— Что? Что еще, Марк?! Я хочу быть здорова. Хочу, чтобы у меня были здоровые дети. Неужели это так трудно понять? Ваш идиотский закон о чистоте генома... На Терре не рождается больных детей. Если бы я родилась на Терре, я смогла бы стать фигуристкой, как мама...

— Если бы ты родилась на Терре, ты бы сдохла! — взорвался Марк. — Ты бы даже до двадцати пяти не дожила. Там же вечная война! То ее наши оккупируют. То лемуры. И успевают в первую очередь вырезать коллаборационистов и подполье, а можно не сомневаться, что твой политически сознательный папаша примкнул бы либо к тем, или к этим...

Но Лаури было не так просто сбить с однажды взятого курса. Совсем как пятнадцать лет назад, она упрямо топнула ногой.

— Мой отец хочет сделать, как лучше. Неужели в лицее тебе и вправду так промыли мозги? Или нет. Как же я не сообразила! Ведь все викторианцы, и весь ваш дурацкий кодекс — это точь в точь ты, Марк.

Салливан вздрогнул. Лаура почти дословно повторила слова покойного отца Франческо... Девушка между тем продолжала, для убедительности тыкая в грудь Марка белым перчаточным пальцем.

— У лемуров лучше получаются генмодификации — к черту генмодификации, они нам не нужны, не больно-то и хотелось. Атланты давно создали пять дополнительных уровней реальности, а у нас даже простые прошивки запрещены — все равно так круто, как у них, не получится. Та же больная логика... если я не первый, то вообще никакой. Даже хуже. Если другой осмелился делать что-то лучше меня, надо уничтожить этого другого. Чтобы, наглец, впредь не высовывался. Не смел рыпаться, не смел быть совершенней нас, мы же высшая раса... так ваши идеологи рассуждают? А пора бы им понять, что лемурийцы нас до сих пор не прибили только из жалости. Мы же для них музей, паноптикум, животики надорвешь! Нам на практикум привозили образцы с лемурийских биокораблей, это такое вообще, до чего земной науке сто лет ползти...

Лаура еще говорила что-то, горячо и убедительно, но Марк уже не слушал. Марк знал все эти доводы, сам их не раз прокручивал в голове. Нашлась бы сотня убедительных аргументов и сотня убедительных контраргументов, и все это было неважно. Важно лишь одно. И кибермозги атлантов, и пластичный геном лемурийцев напрочь убивали то, что викторианцы считали главным признаком человеческой расы. Способность к телепатии. Даже отец Франческо со всеми его сомнениями ни разу не возразил против того, что именно в этом направлении должен эволюционировать род Homo Sapiens. Атланты и лемурийцы — тупиковые ветки. Их следует изолировать, а еще лучше, отсечь, как происходило уже не раз. И дело тут не в идеологии, а в самой обычной генетике...

Но сказать всего этого дочери сенатора-либерала Марк не мог, и поэтому сказал совершенно другое:

— Твоего отца собираются подставить. Или убить.

— Что?

— То. Похоже, затевается новая свара. Флореан всегда был в партии мира, и сейчас их начнут выводить из игры по одному. Возможно, уже начали. Все эти разговоры насчет свободной зоны — сплошная подстава. Ему следует убираться из Рима.

Лаура снова попятилась и уперлась спиной в куст. С листьев на белый плащ полетели капли.

— Ты не можешь этого знать.

— Могу.

Наверняка он и не знал. Однако, после сегодняшнего разговора в кабинете с красными занавесями, и, главное, после того, как Висконти прямо сообщил, каких результатов желает от расследования, догадка казалась верной...

Лаура мотнула головой, вызвав свежий водопад капель.

— Что за новая дурацкая шутка, Марк?

Прищурившись и даже приподнявшись на цыпочки, она вгляделась в лицо Салливана. Марку неожиданно захотелось шагнуть вперед и обнять ее, сдавить, втиснуть в промокший куст, чтобы их окатило общим дождем. Лаура, должно быть, что-то заметила, потому что ступила в сторону и прижала ладони к маске.

— Марк... Зачем ты вообще в Риме?

Эссе Марка, написанное по заданию отца Франческо, называлось "В поисках традиций: стоять на плечах титанов". Если бы викторианский орден и вправду наследовал средневековым христианам, за такое сочинение Салливана непременно бы произвели в ересиархи. Марк потянулся к шее и вытащил из-под плаща тонкую золотую цепочку. К цепочке крепился кулон в форме латинского "V", вписанного в круг. Ordo Victori. Лаура, неважно видевшая в темноте, вытянула шею — и, догадавшись даже прежде, чем сумела разглядеть цеховой знак викторианцев, отпрянула. Она не вскрикнула и не побежала, нет. Просто развернулась и медленно зашагала прочь с холма.

