Царица ведьм

— Понимаю. Но будет нелегко скрыть факт вашего замужества в документах — двойная фамилия.

— Выражусь более ясно: Джои не должен знать об Ассире.

-Хорошо, мадам.

— Филипп вас проводит.

10

Легкое головокружение, смытое волной голода, сообщило о пробуждении Анатолия. 'Опять ты!' Моему негодованию не было придела. Мне вдруг стало сложно понимать саму себя: с одной стороны — безумно нравился Анатолий и наша с ним связь, но с другой... Мне хотелось все это бросить и вернуть время назад. Но вместо этого я просто обулась и выскочила на улицу.

'Прости. Но я голоден и слаб. Твое исцеление все еще забирает мои силы' Услышав шелковый голос вампира, я даже подпрыгнула. Но после осознала — он у меня в голове. А с пониманием пришел страх и гнев. Как он посмел! Зачем люди придумали телефон? Когда-то мне казалось крутым — обмениваться мыслями. Но теперь я осознала, что это вовсе не классно. Это до жути страшно — я не просто слышала его, я жила его чувствами, словно его мысли были моими и никакой защиты, никаких барьеров от этого вторжения не было. Вот это и значит быть единым целым, вот что такое метки. Хоть я и осознавала, что Анатолий также не может закрыться от меня, что его также одолевают мои эмоции и мысли, но от такого понимания становилось еще хуже. Я всегда привыкла сохранять мысли и эмоции, истинные чувства в тайне, смеяться даже тогда, когда хочется лезть на стену. Поэтому, наверное, никогда не вела дневников. И вдруг моя собственная голова перестала быть моим убежищем. Мне хотелось бежать. Бежать без оглядки.

'Куда ты?'

А действительно: куда я.

'К маме' Я ответила не ему, а себе, но он услышал. Я знала, что Анатолий все еще во мне и это уже намерено, а не случайный контакт. 'Перестань! Позвони'

'Зачем? Так быстрее, проще и безопасней'

'Говори о себе'

'Я не могу тебя сопровождать. Солнце еще не село. Будь осторожна. Если с тобой что-то случится, я умру' Это он вправду обо мне беспокоился? Как говорил Станиславский, не верю.

'Я хочу в последний раз увидеть маму. И ты мне не нужен, — я врала. Он мне еще как нужен — без него я бы уже лежала обколотая наркотиками. Но сейчас он только мешал и раздражал, — Наш дом в паре остановок от твоего. Сама справлюсь. Не маленькая (хоть по сравнению с ним я была сущим младенцем). Лучше жажду свою утоли'

'Теперь это и твой дом. А жажду я блокирую — ты не должна ее ощущать'

'А я и не ощущаю. Просто знаю, и меня это бесит'

'Ты обо мне беспокоишься. Как мило! Может из тебя еще выйдет приличный слуга'. Я даже уловила нотки смеха в его мыслях. Ну, уж нет! Терпеть не могу, когда кто-то надо мной насмехается, и плевать, сколько ему столетий.

'Закатай губу. Как ты сам сказал, если с тобой что-то случиться, то и я умру. Забыл, что я пошла на сей союз, только чтобы выжить' Я знала, что мои слова, были похожи на болезненную оплеуху, которую дают незадачливому мальчишке после поцелуя, на который сама и напросилась.

Но ответа не последовало. Точнее он последовал, но не тот, что я ожидала. Как говориться, за что боролась, на то и напоролась. Ко мне долетели нотки сладостного удовлетворения — Анатолий сейчас кого-то пил. И я даже на мгновение увидела картинку: его белоснежные клыки погружались в шею Антонии, одной рукой он держал ее за талию, а другой чуть выше груди, прижимая к себе. Черт бы его побрал! Я так и заскрежетала зубами и хлопнула дверью маршрутки со всей дури. Как это водитель смолчал? Наверное, что-то такое было в моих глазах, поскольку меня одолевало бешенство. Мало того, что сама картинка вызвала у меня потерю ориентации и головную боль, так он еще знал о моей ревности и играл на ней, да так удачно, что меня аж тошнило.

