— Но что послужило причиной мятежа? — Сурово вопросил он. Обращаясь главным образом к евнуху Игнату. — В чем корень сего зла? Не скрываются ли за возмущением варангов козни придворных интриганов и изменников?
— По всей видимости нет, государь, — тряхнув румяными щечками, и сложив руки "в замок", серьезно ответил Игнат. — Тщательно проведенное расследование и допросы, показали, что к мятежу варангов никто не подзуживал.
— Почто же тогда возмутились варвары?
— Как единогласно показали на допросах русские варанги, — Возвестил Игнат. — третьего дня, вы Государь, возвращались во дворец из храма "Святой Софии".
— Возвращался. И?
— Войдя во дворец, вы не удостоили стоящих на посту варангов ласковым взглядом, а напротив, прошли мимо них... — Прошу прощения за цитату — (тут Игнат годами отточенным движением открыл папку тончайшей кожи, и зачел лежащий в ней документ) — Секунду, где тут... а вот!.. "Прошел мимо нас государь, вздернув нос таково, что едва не цеплял им потолочные балки... Шел с видом зазнайским, будто нас и на свете нет... Пожалел для нас государь ласкового взору...".
— И что? — Недоуменно вопросил Ипатий.
— И — все. — Пожал плечами Игнат. — В ближайшую увольнительную варанги усугубились в кабаке, и решили, что не потерпят такого к себе неуважения.
Ипатий обвел взглядом свой совет, лупающий на него преданными глазами.
— Нет я... — Он попытался вспомнить, как он возвращался из церкви, и о чем тогда думал.
Память услужливо подсказала, что думал правитель в тот момент о любовнице Ефросинье. Жену Ипатий конечно любил, но — годы не щадят даже горных вершин, что уж говорить о женской красоте. — С возрастом царица потолстела, и увы, не в нужных местах... С некоторого времени император делился этим своим горем с придворной дамой Ефросиньей, которая была пригожа лицом, статна фигурой, и весьма темперамента при встречах наедине. Как и положено порядочной придворной даме её лет, у Ефросиньи имелся муж, — вояка с чугунным лбом, который (согласно рассказам Фроси) был грозен на поле боя, но совсем не блистал на семейном ложе. Пользуясь служебным положением, Ипатий постоянно сплавлял мужа Ефросиньи на какую-нибудь пограничную войну, которые длились на границах державы бесконечно. В нынешнее время чугунный лоб должен был бодаться со зловредными муслимами-агаранями. Увы, как раз того третьего дня, выяснилось, что в бесконечной войне случилась нежданное перемирие, и "чугунные лоб" возвратился в столицу. Желанная встреча с прелестницей сорвалась. Вот почему император возвращался во дворец насупив брови... Хм...
Ипатий решил не делится своими выводами с малым советом.
— Нет, ну возможно, неустанно радея о государственных делах, я и был немного хмур ликом... — буркнул он — но устроить из-за этого мятеж! О, загадочная русская душа...
— Варвары как дети. — отозвался Потамон. — За ласковое слово умрут за тебя, государь. А за невнимание — затаят лютую обиду.
— Игнат! — Распорядился император. — Составь мне памятную записку. Чтоб при встрече с варангими я всегда приветливо улыбался и кивал.
— Слушаюсь, государь.
— Но постойте! — Спохватился Ипатий. — Ведь в мятеже замешаны не только варанги. — Я же сам видел среди бунтовщиков рожу из отряда "экскувиторов". Как же его там?.. — ну точно — сотник Федор! Экскувиторы тоже участвовали в мятеже?
— Нет государь. — Покачал головой Инат. — экскувиторы вам верны. Вместе с варангами принял участие в смуте только как раз один из них, этот самый их сотник, — Феодор.
— А ему-то чего, поганцу, не понравилось?! Ладно, когда бузят эти русские, наивные дети природы. Но когда бунтует природный ромей!..
