Ролевик, Ветка "Паладин"

Пока мы чинно ели, я осматривался. Что ж, трапезная была интересна по-своему. Голые камни стен прикрывались потёртыми гобеленами, на которых изображались муки святых, дабы молодёжь за едою не ввела себя во искушение греха чревоугодия. Проще говоря, чтоб аппетит портить. Потолок достаточно низкий, потолочные балки столь необхватны, что на них можно развесить весь монастырь, несмотря на упитанность местных братьев. Хотя, нет — может вес то и выдержит, но вот мест на всех не хватит. Нас посадили, как гостей и людей, не принадлежащих к ордену, на самый дальний край, по ближе к выходу. Под моей миской я нашёл искусно вырезанные следы внушительных зубов и подпись на староимперском 'был голоден на столько я'. Видимо, это такие приколы у них. Что ещё сказать? Миски глиняные, вилок нет, зато есть ножи из плохонького железа, деревянные ложки (ладно, хоть под хохлому не расписаны). Вроде как всё. Лица нас окружали все сплошь и рядом приятные, даже душевные, особенно их выражения, описанные выше.

Я опустил взгляд к миске и вдруг подумалось, что вот эти люди могли бы столько хорошего сделать для местных сервов, а ведь не делают. Я сидел и думал, уставившись в миску, сидел и думал.

Так! Неожиданно я проснулся. Опасные симптомы. Пора бы уже оторвать взгляд от миски, а то на меня бросают взгляд полный уважения даже приютившие нас монахи. Считают меня блаженным, мол, впал в благочестивый ступор и молится за всех скопом. Я поднял взор, улыбнулся всем и быстро, без аппетита доел остатки своей порции.

Когда все закончили, отец-настоятель встал, прочёл благодарственную молитву (короткую, но искреннюю). Служки и братья встали и начали убирать за собой, и разбредаться по своим делам, а настоятель остался в позе мыслителя ждать во главе стола, пока все не уберутся и не оставят нас с ним в относительном уединении.

Когда зал, наконец, очистился от важных монахов и, очень похоже изображающий рвение, послушников, отец-настоятель позвал нас хорошо поставленным оперным голосом:

— Подойдите ко мне, дети мои! — Мы встали и подошли с лицами полными смирения и скрытой гордости за то, что принадлежим к самой лучшей в мире церкви (хотя на деле наше братство было автономным). Настоятель сел на своё место и, уперев в стол руки, взирал на нас как орёл на молодых орлят.

— Дети мои! — Обратился к нам настоятель, но мы стояли непроницаемой стеной, без выражения каких-либо эмоций на наших лицах. Посчитав нас типичными представителями тупоголовых рубак, настоятель начал медленнее и чуть громче — Дети мои! Как я рад, что вы так быстро откликнулись на мой зов! Нам едва хватает сил для поддержания порядка и боевого духа среди моей паствы. — Тут он сложил руки в молитвенном жесте и благочестиво поднял взор — И только милостью Его как-то справляемся! — К слову, всего в монастыре постоянно проживает сотня здоровых лбов и с десяток дармоедов высшего командного состава. Сдаётся мне, нас хотят грязно использовать, выехать на чужом горбу, когда и сами могут управиться. Однако политическая обстановка между Адаланом, отцом-настоятелем этого монастыря франкцев и бароном Милассия, чьи земли граничат с церковными на юге, накалилась. И очень требуется сейчас отцу Адалану помощь при виде одной из тех проблем, миссию разрешение которых Папа возложил своим указом на местные церковные власти. Пока влияние Капитолия не распространяется на светские войска.