— Я вызову тебе машину, — крикнул ей вслед Марк, уже зная, что не получит ответа.

Глава 3. Геодец

Марка лихорадило и вдобавок немилосердно тошнило. С трудом он поднял голову и уставился на низкий, закопченный потолок, в центре которого сияло дневным светом отверстие дымохода. От света резало глаза. В хижине кисло пахло вчерашней едой, рвотой и прогоревшими углями. Со стоном Марк сполз с лежанки и, одолев вторую комнату, вывалился через заднюю дверь в огород. Здесь он, не обращая внимания на радостный блеск утра, уткнулся лицом в кустик какой-то местной культуры — то ли брюква, то ли тыква — и его вывернуло.

Утирая рот, Марк еще некоторое время таращился на темно-зеленые кожистые листья. На землю упала тень. Молодой человек обернулся. В паре шагов стоял геодец, и за плечами его колыхалось невысокое пока солнце. Светлые, почти белые глаза геодца на загорелом лице насмешливо щурились, и весь он был невозмутим, как архангел на крыше собора.

— Я вам там, между прочим, специально для этих целей оставил горшок. Эдак вы мне весь огород истопчете. Ну что, поползли обратно?

Марк честно попытался встать и честно плюхнулся обратно на землю. Геодец, не растеряв ни капли невозмутимости, присел рядом на корточки и подставил плечо. Марк оперся рукой, и вместе они все же ухитрились подняться. С уровня брюквенного — или тыквенного — куста — геодский священник казался чуть ли не великаном, но сейчас, когда он подпирал Марка, стало ясно, что ростом спаситель едва по подбородок викторианцу. Это было странно, потому что обычно геодцы те еще оглобли. Впрочем, плечо под ладонью Марка было крепким, и вздернул его непрошеный помощник на ноги почти без усилий. Неудивительно — сила тяжести на родной планете геодца была чуть ли не вдвое больше земной.

— Левая нога — раз, правая — два. Тронулись.

И снова Марку показалось, что в голосе чужака слышится едва заметная издевка. Пошатываясь, они побрели обратно в дом. Уже на пороге молодой человек оглянулся. Солнце, встающее из-за реки, блестело на листьях брюкво-тыквы, и стальной ионнанитский, возвышавшийся за огородом, крест отбрасывал веселые зайчики.

Первое космическое путешествие Марка оказалось настолько паскудным, что хоть бы и не вспоминать. Стартовав с Луны-5, они поднялись к Пузырю Уилера — ближайшему к Земле входу в систему гипертуннелей. Если верить снимкам, вход в "червоточину" действительно смахивал на мыльный пузырь, оболочка которого отражала солнечный свет, а внутри плыли розоватые туманы. Насладиться этой картиной Марку не удалось. Непрошеного пассажира запихнули в стазисный "гроб" прежде, чем он даже понял, что находится на настоящем корабле. Пока сознание угасало, в голове крутились какие-то скобы, переборки, расчерченный венами стекловолокна пластик обшивки. А в последнюю секунду неожиданно четко нарисовалась паучья сеть гипертуннелей с сидящим в центре пауком — серо-стальной тушей Цереруса. Вокруг паука краснотой и ядовитой зеленью мерцала Туманность Ориона, а четыре звезды Трапеции показались Марку гирляндой паучьих глазок. Паук подмигнул новоиспеченному викторианцу и сказал голосом коммодора Висконти: "Впущу, но не выпущу".