— Ну, он не совсем ромей, — Доложил Игнат. — Отец этого Федора тоже был из краев, где живут русы. Этот славянин служил у нас в державе в команде пограничников-"акритов". Там женился на ромейке, и прижил себе сына. Вот сын, — Федор, уже пошел по регулярной военной службе, и за военные подвиги попал служить в придворные войска.
— Варварская кровь всегда себя покажет — глубокомысленно буркнул Потамон.
— Но зачем он принял участие в бунте? — Продолжал докапываться Ипатий.
— Ну... — Игнат развел ухоженными руками. — Он говорит, что не помнит.
— Все в тюрьме так говорят, — Скривил рожу Потамон. — Не был, не помню, не знаю...
— Он не помнит, зачем бунтовал? — Недоверчиво сощурил глаза Ипатий.
— Он вообще не помнит, что бунтовал — уточнил Игнат. — Все что он помнит, это как встретился с варангами в кабаке, где они решили принять "по чуть-чуть".
— Ничего себе, "по чуть-чуть"! — Фыркнул Ипатий.
— Это ритуальная русская фраза, государь. — вмешался известный своей образованностью Маркелл. — Русские используют его, перед обильными возлияниями, которые могут длиться неделями. Возможно, они позаимствовали этот обычай от скифов, кажется о чем-то подобном я читал у Геродота...
— Ладно, они приняли "по чуть-чуть". И?
— И, это его последнее ясное воспоминание. Следующее что он помнит, как очнулся в тюрьме.
— Он и под пыткой показал то же самое? — Вклинился Потамон.
— Пытки пока не применялись, — Объяснил Игнат, и повернул взгляд к Ипатию. — Как никак он палатинский командир. Мы решили уточнить у вас государь...
— Ладно, это я решу. — Буркнул Ипатий. — А что прослушивание его камеры? Установлено?
— Да государь. Два слухача попеременно слушают его камеру круглые сутки. К ним приставлен писец, который ведет запись.
— Он о чем-нибудь проболтался? Разговоры вслух?
— У меня тут полные записи, — Игнат потряс своей пухлой папой, и переложил несколько листов. Значит, в первое утро, в полдень, читаю...
Игнат начал читать с выражением:
"Феодор очнулся, и оглашал камеру тяжкими вздохами, жалуясь на сухость в горле, ломоту в членах, и головную боль. О первом часу Феодор говорил с тюремщиком, и узнал в чем обвиняется. После того до двух по полудни стонал и бился головой в стену".
— Хм, бился он... — Закусил губу Ипатий. — А говорить? Говорил что-нибудь?
— Так точно. Говорил, читаю:. — В пятом часу узник сказал "Ну попа-а-ал!..". А в шестом часе начал петь.
— И что пел? — Заострился Ипатий.
— А, секунду... — Игнат переложил пару листов. — Значит пел... вот чего...
Игнат приблизил лицо к листу, и забубнил:
"Девка нравится — скорей
Ей вина в стакан налей!
Как стакана видно донце —
Обнимай её смелей!
На дается? — Не робей.
Ей еще винца подлей!
После целого кувшина,
Будет девка подобрей...".
— Гм, — заслышав текст буркнул Ипатий, вспомнив кой-чего из своей юности — Метода конечно, верная... — Он опомнился, и снова нахмурил брови. — То есть, и что? Вот это все?
— Там еще есть куплеты, — Пояснил Игнат.
— Да к черту куплеты!!! — Рявкнул Ипатий. — Имена! Сообщники!! Кто из дворца замешан? — Что-то такое было?
— Нет, — покачал головой Игнат. — Как я и докладывал, мой вывод — не было у них никаких сообщников.
— Надо пытать, — убежденно буркнул Потамон.
Ипатий задумался. Игнату он доверял. По крайней мере, больше чем остальным. Евнух всем был обязан Ипатию. Он того возвысил с самых низов, тот всем ему был обязан. К тому же, — Игнат не мог попытаться подсидеть Ипатия, чтобы самому стать правителем. У него для этого кое-чего не хватало... Да, Игнату можно было доверять. И раз он говорит, что бунт случаен и заговора не было...