11

Встреча с мамой оставила горьковато-сладкий осадок. Я рада была ее видеть. Мне так много хотелось ей рассказать, но вместо этого мы просидели, молча, весь вечер. Я ее уже сто раз просила позаботиться об Ассире, когда меня не станет, и делать это в сто первый раз не собиралась.

Провожая меня утром, мама тихим голосом сказала:

— Может, останешься?

— Не могу. Мам не обижайся, но это уже не мой дом, — от этих слов мне самой хотелось кричать — так было больно. А мама лишь покачала головой и печально улыбнулась.

— Ты ведь больше не вернешься. Куда ты теперь?

— Этот не важно. Все будет хорошо. Когда Артюр предложит тебе переехать во Францию, соглашайся. Поживи для себя, — мы не говорили с Артюром о моей маме, но я знала, что он обязательно предложит ей переехать во Францию, к внучке, таков уж он был.

— Я не знаю. Как-то неудобно. К тому же он может и не предложить.

— Еще как удобно. У тебя хватит денег, чтоб купить миленький домик под Парижем и еще останется чуть-чуть. И он предложит. Я его знаю.

Мы поцеловались, и я покинула больше не свой дом навсегда. Я говорила правду: это здание больше не было моим домом, хоть я и выросла в нем. Но где теперь мой дом? Говорят дом, там где тебя ждут. Но меня ждут во многих местах: в Китае — Джои, во Франции — Артюр и Ассире, в Украине — Анатолий, и лишь мама смогла меня отпустить. Она знала, что этот день настанет. Вместе со мной ушла в неизвестность и частица ее души. Не подумайте, что мама не любила меня. Этот подвиг дался ей нелегко, окончательно окрасив волосы в сизый цвет, что было заметно даже под покраской.

Я не спешила возвращаться в кукольный домик на Либкнехта. Я не знала, куда иду. Просто бродила по улицам. С каждой из них было связано воспоминание: там я впервые поцеловалась, а здесь получила паспорт, тут плакала из-за единственной четверки по зачету. И еще улица — еще воспоминание. И еще, и еще, и еще... Множество милых, маленьких и таких важных памяток. Как это было давно! Словно в прошлой жизни, словно не со мной.

В этом своем путешествии по прошлому я и не заметила, как город поглотила тьма, как проснулся Анатолий. Впервые я не чуяла его жажды.

Из оцепенения меня выбила резкая трель мобильного.

12

— Заря, ты где? Что с тобой? — перепуганный голос Анатолия заставил меня сжаться от разливающегося по телу тепла.

— Сижу в парке. Что случилось? У тебя странный голос.

— Я проснулся и не ощутил тебя. Пытался найти, позвать, но будто бился о бетонную стену. Что случилось? Почему ты от меня закрылась столь плотными щитами?

— Я не ... закрывалась. Намеренно, — приятно было узнать, что я способна на такой фокус. Но стоило мне подумать об этом въедливом кровососе, как я увидела его, попивающего вино из королевского хрусталя. И тут же поплатилась за беспечность.

— Почему ты горюешь? Заря, иди домой.

'Домой... а где мой дом?'

— Как где? Неужели ты забыла дорогу? Я сейчас пришлю Филиппа, чтоб он проводил тебя.

— Не надо Филиппа. У него и так дел по горло. Почему б тебе не погонять свою Антонию?

— Ну, если желаешь, чтоб именно она составила тебе компанию, — его голос так и искрился неприкрытой иронией.

— Ничего я не желаю. Оставь меня в покое. Даже прогуляться спокойно не даешь.

Мне вдруг ужасно захотелось увидеть Джои. Захотелось, чтоб он меня обнял, поцеловал. Я тосковала по нему. Не смотря на то, что я родила от другого, не смотря на то, что я ревновала Анатолия и страстно его хотела, мне нужен был Джои, его улыбка, его голос. Я вспомнила, как запускала пальцы в прекрасную шевелюру, а он смеялся, как ребенок. И я заплакала.

— Алло. Что?

Я забыла, что все еще на связи — противоречие какое-то получается. Теперь я всегда 'на связи', а лучше сказать, на привязи. Не думая, выбросила телефон в реку. В тот момент во мне боролась ярость, страх, тоска и боль. Мне казалось, что я по кусочку выплакиваю свое сердце.