Адалан ещё раз нам улыбнулся, правда, лишь одними губами, обрамлёнными изящной гишпанской бородкой и усиками. Мы всё ещё стояли напротив него, отделяемые заглавным столом и всё так же изображали из себя глухую и непроницаемую стену. Лично я так делал, чтоб неприлично и громко не рассмеяться от всей этой комедии. Адалан нам улыбнулся уже вовсе как самым последним блаженным, но довольно натянуто. Руки, что он упёр в столешницу вначале нашего разговора, он теперь сложил перед собой на столе в защитном жесте, замарав рукав в маленькой лужице вина, которая осталась после его обеда. Настоятель воспользовался этой заминкой, чтоб собраться и выдумать дальнейший план действий, всё-таки то, что он нам хочет предложить довольно рискованное предприятие, а оказывать материальную поддержку (проще говоря, заплатить) в соответствии со специальным эдиктом Папы 'О вольном объединении воинства Божьего' у него ни малейшего желания нет. Пока он пытался привести свою рясу в относительный порядок, он указал нам с вежливой улыбкой на губах на стулья напротив себя. Мы, принимая его приглашение, сели. Я сел прямо перед ним, а остальные по старшинству. Тут он нам снова улыбнулся как добрый дядюшка Клаус своим горячо любимым племянникам и приказал вынести ещё вина дорогим гостям. Вынесли на этот раз вино не в кувшинах, а в пузатых бутылках, фрукты и маленькие, хрустящие горячие хлебцы, только что со сковородки. Молодой послушник разлил вино в принесённые вместе с остальной закуской хрустальные бокалы. Так, видимо, настоятеля серьёзно припекло, раз настолько расщедрился. Краем глаза отметил, как на секунду дёрнулись от удивления брови Неррута. Лицо же Сема выражало крайний интерес — настоящий хрусталь!

Отец-настоятель, наконец, добился хоть какого-то результата. Главным у нас выделился я, а Сэм и Неррут вполне себе вменяемые люди, с которыми можно договориться тем или иным способом. Адалан медленно выцедил прекрасное вино из своего бокала, из нас никто не притронулся к напитку — хватит того, что было за обедом. Наконец, отец Адалан отодвинул бокал от себя и сложив руки на своём животике, насупил брови. Подумал и решительно придвинулся ко мне.

— Брат Томас! — как он сильно нарушил субординацию! Вот это да! В ополчении сюзерена такое простительно, но в церкви и монастырях дедовщина сильней себя проявила — Брат Томас! У меня к Вам серьёзный разговор! Начну без обиняков, мы мало чем сможем вам всем помочь в нелёгком деле уничтожения злобной бестии из болот! У нас самих едва хватает людей! Единственное, что мы сможем для вас сделать это отблагодарить в меру своих скромных возможностей. Провизия, может, пару тягловых и вьючных животных. — Он посмотрел на меня с таким невинным взглядом, что мне захотелось его спросить, дескать, как ему после всего этого спиться? Однако, вместо этого я опустил взгляд на стол, сложил руки в характерном жесте принятия решения и пожевал губами, как бы в нерешительности.

— Отец-настоятель! Завтра по утру мы, заправленные провизией, с гарантией, что наше братство получит новую, тёплую одежду, провиант в виде зерна, соли, масел и некоторого количества овощей, а так же тягловый скот, идём вместе с проводниками, пятью помощниками со снаряжением к этому спруту. После выполнения задания мы поговорим и о вознаграждении. Вот так, иначе мы не в состоянии. — С каждым сказанным мною словом Адалан мрачнел всё больше и больше, хотя этого заметно не было с первого взгляда.

— И ещё. — Решил ковать железо, пока горячо. — Время ещё тёплое, но вскоре будет зима, нагрянут волки с севера, нужно вооружать местных селян. Нужны доспехи — кольчуги, шлемы, поножи, копья, поддоспешники. Да, когда руки примерзают к клинку — это хорошо, ибо в таком случае воин всегда будет в полной боевой готовности, но нам, как воинам Креста, ещё нужно творить крёстное знамение, а это весьма сложно сделать с мечом в руке. По этому должно быть всё — вплоть до трехпалых рукавиц в количестве тридцати комплектов. Это все наши условия. Награда может быть чисто символической.

Пояснение:

##########################

Есть предписание Папы 'О противодействие ересиархам', где прописано, что создавать ордена, монастыри и прочие объединения людей по религиозному признаку можно только с санкции Папы или уполномоченного лица или церковного исполнительного органа или органа или лица, которому дано такое право специальным эдиктом Папы или прямым приказом Папы.