Полет к UC-1762, известной также как Вайолет, прошел ничуть не лучше. Еще не пришедшего в себя после стазиса Марка угрюмый субалтерн-офицер проводил в каютку, где отовсюду таращился все тот же серый цвет. Марком были недовольны. За то краткое время, что корабль провел на контрольном пункте Цереруса — дольше двух дней военные транспорты там старались не держать, так что пассажира даже не стали выводить из искусственной комы — капитан "Консорциума" получил новости. Новости оказались таковы, что "Консорциум", вынырнув из ведущего к системе Ригеля D туннеля, вместо мягкого торможения еще два дня шел на маршевых с двойной перегрузкой. Салливану чудилось, что на грудь ему уселся небольшой, но вертлявый слон. Ступни отекали. В каютке не было даже обзорного экрана, только голые стены, койка и крошечный санузел. Спасибо еще, что сухпаек и бутылированная вода обнаружились тут же, во встроенном шкафчике, и не пришлось таскаться в столовую. Лишь однажды он выбрался из каюты на сколько-нибудь продолжительное время — когда корабельный врач решил накачать его гипоаллергенами пролонгированного действия. Марк попробовал найти экран, чтобы полюбоваться приближающимся белым шариком Ригеля, но экраны были, как нарочно, затемнены. Задница и предплечья распухли после инъекций и немилосердно чесались. Впрочем, страдания отчасти окупились: в медчасти Марк выцыганил для себя полевую мини-лабораторию. Военврач в подполковничьем чине расстался с диагностом неохотно, и не отдал бы вообще, кабы не магическая сила золотого кулона.

Чтобы не видеть кислые взгляды военных, Салливан заперся у себя. Вытянувшись на койке — ноги при этом упирались в переборку — Марк жевал галеты, хлебал безвкусную воду из бутылки и, развернув комм в голограмму планшета, изучал тот единственный отчет, который отец Франческо отправил в Комиссию по Колонизации. Полезной информации в отчете оказалось до обидного мало.

Да, аборигены, судя по ДНКовым пробам, происходили он потерпевших крушение колонистов. Отец Франческо обшарил все окрестности пещер, где обитало племя, с металлоискателем, но не обнаружил ни остатков корабля, ни первой стоянки выживших. За триста лет переселенцы благополучно скатились к первобытнообщинному строю. Сильная языковая эрозия. Жапглиш, на котором говорили колонисты, упростился до трех сотен слов и устойчивых фраз. Учитывая, что ко времени прибытия отца Франческо на Вайолет в племени осталось около двухсот человек, больше им и не требовалось. Примитивная общественная организация, с вождем и жрецом во главе. Единственной интересной особенностью Марку показалось то, что с духами общался мужчина, а людьми руководила его жена. Утабе-секен — "Говорящий-с-Миром", и утаме-миншуу — "Говорящая-с-Людьми". Впрочем, "утабе" и "утаме" означали и просто "отец" и "мать", а собственные имена вождей хранились в секрете. Себя аборигены называли "утан" — "говорящие". Тамошнюю религию отец Франческо отнес к разновидности земных пантеистических культов. Туземцы одушевляли природу, недаром слово "секен" — "мир" было в их речи понятием, наиболее близком к "богу". Марк усмехнулся. Слово для бога и мира одно. Может, не такие уж они и примитивные. Для горстки людей, вооруженных лишь пращами и костяными гарпунами, богом и вправду был мир: бело-синяя планетка в системе оранжевого карлика Ригель D, что в шестидесяти трех световых днях от вечного пожара Ригеля А.

Планета находилась на самой границе комфортной зоны. Здешний год насчитывал сто восемнадцать дней, а день был на пять часов короче земного. Большой угол наклона оси гарантировал резкую смену сезонов и ураганные ветры. Сколько-нибудь пригодна для жизни оказалась лишь экваториальная область, заросшая хвойными лесами. Туда-то пилот поврежденного ковчега и посадил корабль. Крупных млекопитающих на планете не водилось. Вайолет застряла на границе мелового периода и эоцена, в небе царствовали птицы, а на земле — медленно вымирающие ящеры. Впрочем, пресмыкающиеся здесь додумались до теплокровности. Оно и неудивительно: с севера и с юга на узкую полосу лесов катились ледники.

Марк вглядывался в приложенные к отчету видеозаписи. Белая скальная стена, известняк или песчаник. Темные устья пещер. Отвесный берег отражается в водах широкой и медленной реки. Лес на другом берегу. Ни одного крупного плана. Вот панорамная съемка: пещера, спуск к воде, темная фигурка — то ли девочка, то ли мальчик — легко прыгает по камням. В руках у прыгуна что-то вроде бурдюка. Вот те же пещеры на закате. Небольшая площадка перед входом, на ней вертикальный стежок... Марк увеличил разрешение и слегка развернул кадр. Да, женщина с длинными неубранными волосами вглядывается во что-то из-под руки... на ней одеяние, сшитое из мелких шкурок, украшенное перьями... ближе. Марк выставил максимальное разрешение и почти окунулся в кадр. На него наплыло резко очерченное, сухое лицо с лихорадочно блестящими темными глазами. Скулы обтянула смуглая воспаленная кожа. Губы приподняты, обнажая ощерившиеся зубы... Салливана окатило такой волной чужой ненависти, что он вздрогнул и быстро закрыл файл. Кадр схлопнулся, но ненавидящее лицо женщины еще долго стояло под веками, не желая уходить. Марк нахмурился. Ему редко удавалось считать эмоции с записи. Кого же она так страстно, так люто ненавидела, эта дикарка? Неужели отца Франческо? Если так, то задание усложняется. Салливан прикидывал и так и эдак, даже снова прокручивал запись, но ничего больше уловить не смог.