'Если тебе так хочется, я могу доставить твоего Джои Лушинь к твоим ногам, правда не обещаю, что он будет в целости и сохранности' — Голос Анатолия просто горел ядом и желчью, испепеляя мое сознание.

'Ты ревнуешь! Стоп. Это не важно. ПЕРЕСТАНЬ ЛЕЗТЬ МНЕ В ГОЛОВУ!'

'Я? Ревную? С чего бы это? Моя женщина сидит в парке на грязной лавке и не хочет идти домой, рыдает и мечтает о ласках какого-то смертного, когда я тут чуть с ума не сошел, пытаясь ее разыскать'

'Твоя женщина?! Ты ничего не перепутал?'

— Нет, не перепутал.

От шока я чуть со скамьи не свалилась. Ну как можно так подкрадываться, а потом таким едким голосом орать на ухо? Но я смогла побороть себя и не обернуться. Какая я молодец. Меня снедало любопытство: что выражали его глаза. Хоть, я б и не узнала ответа на данный вопрос, даже если б смотрела в них сквозь телескоп. Анатолий умел скрывать эмоции и чувства, лучше деревянной куклы.

— Твои метки не делают меня твоей женщиной.

Его рука опустилась тяжелым, но теплым и на удивление приятным грузом на мое плечо.

— Но твое... наше желание делает.

— Это пустое.

— Не говори так. Разве ты забыла, я был в твоей голове, а ты в моей. Ты желаешь меня и это не просто похоть.

— Но это не дает нам прав друг на друга. Ты меня можешь взбесить лишь одни жестом, да и я тебя довожу до судорог. Почему Бари привел меня именно к тебе? Мы и десяти минут не проживем, чтоб не поскандалить.

— Баринтус не дуррак. Если он свел нас, значит, знал, что делает. Нас связало воедино с первого взгляда. Не ври хоть себе. Разве у тебя сердце не пропустило удар при встрече со мной? У меня пропустило.

— У тебя оно вообще не бьется. Ты труп. Ходячий труп. Забыл? Да и я тогда была не лучше. К тому же я не буду послушной игрушкой, по примеру твоей Антонии.

— Так вот в чем дело? Я ее отослал к другому мастеру еще вчера ночью.

Что я могла сказать? Он учуял бы ложь, а признавать его правоту я не хотела. Филиппу я сказала, что люблю этого щеголя. Но тогда у меня была истерика, и в Анатолии я увидела скорее Джои, чем его самого. Я не знала, что чувствую к мужчине, стоящему за моей спиной. Не спорю: меня тянуло к вампиру. Но мной никогда не руководила похоть.

Так мы и молчали: я, сидя и смотря на реку, он, стоя за мноей спиной. Его руку я ощущала, как комочек жара. Я сглотнула.

13

— Думаю, ты понимаешь, что мне нужно питаться. Я отослал Антонию, но ее кто-то должен заменить.

— К чему это ты? Если намекаешь на меня, то забудь.

— Меня не прокормить одному человеку.

— Зачем тогда завел этот разговор?

— Скажем так, я хочу наладить отношения между нами. В скором времени я поставлю тебе последнюю метку. А после Слияния, мы станем едины. Не хочу, что б ты бесилась каждый раз...

— Я поняла, не продолжай. Что ты от меня хочешь?

— Тебя.

О боги!

Не знаю, может, он истолковал мое молчание, как согласие, но Анатолий наклонился и поцеловал меня. Его губы были двумя спелыми вишнями (я даже подумала, что он пользуется специальной помадой, но потом я уже не могла думать, просто тонуть в ощущениях), испускающими жар, а язык мягкой молнией. Он исследовал и ласкал меня, пока я колотила по его широкой груди. Хоть и сама не понимала, зачем это делаю, наверное, просто я привыкла быть занозой и усложнять жизнь себе и другим. Думаю, продли он этот поцелуй, я бы сдалась на милость победителя, но Анатолий отшатнулся от меня, прикрывая свои чудесные глаза. А потом опустил руку и с интересом спросил:

— Почему он меня не обжег?

Я даже не поняла сразу, о чем это он.