Однако, есть специальный указ Папы 'О вольном объединении воинства Божьего', в котором говориться, что создание объединения людей не по признаку общих религиозных мировоззрений, а по признаку защиты истинной Веры и Креста, не только разрешено, но и поощряется и таким добровольцам обещаны всяческие льготы и местным церковным властям предписано всячески им помогать, при условии, что вышеозначенные объединения будут оказывать посильную помощь Церкви. Вот мы и воспользовались этой лазейкой в законах, что только подтверждает мою правоту, ибо если б эти законы были бы от Бога, то их нельзя было бы обойти, а раз можно, то эти законы есть создание земное, а значит греховное. Ну и дальше цепь рассуждений приводит к тому, что вокруг нас стали собираться люди, полностью уверенные в нашей правоте.

Часть вторая — Облава

Локация: Монастырь франкцев Дорога до цели квеста 'Тварь из болот' Вынужденная остановка.

На следующее утро, после аудиенции, мы принимали пополнение в наш отряд. Я попросил Сэма присмотреть за погрузкой товаров и прочей гуманитарной помощи для нашего посёлка и обители. Грузили всё, что мы просили. Мда, дело-то серьёзнее, чем я думал, видимо с этим спрутом справиться просто так не получиться. Одно ясно во всей этой истории — нужно найти голову, нервный центр, если только это не нечто гидры. Я не про мифическую гидру, а про вполне себе земную — многоклеточное животное, которое, будучи рассечённым на двое, живёт уже в двух экземплярах, имеет рот, хватательные щупальца, то есть хищник. И если здесь будет нечто подобное, то мы рискуем очень сильно — против таких тварей может помочь только тактика 'выжженной земли'. Но, слава Всевышнему, такие твари не могут быть размерами с мамонта, по крайней мере, я на это надеюсь. Значит спрут. Уже легче. Теперь надо определиться земноводное оно или жабро-дышащее. Если второе, то всё ещё проще — сама чистая и глубокая заводь, и зверь наш, но эта гадость переползала с места на место, значит наличие заводи не обязательно, но желательно. Всё равно заводь будем искать. Там могут быть яйца. Далее — как оно охотится? Наверняка, как паук степняк — при помощи сигнальных нитей, но здесь могут быть щупальца, причём — тоньше волоса. Выводы не утешительные.

— Брат Неррут! Подойдите, пожалуйста! — Позвал я воина, что-то читающего в книге, взятой из монастырской библиотеки. — Брат Неррут, есть ли у Вас хоть какие-либо мысли относительно того, как нам охотиться на этого зверя?

Неррут, задумчиво отметив страницу в книге листом остролиста, что рос в монастырском садике, воззрился на меня взглядом, ещё затуманенным знаниями и переживаниям. Потом он опустил голову и виновато повёл ею из стороны в сторону:

— Нет. Но я думаю, что ехать всё равно нужно, хотя бы для того, чтобы узнать, с чём мы сможем столкнуться, когда придём второй раз в силах.

— Ваша осторожность внушает мне надежду, что из лихого рубаки Вы превратитесь в полководца, достойного занесения в анналы нашего королевства за свои ум и осмотрительность. Однако не стоит сразу признавать своё поражение, ещё не вступив в схватку с противником. Я тоже считаю, что вероятность благополучного разрешения этой проблемы весьма не велика, но у нас слишком мало данных, чтоб говорить о поражении так рано. Так что, не вешайте нос, сэр! Мы ещё повоюем! — и я одобрительно постучал его по плечу. Взор его очистился от былых сомнений и спина незаметно, но ощутимо выпрямилась, а книга перекочевала в руки проходившего мимо монашка. Раньше он думал: 'Мы не сможем это одолеть!', а теперь его лицо светилось гордым и, даже, чуточку надменным: 'Мы не сможем это одолеть! И это делает нам честь!'