— Ладно, — хлопнул по столу Ипатий. — С этим мерзавцем Феодором, я позже решу, что делать. Уж я ему придумаю казнь лютую!..
— Четвертовать! — Обрадовался Потамон.
— Потом решу. А пока, — раз корень мятежа вырван, и дальнейшая смута нам не грозит, — перейдем от внутренних дел державы, к делам внешним.
Ипатий вновь оглядел членов малого совета.
— Кто что думает по поводу послов от римского глав-попа, и персидского спахбеда?
Малый совет на редкость дружно помолчал.
— Донельзя странная история, государь. — Наконец подал голос евнух Игнат. — Сколь живу на свете, и сколь книг прочел о делах седой древности, а о такой дипломатической оказии, не слыхивал.
— Не есть ли сия ситуация каверзная шутка италийского папы, который решил унизить твое кесарское достоинство, государь? — Предположил осторожный Потамон.
— Я бы и сам подумал также, — буркнул Ипатий, — если бы не одновременное прибытие посланца персов, сидящего в горах на другом конце мира. Трудно представить, как он смог договорится с папой, и главное — зачем?
— Дипломатические ухищрения неисповедимы, — глубокомысленно заметил Евсевий.
Ипатий передвинул венец на голове, ближе к левому уху, и отхлебнул из стоявшего рядом резного кубка разбавленного вина.
— Хорошо, — утерев губы вопросил он — но что нам удалось разузнать об этом баснословном договоре в наших собственных архивах?
Все как по команде повернулись к Маркеллу. Это была его область.
— Гм... — откашлялся он, — узнать нам, честно говоря, удалось очень немного, государь. — Увы, как не гордимся мы — ромеи своими знаниями о древности, и наши архивы тоже не совершенны, и...
— Что значит — несовершенны? — Очень тихо перебил его Ипатий, и от этого негромкого замечания члены малого совета вытянулись на своих местах, — все знали, как выглядит императорское затишье перед бурей. — Ты что, забыл — кто мы есть? Мы — Империум Романорум. Мы — Политеа тон Ромеон. Мы, — мать йети! — богохранимая Римская Империя. Наша держава — отражение царства Божьего на земле. Мы хранители древних истин, неизменный оплот, град на холме, остров порядка в море хаоса. Мы помним все, и знаем обо всех, — дьявол мне в печёнку!
— Так мы говорим варварам, мой государь — побледнев, как простыня, отважно возразил Маркелл.
— Так мы говорим варварам, — и так есть!!! — Взорвался Ипатий. Кулаки его стукнули об стол. — Что с нашими архивами? Ты отвечаешь за все дела во дворце! На это идет прорва денег! Оравы бездельников-логофетов у нас чуть ли не больше всей армии! Так какого черта вы не можете найти один единственный документ?!
— Наши архивы в полной исправности, государь — едва заметно дрогнувшим голосом, изрек Маркел — И архивисты наши заслуживают самой высокой оценки. К сожалению, искомый документ был уничтожен.
— Когда? — Процедил Ипатий. — По чьему приказу?
— Сотни лет назад. В 532ом году, при вашем давнем предшественнике, — императоре Флавии Савватии Юстиниане. — Забормотал Маркелл. — Согласно архивам, в тот год было большое возмущение городской черни. Злодейские смутьяны сожгли храм Святой Софии...
— Наш величайший храм?! — Ужаснулся Ипатий.
— Не нынешний, — покачал головой Маркелл. — А тот, который прежде был на его месте, построенный христолюбивым императором Феодосием. К сожалению, как раз в том храме находился архив государственных актов и договоров, в числе которых, был и искомый договор. Нечествицы-бунтовщики все спалили до тла.
— Гм... — Ипатий потер переносицу, и хмуро глянул на Мареклла. — Так что, мы теперь совсем ничего не знаем? Выходит, даже италийские святоши, с их обожранной мышами бумажкой, знают больше нас?! О, унижение!..
