы с концами. Своего старшего 14-летнего сына Залмана мать отправила жить в Витебск к надежным людям, а Шмуэля, чтобы спасти от призыва, спрятали в дом плакальщицы Ханы. Хана занималсь тем, что обмывала и обряжала покойников в тахрихим (саван) и оплакивала их. Говорили, что она продает белье покойников. К ней относились, как к отверженной, и обходили стороной. Поэтому на нее пало подозрение, что в ее доме устроено убежище для кандидатов в кантонисты. Облава оказалась успешной. Хаперы обнаружили в доме Ханы детей медника Нахмана, сапожников Вульфа и Ицхака и кузнеца Мойши, а Шмуэлю удалось вырваться и бежать. 3 дня он скрывался в овраге, куда сбрасывали мусор.