Был в отчете и еще один момент, сильно смущавший Марка. Там ни слова не упоминалось о геодце. Между тем, миссионер-апокалиптик (в официальной переписке ордена его упорно не желали именовать ионнанитом) засел на Вайолет задолго до прибытия отца Паолини. На пять стандартных лет раньше. Именно он сообщил о смерти викторианца, хотя из каких-то соображений отправил свое послание не на Землю, а на Геод. Рапорт проплутал больше года, пока, наконец, не достиг адресата — генеральной ставки ордена на Лиалесе. Итого, со смерти отца Франческо прошло почти восемнадцать месяцев. Если ситуация была достаточно смутной тогда, вряд ли с тех пор она прояснилась. В коротком сообщении геодца, брата-ионнанита Клода Ван Брегена, значилось, что викторианец погиб в результате несчастного случая. Коммодор Висконти хотел услышать другое. Салливан осознавал, что сейчас ломать голову бесполезно, на месте бы во всем этом разобраться, но все же не мог не думать. Кто изъял информацию о геодце из рапорта Франческо? Кого так люто невзлюбила утаме? Страдая от дурноты (двигатели наконец-то отрубили, и на корабле воцарилась невесомость), Салливан цеплялся за страховочные ремни и в сотый раз прокручивал все тот же кадр: изможденная, но гордо выпрямившаяся туземка на узкой каменной площадке. Закат освещает ее правую щеку, ветер раздувает полуседую гриву, а в глазах горит неистребимая, холодная, многолетняя ненависть. Нет. Женщина смотрела не на отца Франческо. Судя по углу съемки, утаме вглядывалась во что-то — или кого-то — за левым плечом викторианца.

В лицее Марк никогда не спрашивал, какие баллы получил их ментор на выпускном экзамене. Это считалось бестактностью. Профильные занятия вели другие викторианцы. Салливан до сих пор иногда краснел от стыда, когда вспоминал собственные уроки у прим-ординара Такеши Джунихиро, обучавшего старшеклассников оперированию. Японец был безжалостен к отстающим, а не слишком свободное владение итальянским отнюдь не мешало мастер-оператору высмеивать бездарного ученика. "Итак, вам поручили вести три лемурийских корабля средней мощности, условно говоря, две "Бабочки" и "Стрекоза". То есть на руках у вас примерно сорок мартышек... О чем это вы задумались, Салливан? Мартышек считаете? Поздравляю, вас уже распылили. Возьмите банан". Брр... Сейчас, листая файл с рапортом и размышляя, Салливан утвердился в давних своих подозрениях. Отец Франческо был не талантливей Марка. Да, он тоже специализировался в эмпатии и мог на раз считать настроение класса. Но не более того. Поэтому, а вовсе не из ложной скромности, он и остался в низком чине капеллана. Поэтому и прожил на Вайолет больше года — ведь любой, сколько-нибудь одаренный психик, не протянул бы и двух дней рядом с геодцем. Для эмпатов обитатели темной планеты считались не опасными, в худшем случае вызывая легкое головокружение. Сильного ридера или оператора ожидала мигрень, непрекращающийся шум в ушах, наподобие треска радиопомех, тошнота — а, если совсем не повезет, и "заглушка" на долгое время останется рядом, полная потеря способностей. Или смерть. Смерть... На руках у Марка не было медицинского отчета, но кровоизлияние в мозг не перепутаешь с несчастным случаем. Салливану не приходилось раньше самостоятельно проводить вскрытие, однако ничего не поделаешь: надо будет удостовериться лично, что геодец не соврал. Если верить сообщению Ван Драавена, отец Франческо поскользнулся на скалах и упал, сломав шею. Геодский миссионер равнодушно добавлял, что в реку его неудачливый коллега свалился уже мертвым — в легких не было воды. Что ж. Вот и посмотрим, и новенький диагност попробуем. Надо же извлечь хоть какую-то пользу из университетских занятий по анатомии.