Выехали мы караваном в две повозки и четыре лошади. Сэм вёл другой караван — в боевом походе против сил тьмы от него толку мало, но вот охранить от воров надежду на выживание целого села он вполне способен. Естественно, он отправился не один, а с послушниками из монастыря франкцев.

Руководить походной колонной я доверил Нерруту, всё равно я этого не умею. Точнее так — переглянувшись меж собой, я сказал 'С меня переговоры, с тебя поход'. Почесав в задумчивости нос, он не нашёл доводов, чтоб мне возразить. Скрипя как несмазанный механизм, он подошёл к сидящим, стоящим и ждущим нас монахам и стал распоряжаться. Он тут же посадил одно монаха с военной выправкой на коня, дал монаху в руки копьё и приказал проведывать дорогу. Далее катились две повозки, на одной из которых сидел наш проводник — мужик из местных селян. В арьергарде ехал здоровенный детина — послушник из того же монастыря. Я и Неррут ехали перед повозками, точнее он ехал, а я бежал рядом со своей кобылой. Во-первых, мне её жалко, а во-вторых, я не умею ездить на лошади. Мне сразу на это указали два послушника будущих загонщика:

— Мастер сэр! А зачем Вы это на не-на-лошади то? — Спросил ухмыляющийся парень, видать очень смелый или очень глупый. Скорей всего так и отбирали нам загонщиков — по принципу тех, кого не жалко.

— Тренируюсь — Сказал я, уже достаточно взмыленный, чтоб придумать хоть что-то оригинальное.

— От твари убегать? — Нет, этот парень положительно первый кандидат на выбывание: никаких тормозов! И смотрит таким нахальным взглядом, что невольно возникают нехорошие мысли и опасения за него. Не подумайте плохо, я просто решил, что он блаженный и я за него стал переживать. Тут, на бегу, я спросил у его сослуживца:

— Он блаженный, да? — На что мужик страдальчески закатил глаза. Я так и знал, ладно, оставлю его, болезного, в покое. Господь его и так уже наказал, за что только? То ведомо лишь Ему. Пока я бежал, доспех мой ехал на лошади, вместе с мечом и щитом. Мне и топора-то хватило — двадцать километров без отдыху — вот это марш-бросок. Кони шли то пешком, то лёгкой рысью, но они устали в первую очередь и стали тяжело дышать. Настолько плохо стало лошадям, что балласт в виде загонщиков и проводников (кроме того мужика из деревни был его старший сын) решил последовать моёму положительному примеру и пройтись пешком. Ко времени первого привала — это пять с половиной часов пешего марша — самой свежей лошадью была моя. Люди тоже еле двигали ногами. Один я ещё передвигался нормально, хоть и отмахал все двадцать километров пешком. Но у меня подготовка ролевого движения, в институт пешком и берцы очень удобные, хоть и тяжёлые. По этому, отдав приказ устраивать привал, я нацепил свою любимую (её же и единственную) кольчугу, одел плащ, попросил помочь Неррута с завязками наплечников, повязал меч и с топором на перевес пошёл за дровами. А что? В этом мире даже сервы из дому выходят с ножами за поясом и камнем за пазухой. И именно в буквальном смысле. Камень — это оберег, оставшийся от древнейших времён. Помогает, кстати. По голове.

Лично у меня привычка осталась ещё со школьных походов — собирать и рубить только то, что позволил мне собирать и рубить лес. То есть это сухой валежник или ствол сухого дерева. Правда и тут нужно быть внимательным, так как есть вероятность разрушить дом какой-нибудь лесной мелочи, а это весьма не приятно. В этом же лесу попадалось очень много засохших деревьев, причём годных для дальнейшей переработки (сердцевина не гнилая, дерево звонкое). Видимо, это влияние болот, хотя мы ещё достаточно высоко и до болот с их каменисто-болотными пейзажами топать её дня два. А! Самое странное — живности нет, даже жуков древоточцев. Хорошо, что у нас есть запасы провианта. Нарубив дров, я дошёл до лагеря и увидел, что монах с военной выправкой уже стоит в дозоре, а остальные ставят палатки на ночлег.