— Кое-что нам все-таки удалось установить, — успокоительно поднял руку Маркелл. — Слава нашей бюрократии, наши архивы всегда имели перекрестную систему, в которой указываются все связанный друг с другом документы. Сам текст договора нам найти не удалось, но изыскались связанные с его поручением приказы по ведомствам, — расписки казначесйства, интендантские доклады, докладные записки. Это дает нам некоторый объем информации.
— Продолжай, друг-Маркелл! — Воспрянув духом повелел Император.
— Первое, что нужно сказать, — Провел руками по папке на столе Маркелл — договор действительно существовал. И ваш давний предшественник, император Константин, относился к нему со всей серьезностью. Достаточно сказать, что для его исполнения было заключено почти двухлетнее перемирие с вечным соперником Старого Рима — Персидским Царством.
...Ипатий мельком подумал, что Маркелл дал выступить двум видным членам совета — Инату и Потамону, в духе, что никакого договора не было, уже точно зная, — что он был. Придворные дрязги и попытки подсидеть друг-друга были неистребимы...
— Так что же это была за угроза, из-за которой Рим на время помирился с заклятым многосотлетним врагом? — Осведомился император.
— Этого из сохранившихся документов мы понять и не можем, — развел руками Маркелл. — Удалось только выяснить, что для подавления этой угрозы император отправил в помощь персам экспедицию из двух легионов-комитатов22. Так в то время в империи именовали таксисы23.
— Примерно тысяча воинов в каждом, -кивнул Ипатий.
— Да, государь. Но они, как и силы персов, были только в поддержку. Главные надежды возлагались на отправленный вместе с ними отряд палатинских катафрактариев, как это по латыни... — Маркел заглянул в папку — эээ... эквитэс сингулярис...24
— Особые Всадники, — перевел на родной греческий разносторонне образованный Ипатий — Элитный отряд императорских телохранителей.
— Совершенно точно, мой государь. Именно среди них были лучше бойцы, вооруженные неким особым оружием.
— Что значит, — особым? — Уточнил Ипатий.
— В документах это указано совершенно определенно. Вооружение для ударного отряда собирали из личных оружейных древних патрикианских родов, с алтарей языческих храмов, и даже по древним могилам героев.
— Что за нелепость? — Вклинился Потамон — нечто у старого Рима при самом великом Константине не было оружия для его людей, чтоб ему понадобилось обшаривать древние могилы?
— Это были некие особые мечи, — тыкнул пальцем в папку Маркелл — которые могли что-то такое, чего не могло обычное оружие. Как сказано в документе, "без малого сотня особливых клинков...". Держава столкнулась с каким-то таким врагом, против которого обычное оружие было мало применимо.
— Все страннее и страннее... — Подпер подбородка рукой Ипатий. — Ладно, и что дальше?
— Экспедиция выдвинулась к восточным границам, — отрапортовал Маркелл — там они соединились с отрядом гвардии персидского Шаха, так называемыми "Бессмертными". Совместный отряд прошел старую имперскую провинцию "Сирия".
— Ныне там находятся прибрежные государства потомков кафоликоф-крестоносцев, основанные во время крестового похода; а дальше, за ними, лежат земли муслимов? — Уточнил Евсевий.
— Точно так, — кивнул Маркелл. — Местные варвары называют те места "Шам".
— Немало земель отторгли от святой Римской Державы нечестивцы и еретики, — буркнул Ипатий. — Ничего, мы все вернем со временем. — Но продолжай, Маркелл.
— Да. государь... Так вот, отряд прошел Сирию, углубился в область Месопотамии, прошел по берегу великой реки Евфрат до засыпанного канала, и так добрался до развалин некоего древнего города, который местные называли "Мари".
— Так. — Поторопил император. — И?
— Видимо, там и была конечная цель их экспедиции. Оттуда отряд повернул обратно. Персы отправились к себе, а ромейские войны — домой. Но вот в чем штука, согласно армейским реестрам, обратно вернулась едва ли половина воинов. А из гвардейского отряда — и того меньше.