— А, крестик? Я не христианка. Его ношу лишь как украшение и память о человеческой жестокости и злобе.

— Ну и ну. Мне казалось, что я о тебе уже многое успел узнать. А тут ты, словно чертик из табакерки, преподносишь такие сюрпризы. И кто же ты?

— Если ты о вере, то я язычница. Знаешь Творец, Мать Сыра Земля, Отец Свет Небо, Род и другие.

При каждом слове вампир содрогался, будто его хлестали огненным кнутом.

— Что это с тобой?

— Ты истинно верующая. Из твоих уст эти имена звучат святыми.

— А святость приносит вам боль.

— Верно. Думаю на сегодня достаточно. Пошли домой.

— Домой, — повторила я, как болванчик.

Чувствовала я себя отвратительно. Опустошенной и разбитой. Поцелуй Анатолия все еще горел на губах. И я себя ненавидела за то, что хотела добавки. Лишь спустя годы поняла, что в тот момент считала себя подлой изменщицей, мне казалось, что я предаю Джои. Видимо, не только Джои не мог отпустить меня, но и я сама не могла расстаться со своим прошлым, понять, что изменилась раз и навсегда, что Зоряна умерла. А кто же тогда я? Я еще не знала. Но скоро узнаю.

Анатолий обнял меня. И я даже не успела ойкнуть, как оказалась у него на руках, прижатая к впадине между ключицами. Мне нужно было потребовать, чтоб он опустил меня. Но мне было так хорошо и спокойно. Впервые за последний год я себя чувствовала в полной безопасности. Я не удержалась и поцеловала его шею или часть тела около нее, а Анатолий счастливо засмеялся, закрыла глаза, но его смех еще долго звучал у меня в ушах, такой сладкий, словно леденец. Засыпая, я чувствовала, как древний вампир вздрагивает от каждого прикосновения нашей голой кожи. Может, только может быть, Баринтус и не ошибся, и между нами больше чем просто похоть.

14

Я открыла глаза и поняла, что не знаю, где нахожусь. В принципе, уже привычное для меня состояние. Мои глаза уперлись в великолепный потолок. Его роспись завораживала: тонкий цветочный орнамент на лиловом фоне был эльфийской работы. Это меня напугало: все же где я?

Повернув голову, я уткнулась в великолепные глаза Анатолия. Он подпёр подбородок своими аристократическими руками и смотрел на меня, не мигая. Вампир растянулся на кровати, как огромный ленивый кот. Лишь заметив это, я осознала всю ее величину.

— И где это мы?

— В моей спальне.

— И что я здесь делаю? Ладно, не отвечай. Ты так и сидел со мной всю ночь? Зачем?

— Сидел. Лежал. Ночь. День. И ночь. Меня беспокоили твои перепады настроения. Возможно, одних меток мало. Ты пыталась избегать меня все дни нашего знакомства. Мне это тоже даром не обошлось. Мы нужны друг другу. Даже простое прикосновение увеличивает наши силы, ускоряет твое выздоровление. Ты ведь лучше себя чувствуешь? Никаких головных болей, чувства одиночества и горя?

Не знаю, откуда он узнал о моих головных болях. Но поверить, что он потратил на меня целых две ночи, я не могла. Хотя... Я вспоминала, как уже просыпалась в этой шелковой постели. Дело в том, что я иногда просыпаюсь, переворачиваясь, на несколько минут и снова отключаюсь. Мой мозг обожгла картинка, как лежала в прохладных, сильных объятиях вампира. Я начала крутиться, пытаясь устроиться удобнее, и он пошевелился, прижимая меня крепче. Я так и уснула, зарывшись в него носом. Я вспомнила ощущение его кожи: мягкая, шелковистая, прохладная, словно ветерок в летний зной. Кажется, он даже что-то мурлыкал. Раньше я думала, что вампиры умирают днем, что они стают мерзкими и твердыми, я думала, они похожи на мумий. В тот единственный раз, когда я видела его спящим. Это было мельком, я его не касалась и у меня была истерика. Все эти размышления заняли не больше нескольких секунд и отразились румянцем у меня на лице. Что я могла ответить? Я просто отвернулась.